THE NEW HISTORICAL BULLETIN

№ 4(50)2016

Москва 2016

2

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИСТОРИКО-АРХИВНЫЙ ИНСТИТУТ

Журнал основан в 2000 г.

ОСНОВАТЕЛИ И ГЛАВНЫЕ РЕДАКТОРЫ

Сергей Сергеевич ИпполитовСергей Владимирович Карпенко

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

А.Б. Безбородов, В.П. Булдаков, О.Г. Буховец, В. Голдман,Н.Т. Ерегина, В.П. Зиновьев, Г.З. Иоффе, А.А. Киличенков,

Т.Ю. Красовицкая, А.В. Костров, А.В. Крушельницкий,Н.Г. Кулинич, В.В. Минаев, А.М. Пашков, В.Н. Пискун,

В.А. Поляков, А.С. Сенин, А.А. Симонов, В.Л. Успенский, О.В. Хлевнюк, Т.И. Хорхордина, В.Ж. Цветков, П.П. Шкаренков

Ответственный секретарь М.Ю. Черниченко

Переводчик О.Н. СудаковаОбложка А. Надточенко

Выходит 4 раза в год

Адрес редакции: 121433, Москва, Б. Филевская, 69-2-67

Эл. почта: nivestnik@yandex.ruСайт: www.nivestnik.ru

Подписной индекс по каталогу «Урал-Пресс»: ВН002537

© Новый исторический вестник, 2016 © Редакция «Нового исторического вестника»

ООО «Смелый дизайн», 2016 © Издательство Ипполитова, 2016

3

RUSSIAN STATE UNIVERSITYFOR THE HUMANITIES

INSTITUTE FOR HISTORY AND ARCHIVES

The Journal is founded in 2000

FOUNDERS AND EDITORS-IN-CHIEF

Sergey S. IppolitovSergey V. Karpenko

EDITORIAL BOARD

A. Bezborodov, O. Bukhovets, V. Buldakov, N. Eregina, W. Goldman, G. Ioffe, O. Khlevnyuk, T. Khorkhordina, A. Kilichenkov, A. Kostrov,

Т. Krasovitskaya, A. Krushelnitsky, N. Kulinich, V. Minaev, A. Pashkov, V. Piskun, V. Polyakov, A. Senin, P. Shkarenkov,

A. Simonov, V. Tsvetkov, V. Uspensky, V. Zinovev

Executive Secretary M. ChernichenkoTranslator O. Sudakova

Cover Designer А. Nadtochenko

Quarterly journal

Address: 69-2-67, B. Philevskaya st., Moscow, Russia, 121433

E-mail: nivestnik@yandex.ruWeb-site: www.nivestnik.ru

«Ural-Press» Catalogue Subscription Index: ВН002537

© by Novyy Istoricheskiy Vestnik, 2016 © by Novyy Istoricheskiy Vestnik Editorial Staff

LLC “Smelyy Dizayn”, 2016 © by Ippolitov Publishing House, 2016

4

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Российская государственность

Уколова В.И., Шкаренков П.П. Формирование ранней российской государственности в контексте средневекового европейского политогенеза........................................................................................8

Суслова Е.Д. Обельные крестьяне и общинное самоуправление в Карелии XVII века: Социальный конфликт как подоплека убийства сельского священника.......................................................19

Краснов С.Ю. Наследственные отношения у донских казаков: Вековые обычаи и противодействие имперскому «писаному праву» (вторая половина XIX века)...........................................................................39

Бутырин Д.А. Жандармы и депутаты: «Дело подполковника Заварицкого» в стенах Государственной думы и Владивостокской крепости (1909 год)...........................................................................56

Подольский С.И., Давыдов А.Ю. «Система совнархозов является безусловно прогрессивной»: Из истории Ленинградского совета народного хозяйства (1957 – 1966 годы).........................................80

Попова А.Д. Ученый-ракетчик М.П. Дрязгов и его проект города будущего: Эпизод из диалога власти и общества эпохи «перестройки»...................................................................................90

Российская повседневность

Воробьёв Е.П. «Солнце правды растопило ледяные оковы рабства»: Революционная повседневность обывателей Царицына в 1917 году........................................................................................102

Россия и мир

Липкин М.А. «Новый мировой экономический порядок» и Холодная война: Взгляд из СССР (середина 1940-х – середина 1960-х годов)...................................................................120

Антибольшевистская Россия

Марковчин В.В. “Rusos Blancos” в Гражданской войне в Испании: Судьбы русских эмигрантов в документах

5

испанских архивов..........................................................................135

События и судьбы

Кондратьева Т.Н. От исторической фактуры к социологическим фигурам, или Как кардинал де Рец обратил Бориса Федоровича Поршнева во франковеда................................................................145

У книжной полки

Каиль М.В. Патриарх Тихон: Личность, исторический образ и борьба мифологем........................................................................................165

Кац Н.Г., Киличенков А.А. «Выжить, не умереть...»: К изданию в США коллективной монографии о продовольственном снабжении в СССР во время Великой Отечественной войны...........................179

6

C O N T E N T S

Russian Statehood

Ukolova V., Shkarenkov P. The Formation of the Early Russian Statehood in the Context of Medieval European Politogenesis.................................8

Suslova E. Tax-Free Peasants and Communal Self-Government in Karelia in the 17th century: A Social Conflict as a Hidden Motive of a Village Priest’s Murder ...................................................................................19

Krasnov S. Hereditary Relations of the Don Cossacks: Centuries-old Customs and Opposition to the Imperial “Written Law” (second half of 19th century)...................................................................................................39

Butyrin D. Gendarmes and Deputies: “Lieutenant-Colonel Zavaritskiy’s Case” in the State Duma and the Fortress of Vladivostok (1909).................56

Podolskiy S., Davydov A. “The System of Economic Councils is Definitely Progressive”: From the History of the Leningrad Economic Council (1957 – 1966)......................................................................................80

Popova A. Rocket Scientist M.P. Dryazgov and his City of the Future Project: An Episode from a Dialogue between the Authorities and the Public in the “Perestroika” Era...........................................................................90

Everyday Life in Russia

Vorobyov E. “The Sun of Truth Melted the Icy Shackles of Slavery”:Revolutionary Everyday Life of Tsaritsyn Inhabitants in 1917........102

Russia and the World

Lipkin M. The “New World Economic Order” and the Cold War: A View from the USSR (mid 1940s – mid 1960s).................................................120

Anti-Bolshevik Russia

Markovchin V. “Rusos Blankos” in the Spanish Civil War: The Destinies of Russian Emigrants in the Documents of Spanish Archives...............135

Landmarks in Human History

Kondratieva T. From Historical Facts to Sociological Constructs,Or How Cardinal De Retz Turned Boris Porshnev into a Specialist in

7

French History...................................................................................145

Book Reviews

Kail M. Patriarch Tikhon: Personality, Historical Image, and Struggle of Mithologems......................................................................................165

Kats N., Kilichenkov A. “To Survive, not to Die...”: On a Collective Monograph about Food Supply in the USSR during the Great Patriotic War Published in the USA.................................................................179

8

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬRussian Statehood

В.И. Уколова, П.П. Шкаренков

ФОРМИРОВАНИЕ РАННЕЙ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В КОНТЕКСТЕ

СРЕДНЕВЕКОВОГО ЕВРОПЕЙСКОГО ПОЛИТОГЕНЕЗА *

V. Ukolova, P. Shkarenkov

The Formation of the Early Russian Statehoodin the Context of Medieval European Politogenesis

В 2012 г. широко отмечалось 1150-летие российской государ-ственности. Этот юбилей ярко показал, насколько важно понимание места России в мировой истории для ее современной самоиденти-фикации и формирования стратегии дальнейшего развития.

Территориально Россия – огромная часть Евразийского материка. В ее истории сплелись европейские и азиатские тенденции развития всемирной истории. Россия вобрала исторический опыт Востока и Запада, переплавляя его в собственные формы исторического бы-тия, вливавшиеся в динамику всемирно-исторического процесса, а на определенных этапах даже определявшие его направляющие век-торы. В истории России государство играло определяющую роль, являясь важнейшим фактором самоидентификации как общенацио-нальной, так и цивилизационно-культурной.

Начало российской государственности было положено в IX в. Точнее, тогда произошло оформление тех государствообразующих процессов, которые в течение предшествующих столетий развива-лись у восточных славян.

Ферментом, проявившим стремительное превращение протого-сударственных образований восточных славян в Древнерусское го-сударство, согласно «Повести временных лет», стало призвание ва-рягов. Рюрик, пришедший в 862 г. с дружиной в район Ладоги, стал правителем обширных северо-восточных земель, заселенных пре-имущественно славянами, и основателем русской правящей дина-стии, которая существовала до конца ХVI в. С ним связывают осно-

* Статья подготовлена в рамках реализации проектной части государственного задания в сфере научной деятельности № 33.1856.2014/К «Полис и надполисные структуры: формы и эволюция взаимоотношений в греко-римском мире» (фундаментальные исследования и прикладные научные исследования в области образования).

9

вание Новгорода как древнейшего центра российской государствен-ности. Родственнику Рюрика, князю Олегу, удалось в 882 г. дойти до Киева и подчинить город своей власти. Таким образом, в результате слияния северного и южного центров и установления контроля по всему пути коммуникаций меду ними образовалось Древнерусское государство.

Рассмотрим, как возникновение Древнерусского государства соотносится с общим процессом политогенеза, развивавшимся в Европе в раннем и в начале зрелого Средневековья.

В процессе политогенеза V – XI вв. в Европе можно выделить три этапа.

Первый – V–VII вв. – связан с возникновением варварских го-сударственных образований на территории распавшейся Западной Римской империи. Вестготское королевство на юге Галлии, а затем в Испании, Вандальское на юге Пиренейского полуострова, а затем в Северной Африке, Бургундское королевство в Галлии, Остготское королевство в Италии просуществовали недолго. Последним в ряду германских королевств на территории Северной Италии стало Лангобардское. Исторический выигрыш получили франки, сумев-шие решительно подчинить себе романизированное население и за-ключить союз с Римской церковью.

Второй этап связан с политическими устремлениями Каролингов. В 732 г. Карлу Мартеллу удалось отразить попытку арабов проник-нуть с Пиренейского полуострова на территорию франков. Пипин Короткий развивает политику «собирания земель», которую успеш-но реализует его сын Карл Великий. Ему удалось подчинить сво-ей власти многие народы, в том числе некоторые славянские, жив-шие в Саксонии, а также словенцев и хорватов. Новое «германское объединение Европы» провозглашается Карлом «восстановлением Римской империи» (renovation imperii romanorum). В 800 г. римский папа осуществил коронацию Карла Великого как императора. В 2000 г. Западная Европа отметила 1200-летний юбилей коронации Карла Великого, провозглашенного «отцом Европы», как дату соб-ственного рождения. Сохранить, однако, новую имперскую целост-ность Европы оказалось невозможным.

В 843 г., собравшись в Вердене, внуки Карла Великого раздели-ли империю между собой. На ее обломках образовались Западно-Франкское королевство и Восточно-Франкское королевство. Протяженная полоса земель вдоль Рейна и Италии достались стар-шему – Лотарю, сохранившему императорский титул. Таким обра-зом, было положено начало трем будущим государствам – Франции, Германии и Италии – и соответствующим народностям – француз-ской, немецкой и итальянской.

Разрушение Каролингской империи обозначило переход к тре-тьему этапу средневекового политогенеза, с которым связано появ-ление нового поколения уже собственно европейских государств, возникавших на севере, юге, востоке и в некоторых центральных областях европейского субконтинента. «Мы видим, в какой степени

10

Европа еще и сегодня носит на себе отпечаток этого великого твор-ческого периода: он, несомненно, породил столько же государств, сколько XIX и XX века. В тех очень гибких рамках, которые им предлагал тогдашний христианский мир, они могли очень быстро приобрести статус полного равенства со старыми королевствами… И фактически именно эти молодые государства, родившиеся в этот период, приняли на себя и смягчили потрясение от следующего на-шествия – монгольского»1.

Именно на этот период пришлось рождение Древнерусского го-сударства. В 835 г. появилось первое хорватское государство, в 842 г. возникло Польское королевство, а в 894 г. – Чешское. В первой трети IX в. под властью короля Уэссекса объединились англосак-сонские королевства. На севере Пиренейского полуострова в IX в. в ходе Реконкисты укрепилось Астурийское королевство, возникшее еще в VIII в. На рубеже IX–X вв. складывается Венгерское госу-дарство. Налицо синхронный процесс активного политогенеза, ор-ганичной частью которого явилось формирование Древнерусского государства.

Не вдаваясь в дискуссии о роли норманнов в российской исто-рии, обратим внимание на то, что и в Западной Европе норманны представляли собой один из факторов, повлиявших на процесс по-литогенеза. Можно вспомнить, что мощное герцогство Нормандия, соперник французской короны, возникло в результате норманнского завоевания. Выходцы из него, захватив Англию, положили основу средневековому английскому государству и в перспективе – совре-менной Великобритании. Другие выходцы из Нормандии создали сильное Нормано-Сицилийское королевство. Очевидно, что взаимо-действие восточнославянских племен с норманнами при возникно-вении государства, протекавшее, кстати, гораздо более мирно, чем в Западной Европе, не является чем-то необычным для процессов политогенеза в Европе того времени.

Принятие христианства стабилизировало древнерусскую госу-дарственность, объединило людей в единый народ. Не случайно от констатации конфессиональной принадлежности «христиане» про-изошло название основной массы древнерусского населения – «кре-стьяне». Выбор веры князем Владимиром определил исторический путь и цивилизационное своеобразие России.

Принятие христианства способствовало укреплению позиций Древнерусского государства в Европе. В раннее средневековье Европа еще не идентифицировала себя собственно как «Европа». Она представляла собой «христианский мир», сообщество христи-анских народов. Князь Владимир сделал судьбоносный выбор меж-ду христианством, исламом и иудаизмом. Следует отметить, что в Х в. «христианский мир» в конфессиональном отношении был еще единственным, хотя противоречия между западной и восточной вет-вями христианства нарастали. В середине ХI в. произойдет разделе-ние христианства на Католицизм и Православие, а в «христианском мире» появятся свой «Запад» и «Восток».

11

Русь приняла крещение от Византии, которая в то время была самым экономически и политически развитым государством, преем-ницей великого Рима, страной высочайшей культуры. Но не только великолепие Византии притягивало славян. Христианство визан-тийского образца больше соответствовало ментальности славян, их психо-эмоциональному миру. В «византийском наследии» до сих пор упрекают Россию некоторые западные политологи, философы и политические деятели. Так, английский историк и философ Арнольд Тойнби писал: «Русские навлекли на себя враждебное отношение Запада из-за своей упрямой приверженности чуждой цивилиза-ции… этой русской “варварской отметиной” была Византийская ци-вилизация восточно-православного христианства»2.

Христианская Древняя Русь стала активно взаимодействовать с европейскими государствами того времени. В X – начале ХII вв. Русь выступала своеобразным «интегратором» Европы. Ширилась сеть ее политических контактов с правящими домами Европы. Связи меж-ду Русью и европейскими государствами укреплялись династиче-скими браками и брачными союзами с представителями самых знат-ных европейских родов. Можно вспомнить дочь Ярослава Мудрого Анну, ставшую королевой Франции; другую его дочь Елизавету, вы-шедшую замуж за норвежского короля Харальда Хардрада, внучку Евпраксию, супругу германского императора; английскую принцес-су Гиту, жену Владимира Мономаха. Породниться с правителями Руси считалось честью. Так, византийские императоры отказали в брачных притязаниях для его сына французскому королю Гуго Капету (основателю династии Капетингов) в пользу киевского князя Владимира, выдав за него византийскую принцессу Анну. Киевский двор постоянно принимал послов из разных стран Запада и Востока. И собственно уже в те далекие времена Русь, войдя в состав «хри-стианского мира», определила его пределы на Востоке, тем самым в перспективе и обозначив восточные границы Европы.

С конца ХI в. политическая карта Европы становится особенно пестрой. Не избежала этого и Древняя Русь, в которой центр госу-дарственности сместился из Киева на Северо-Восток.

В ХIII в. геополитическая ситуация в мире резко преобразилась. Завоевание Чингисхана, создателя Монгольской империи, и его преемников положили конец существованию многих государств на Востоке от Китая до Ближнего Востока. В 1237 г. монгольское на-шествие коренным образом изменило судьбу раздробленной Руси.

В 1241 г. монголы, разорив русские Галицкое и Волынское княже-ства, устремились в Европу. Они двигались двумя лавинами – через Польшу и Венгрию. Монголы дошли до предместий Вены и бере-гов Адриатики, оставляя за собой опустошенные земли, неся гибель местному населению. Однако в глубоком тылу у монголов остава-лись обширные русские земли, готовые к сопротивлению. Монголы повернули назад и ушли из Центральной Европы. Русь стала щитом для Запада, заслонившим его от тех, в ком европейцы видели «про-возвестников Апокалипсиса». Тем не менее, германский император

12

Фридрих II, французский король Людовик IX, римские папы стали искать пути переговоров с монголами3. Попытки эти оказались не-удачными.

В русских землях видел заслон от монголов папский престол. Обещая русским князьям поддержку в борьбе с монголами, рим-ские папы, однако, требовали за это непомерную цену – перехода в Католицизм. При этом обещание поддержки со стороны папского престола шло параллельно с тем, что папы благословили натиск не-мецких рыцарей на Восток. Северо-Восточная Русь оказалась рас-пятой между Западом и Востоком. Александр Невский решительно отверг саму возможность отхода от Православия. В вере он видел средство сплочения и стойкости народа. С Александра Невского берет начало новый путь единения русских земель в тяжелейших условиях угрозы с Запада и невозможности в тот исторический мо-мент освобождения от власти Золотой Орды4.

Заметим, что в нашем обществе и сегодня ведутся дискус-сии вокруг личности Александра Невского, неоднозначны оценки его деятельности и в историографии. Александра Невского ино-гда упрекают в том, что он «пошел на сотрудничество» с Золотой Ордой, не организовал против нее сопротивления. Действительно, Александр Невский не поддерживал идею военного выступления против Золотой Орды, понимая всю обреченность таких действий. Слишком мощными были тогда силы монголо-татар. Но сопротив-ление русского князя было более фундаментальным и исторически перспективным. Он стремился к сбережению своего народа, сохра-нению веры и духовной целостности, осуществлял подспудно це-леустремленное государственное строительство, завершившееся, в конце концов, освобождением русских земель, ознаменованным «стоянием на реке Угре» в 1480 г.

В сущности Александр Невский заложил основу той стратегии развития государственности, которая будет реализована в создании единого Московского государства, а его образ был и остается одним из важных факторов формирования российской идентичности.

В Северо-Восточной Руси, когда она находилась под властью Золотой Орды, началось формирование новых центров государ-ственности: Москва, Тверь, Новгород. Соперничество между ними выиграла Москва, носительница принципа единовластия.

Важной вехой сплочения русских, начала объединения их в нацию, стала Куликовская битва. В Интернете на сайте журнала «Дилетант» (www.diletant.ru) развернулась дискуссия относительно исторического значения Куликовской битвы. Известный российский историк И.Н. Данилевский убедительно возразил тем, кто отрицает значение, а иногда и самый факт этого события: «Куликовскую бит-ву можно назвать одним из ключевых событий. Во всяком случае, так это воспринимали ближайшие потомки Дмитрия Ивановича. И это действительно был очень серьезный поворот в сознании и пред-ставлениях людей того времени. Для них это был колоссальный по-ворот, как и для всей истории».

13

Процесс становления наций начинался практически синхрон-но в русских землях и в Европе. Параллельно шло и объединение западных и части русских земель в составе Великого княжества Литовского и Русского. Здесь закладывались основы будущих бело-русской и украинской наций.

В последней трети XV в. Европа не без удивления обнаружила на своем востоке новое обширное и мощное государство – Московскую Русь. Выдающийся русский историк В.О. Ключевский подчер-кнул: «Завершение территориального собирания северо-восточной Руси Москвой превратило Московское княжество в национальное великое государство и таким образом сообщило великому князю Московскому значение национального великорусского государя»5.

Формирование единого Московского государства происходи-ло синхронно с возникновением централизованных государств в Западной Европе. Так, в 1477 г. французский король Людовик ХI по-сле победы при Нанси присоединил герцогство Бургундию, послед-ний крупный оплот сопротивления государственному объединению Франции. В 1477 г. Иван III выступил в поход против мятежного Великого Новгорода. В январе 1478 г. Великий Новгород сдался. Независимость Великого Новгорода была сокрушена, символ ее – вечевой колокол – снят с колокольни и перевезен в Москву. За этим последовало «стояние на реке Угре» и окончательное освобождение от ордынской зависимости, а в 1485 г. – осада Твери и переход ее под власть великого князя Московского. В том же 1485 г. в Англии завер-шилась война Алой и Белой Роз. На королевский престол вступил Генрих VII Тюдор, с правлением которого связан переход Англии к новой форме государственного правления – абсолютизму.

Правитель Московского государства принял не совсем понятный для европейцев титул Государя. Поэтому некоторые из них предпо-читали даже называть Ивана III императором, так как королем на-зваться он не захотел. Иван III, вступив в брак с Софьей Палеолог, породнился с родом последнего византийского императора. А дву-главый орел на гербе Ивана III служил напоминанием об эмблеме Палеологов и бросал вызов двуглавому орлу Габсбургов. При Иване III началось «возвращение» Московского государства в Европу. Переписка с германским императором Максимилианом I, обмен посольствами с Габсбургами, договор с господарем Молдавии Стефанов IV и брак наследника с дочерью господаря, отношения с князьями Мазовии, приглашение иностранцев на русскую службу свидетельствуют об этом.

Английский историк Норман Дэвис сделал интересное наблюде-ние: «…Одно из замечательных совпадений: современная Россия и современная Америка начинают свой исторический путь примерно в один год – 1493 г. по Рождеству Христову. Европейцы узнали о существовании Нового Света почти в тот момент, когда московиты узнали, что их Старый Свет не клонится к закату»6. Он обосновыва-ет такое сопоставление тем, что в 1493 г. весть об открытии нового континента распространилась по Европе. В Московской Руси в 1492

14

г. ждали конца света, так как по православному летоисчислению это был 7000-й год от сотворения мира. Пережив этот тревожный год, Москва утвердилась в своем будущем.

Показательно, что к этому времени в основном завершилось строительство обновленного Кремля, символа российской госу-дарственности. Для его возведения были приглашены Аристотель Фиораванти и другие итальянские мастера. Потомки иноземного ар-хитектора Фиораванти уже считались русскими; предположительно его внук участвовал в походе Ивана Грозного на Казань.

Укрепление Московского государства требовало религиозного и идейного обоснования. При Иване III начала складываться иде-ология Третьего Рима, которая полностью оформится в посланиях Филофея, игумена Трехсвятительского Псковского Елеазарова мо-настыря. Смысл ее концентрировался в утверждении, что после ги-бели Константинополя – Второго Рима – Русь являлась последним хранителем истинной христианской веры: Москва – Третий Рим, а четвертому Риму не бывать. Филофей, обращаясь к царю, писал, что под его скипетром в единое царство сошлись все христианские цар-ства. Сравнивая Московского царя с библейским Ноем, спасшимся от потопа, Филофей убеждал, что един «во всем поднебесном мире» православный великий царь, едина «подобно солнцу» православ-ная церковь, они совместно утверждают и защищают православную веру. «Симфония» отношений церкви и государства, унаследован-ная от Византии, стала теологическим обоснованием утвердивше-гося самодержавного правления. При Иване III Россия сделала свой очередной исторический выбор – то, по существу, был путь строи-тельства империи.

Еще со времен Н.М. Карамзина историки, а затем философы и политологи, дискутировали о том, могла ли Россия (а само это на-звание начало употребляться при Иване III) пойти по другому пути государственного развития. Исторические альтернативы могли вы-глядеть следующим образом: «В конце XV в. ввиду экстравертности и большого динамизма внутреннего органического развития рома-но-германских стран, “новорожденная” Россия вполне могла стать частью из мира с судьбой “малой родины”. Тем более что большая часть западноевропейских и западнославянских стран имели имен-но этот “статус”… Отсутствие внутренних модернизационных явлений в России XV–XVI вв. ослабляло ее общественно-полити-ческий потенциал, негативно сказывалось на военной мощи, что вполне могло привести к совсем не благоприятному финалу. Он не исключал печальной возможности превращения России в полуколо-ниальное или даже колониальное владение соседей-европейцев или Турции. Причем из-за непомерности русских земельных владений этот процесс сопровождался бы непременным распадом территори-ального единства русского Северо-Востока»7.

Пережив период территориального расширения и жестокой госу-дарственной консолидации в XVI в., а затем государственный рас-пад во время Смуты, угрожавший полным уничтожением ее сувере-

15

нитета, Россия при первых Романовых возродила государственную модель, созданную Иваном III. Если в Европе то было время укре-пления национальных государств, то Россия продолжила развитие как империя. Этому способствовали территориальный размах, гео-политическое положение, человеческие ресурсы, авторитарность власти, определявшей государственный механизм и взаимодействие государственных и общественных структур. Наконец, имперская форма государства в то время позволяла поддерживать объедине-ние многих народов, входивших в состав российского государства. Заметим, что многонациональный характер зарождавшейся империи был органическим продолжением полиэтничности Древнерусского и Московского государств, но также и следствием присущего импе-рии экспансионизма.

Имперская тенденция развития была официально оформлена Петром I после победного завершения Северной войны. В 1721 г. Петр I принял титул императора, а управляемое им государство ста-ло империей. Россия вошла в число держав, определявших судьбы Европы. В то же время Россия по своему внутреннему состоянию не была и не ощущала себя европейской страной. Петр I насильствен-но осуществлял государственную модернизацию России. Следует отметить, что ряд существенных, но неспешных шагов европеи-зации и модернизации России были предприняты еще Алексеем Михайловичем, Федором Алексеевичем и даже царевной Софьей. Однако Петр хотел преобразовать Россию в кратчайшие сроки. Это можно было сделать только сверху и жестокими методами. Результатом петровской модернизации стало то, что Россия вступи-ла на путь «догоняющего развития». Возникли непреодолимые рас-хождения между элитой и народом. Для российской элиты Европа и «европейское» заняли место в ряду высших ценностей, оттеснив на «народную периферию» традиционные ценности.

В XVIII в. происходило активное формирование национальных интересов России, понимаемых как приоритеты государственной стратегии в европейской политике и международных отношениях. Их осознание связано со становлением новой российской идентич-ности и изменениями в системе базовых ценностей общества. Не случайно в XVIII в. в России проявился особый интерес к истории, вышли в свет первые научные труды. Все это составляющие единого процесса, в котором соединялись новое позиционирование России в мире и становление нового российского самосознания, современно-го меняющейся эпохе.

Примечания

1 Мюссе Л. Варварские нашествия на Западную Европу: Вторая волна. СПб., 2001. С. 287.

2 Тойнби А.Дж. Византийское наследие России // Тойнби А.Дж. Цивилизации перед судом истории. М., 2003. С. 372.

3 Уколова В.И. Мир в зените Средневековья // Александр Невский:

16

Государь, дипломат, воин. М., 2010. С. 26–39. 4 Данилевский И.Н. Александр Невский и Тевтонский Орден // Слово.

ру: Балтийский акцент. 2011. № 3-4. С. 105–111; Соколов Р.А. Александр Невский и митрополит Кирилл // Вестник Санкт-Петербургского университета: Серия 2. История. 2010. № 3. С. 3–8.

5 Ключевский В.О. Курс русской истории: Часть 2. М., 1988. Т. 2. С. 107.6 Дэвис Н. История Европы. М., 2005. С. 342. 7 Черникова Т.В. Европеизация России во второй половине XV – XVII

веках. М., 2012. С. 84, 85.

Авторы, аннотация, ключевые слова

Уколова Виктория Ивановна – докт. ист. наук, профессор, заведующая кафедрой всемирной и отечественной истории Московского государственного института международных отношений (университета) Министерства иностранных дел Российской Федерации

grand_mgimo@mail.ru

Шкаренков Павел Петрович – докт. ист. наук, профессор, директор Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета (Москва)

chkarenkov@mail.ru

В статье рассматривается возникновение и развитие российской го-сударственности в сравнительном контексте средневековой европей-ской истории. Выделяются этапы политогенеза в средневековой Европе. Анализируется место и роль Древнерусского государства в этом про-цессе. Раскрывается значение вхождения Руси в «христианский мир». Отмечается, что в X – начале XI вв. Русь выступала своеобразным ин-тегратором Европы. Показывается специфика государственности Руси в особой геополитической ситуации XIII–XIV вв. Прослеживается синхрон-ность образования централизованных государств в Европе и на россий-ской почве. При первых Романовых в России возродилась государственная модель, созданная Иваном III. Если в Европе XVII в. был временем укре-пления национальных государств, то Россия продолжила свое развитие как империя. Этому способствовали территориальный размах, геополити-ческое положение, человеческие ресурсы и авторитарность власти. Кроме того, имперская форма государства в то время позволяла поддерживать объединение многих народов, входивших в состав российского государ-ства. Многонациональный характер зарождавшейся Российской импе-рии был органическим продолжением полиэтничности Древнерусского и Московского государств.

Славяне, Древнерусское государство, политогенез, раннее Средневековье, империя Карла Великого, «христианский мир», Европа, крещение Руси, норманны, монголы, Золотая Орда, Московское государ-ство, образование централизованных государств

17

References(Articles from Scientific Journals)

1. Danilevskiy I.N. Aleksandr Nevskiy i Tevtonskiy Orden. Slovo.ru: Baltiyskiy aktsent, 2011, no. 3-4, pp. 105–111.

2. Sokolov R.A. Aleksandr Nevskiy i mitropolit Kirill. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta: Seriya 2. Istoriya, 2010, no. 3, pp. 3–8.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

3. Toynbee A.J. Vizantiyskoe nasledie Rossii. Toynbee A.J. Tsivilizatsiya pered sudom istorii [Civilization on Trial]. Moscow, 2003, p. 372.

4. Ukolova V.I. Mir v zenite Srednevekovya. Aleksandr Nevskiy: Gosudar, diplomat, voin [Alexander Nevsky: Tsar, Diplomat, Warrior]. Moscow, 2010, pp. 26–39.

(Monographs)

5. Chernikova T.V. Evropeizatsiya Rossii vo vtoroy polovine XV – XVII vekakh [The Europeanisation of Russia in the Latter Half of the 15th – 17th Centuries]. Moscow, 2012, pp. 84, 85.

6. Davies N. Istoriya Evropy [Europe: A History]. Moscow, 2005, p. 342. 7. Klyuchevskiy V.O. Kurs russkoy istorii: Chast 2 [Course in Russian

History: Part 2]. Moscow, 1988, vol. 2, p. 107.8. Musset L. Varvarskie nashestviya na Zapadnuyu Evropu: Vtoraya volna

[The Barbarian Invasion of Western Europe: A Second Wave]. St. Petersburg, 2001, p. 287.

Authors, Abstract, Key words

Viktoriya I. Ukolova – Doctor of History, Professor, Moscow State Institute of International Affairs (University) (Moscow, Russia)

grand_mgimo@mail.ru

Pavel P. Shkarenkov – Doctor of History, Professor, Director of Institute of Philology and History, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)

chkarenkov@mail.ru

The article studies the appearance and development of Russian statehood in the comparative context of Medieval European history. Stages of politogenesis in medieval Europe are identified, with the Old Russian state being analyzed as to its place and role in this process. The significance of Rus entering into Christendom is revealed. Rus in the 10th and the beginning of 11th century is seen as Europe’s integrator of its kind. Specific features of Rus’s statehood in the special geopolitical situation during 13th – 14th centuries are described. Attention is drawn to the same timing of centralized states being formed both in Europe and on the Russian soil. The state model created by Ivan III was revived in Russia under the first Romanovs. As Europe strengthened its national states in the 17th century Russia developed as an empire. This was facilitated by the

18

territorial scope, geopolitical position, human resources and authoritarian pow-er. Also the imperial form of statehood at that time encouraged the unification of numerous peoples constituting the Russian state. The multinational nature of the incipient Russian Empire was inherited from the multiethnic Old Russian state and Muscovy.

Slavs, Old Russian state, politogenesis, early Middle Ages, Charlemagne’s Empire, ‘Christendom’, Europe, baptism of Rus, Normans, Mongols, Golden Horde, Muscovy, formation of centralized states

19

Е.Д. Суслова

ОБЕЛЬНЫЕ КРЕСТЬЯНЕ И ОБЩИННОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ

В КАРЕЛИИ XVII ВЕКА: СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ

КАК ПОДОПЛЕКА УБИЙСТВА СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА*

E. Suslova

Tax-Free Peasants and Communal Self-Government in Karelia in the 17th century:

A Social Conflict as a Hidden Motive of a Village Priest’s Murder

В северо-западном регионе Российского государства, который традиционно отличался преобладанием черносошного крестьян-ства, на протяжении XVI – XVII вв. складывалась очень «тонкая прослойка людей», специализировавшихся на мирском управлении и состоявших в близком родстве друг с другом1. В Карелии – погра-ничном со Шведским королевством крае – решение самых важных дел постепенно сосредотачивалось в руках представителей отдель-ных крестьянских семей, не только занимавших выборные должно-сти в общинном самоуправлении и исполнявших по поручению во-евод разнообразные поручения, но и стоявших во главе церковного прихода2.

Совершенно особую социальную группу в карельском крестьян-стве составляли обельные крестьяне, за особые заслуги перед ца-рем и его близкими освобожденные от выплаты податей и несения повинностей. Исследованию их происхождения, социального и юридического статуса посвящено немало научных и краеведческих изданий, исчерпывающий обзор и оценка которых представлены в работах И.А. Черняковой и А.М. Пашкова3. Тем не менее, вопрос о взаимоотношениях обельных крестьян, удостоившихся царских милостей и стремившихся отстаивать дарованные им привилегии, с влиятельными семьями черносошных крестьян, до сих пор не под-нимался4.

* * *

Основная трудность в изучении этого вопроса заключается в отсутствии источников, всесторонне освещающих повседневную жизнь обельных крестьян в раннее Новое время. В то же время, по-иск по крупицам сведений, содержащихся в актах приказного де-лопроизводства второй половины XVII в., писцовых и переписных

* Исследование выполнено при финансовой поддержке Минобрнауки России в рамках проектной части государственного задания в сфере научной деятельности (ГБТ 653-14 «Традиционное общество как фактор стабильности в полиэтничном приграничном регионе: Карелия в XVII – начале XX века», № 33.1162.2014/К).

20

книгах середины XVI – начала XVIII вв., открывает возможности для реконструкции социальных связей обельных крестьян.

В частности, в фонде Олонецкой воеводской избы Научно-исто-рического архива Санкт-Петербургского института истории РАН, документы которого готовятся к опубликованию в Интернете Ис-следовательской лабораторией локальной и микроистории Карелии, действующей на базе Института истории, политических и социаль-ных наук Петрозаводского государственного университета, выявле-на сильно обветшавшая по краям челобитная, написанная беглой скорописью второй половины XVII в. Судя по помете, она поступила на рассмотрение олонецкого стольника и воеводы Ивана Денисови-ча Лукина не позднее 13 марта 1681 г. Ее автор – житель Ялгубской волости Никольского Шуйского погоста Никита Трифонов – предъ-явил обельному крестьянину Прохору Мартемьянову обвинение в убийстве своего двоюродного брата – приходского священника Па-хома Иванова. Хотя челобитчик не являлся свидетелем случившего-ся, он был твердо уверен в том, что именно Прохор Мартемьянов в 1680 г. «посли празника Успения Пресвятей Богородицы на другой день… зарезал» священника «неведомо за што»5.

Приведенные в челобитной обстоятельства дела наталкивают на мысль о том, что житейская ситуация возникла вследствие каких-то серьезных разногласий между обельными крестьянами и семьей че-лобитчика. Хотя в фонде не обнаружены документы о розыске, по-пытка объяснить события, разыгравшиеся в Ялгубе в 1680 г., послу-жила отправной точкой для исследования взаимоотношений пред-ставителей двух семей в длительной хронологической перспективе на основе восстановления их родственных и социальных связей, участия в решении повседневных дел волости.

Для понимания истоков конфликта первостепенную значимость имеет вопрос о социальном происхождении истца Никиты Трифо-нова, убитого священника Пахома Иванова и ответчика Прохора Мартемьянова.

Сопоставительный анализ сведений писцовых и переписных книг о мужском составе дворов, стоявших в Ялгубской волости, позволяет заключить, что сельский клирик и его двоюродный брат Никита Трифонов являлись выходцами из старинного крестьянско-го рода, корни которого восходят к середине XVI в. Их прапраде-дом был Кондратко Окулов, чей двор, как и дворы родственников последнего – брата Онашки, Ондрея и Пимина Окуловых – зафик-сированы писцом А. Лихачевым в начале 1560-х гг. в деревне «на Ялше-озери словет в Ялгобе»6. Спустя менее 20-ти лет – в начале 1580-х гг. – писец А. Плещеев, уточнив название деревни и добавив к нему указание на имя первого дворохозяина, упомянутого в пред-шествующем описании – «на Солше озере Вьялгочная в Гожозере Ондрейка Окулова», – отметил здесь два двора: Пимина Окулова и Осипа Кондратова – сына Кондрата Окулова7.

В свою очередь, основателем рода обельных крестьян Ялгубы был Григорий Меркульев – дед Прохора Мартемьянова8. Вместе «с детьми и племянники», согласно указанию А.И. Иванова, в нача-ле XVII в. Григорий Меркульев проживал в деревне «Андреевской

21

(Окуловская тож)», – той самой, в которой числились по писцовым книгам крестьяне Окуловы9.

Приписывая Григорию Меркульеву и его племяннику Кузьме Фе-дорову составление врачевательной книги, обнаруженной препода-вателем Петрозаводской духовной семинарии Львом Малиновским в одной из деревень Заонежского полуострова во второй половине XIX в. и частично записанной на исчезнувшем языке, представляв-шем собой смешанное образование разных диалектных групп мест-ных людиковских говоров, петрозаводский филолог А.П. Баранцев полагал, что потомки рода Меркульевых являлись «уроженцами ялгубских деревень Андриевская и Ананьинская»10. Отсутствие сведений о Григории Меркульеве и его отце Маркушке «в ранних писцовых книгах» А. Лихачева (1563 г.) и А. Плещеева (1582/83 г.) ученый объяснял тем, что они в то время не являлись «дворохозя-евами и главами семей»11. Этноним «лоплянин», под которым Гри-горий Меркульев упомянут в обельных грамотах 1601 и 1686 гг., по мнению автора, свидетельствует только о том, что среди его предков могли быть лопари (саамы), в то время как население Ялгубы в на-чале XVII в. являлось прибалтийско-финским по происхождению12.

Первые документально зафиксированные в массовых источни-ках сведения об основателях рода обельных крестьян Ялгубы, как установила И.А. Чернякова, относятся только к концу 1610-х гг. Дворы Гриши Меркульева, его брата и племянника, уточнила иссле-довательница, были упомянуты писцом П. Воейковым и подьячим И. Льговским в деревне «на Солшеозере Волгоячь на Ялгожозере Ондрейка Окулова» (будущей Окуловской)13. В писцовой книге при-сутствует ремарка о том, что участки, которые обрабатывали обель-ные крестьяне, вспахивались и в 1585 г., о чем писцу и дьяку было известно из предшествующего описания Л. Аксакова. Это свиде-тельство позволило И.А. Черняковой заключить, что Гриша Мерку-льев и его родственники «уже и в начале 1580-х годов проживали» здесь14.

Обращение к писцовым книгам 1563 и 1582/83 гг. ставит под сомнение тезис А.П. Баранцева о том, что Гриша Меркульев с от-цом происходили из среды местных крестьян. В начале 1560-х гг. в деревне «на Ялше-озери словет в Ялгобе», помимо четырех дворов крестьян Окуловых, стоял только двор некоего Фофанки Гаврило-ва15. При этом в начале 1580-х гг. дворохозяевами являлись исклю-чительно потомки Окуловых16.

Сведений о возможных родственниках обельных крестьян не выявлено и среди мужского состава дворов соседней деревни «на Ялокше острову Минки Ананьина» (согласно обельной грамоте – «Ананьинская, а Минино тож»)17. Именно в этой деревне, согласно указаниям писца П. Воейкова и дьяка И. Льговского со ссылкой на жалованную грамоту царя Василия Ивановича, полученную Гришей Меркульевым в 1608 г., но не сохранившуюся до наших дней, долж-ны были проживать «ево Гришины… два племянника»18. Однако су-дить о родстве обельного с дворохозяевами – Меншиком Мининым и вдовой Пелагеицей Гавриловой, – сыном и невесткой основателя деревни Минки Онаньина, а также Федкой Конановым, писцовая ко-

22

миссия не посчитала правомерным на основании того, что «имяна племянником» Гриши Меркульева «в грамоте не написаны» были19.

В свете вышеизложенного уверенно полагаем, что прозвище «ло-пянин», упомянутое не только в обельных грамотах, но и в писцовой книге 1616 – 1619 гг., указывает не столько на этническую принад-лежность Гриши Меркульева, сколько на проживание его семьи в недавнем прошлом в Лопских погостах20. Меркульевы перебрались в Ялгубу, по всей видимости, в середине 1580-х – 1590-х гг., когда на заключительном этапе Ливонской войны и вплоть до подписания Тявзинского мирного договора 1595 г. северная Карелия не раз под-вергалась разорению шведскими отрядами и жителями Восточной Финляндии («каянских немцев»)21. Спасаясь от войны и грабежей, Гриша Меркульев с родственниками, люди пришлые, были приняты местным социумом, о чем свидетельствует факт поселения их на земле крестьян Окуловых22.

Будучи пришлыми, они вскоре стали претендовать на авторитет и влияние в волости. Способствовало этому счастливое стечение обстоятельств: им удалось оказать важную услугу самому царю – Борису Годунову. Получив жалованную грамоту в 1601 г., подтверж-денную в 1608 г., Меркульевы оказались в привилегированном по сравнению с остальными крестьянами положении. За какие именно услуги в 1601 г. царем Борисом Годуновым им была дарована гра-мота – неизвестно. Как отметил А.М. Пашков, «создание канони-ческого дискурса» о причинах пожалования завершил краевед А.И. Иванов, который опирался на устное предание, зафиксированное в 1785 г. проезжавшим мимо села Ялгубы академиком Н.Я. Озерецков-ским и воспроизведенное в 1842 г. в описании Олонецкой губернии этнографом В.А. Дашковым23. Согласно этому преданию, бережно хранимому ялгубскими обельными крестьянами, «два предка их из-лечили» Бориса Годунова «от ран на ногах, зализав их языком»24. Так или иначе, не сама по себе услуга, но обращение согласно уста-новленному порядку с соответствующей челобитной к центральной власти обеспечило получение грамоты, в которой были письменно зафиксированы привилегии Меркульевых.

Согласно этой грамоте, Грише Меркульеву с родственниками велено было «своею обжею» земли, которую они пахали в Ялгубе, «владети безданно и… никаких податей с нее не имати»25. Восполь-зовавшись ситуацией страшной разрухи, которую вызвали в крае со-бытия начала XVII в., подобно крестьянам других Заонежских пого-стов, получивших в 1614 г. обельные грамоты – Еремею Глездунову и Поздею Тарутину – Меркульевы незаконно расширили свои вла-дения за счет земель черносошных крестьян26.

Как установила И.А. Чернякова, к концу 1610-х гг. за Гришей Меркульевым числился не только участок в 10 четвертей земли в де-ревне «на Солшеозере Волгоячь на Ялгожозере Ондрейки Окулова», но еще две деревни, «в одной из которых жили племянники Григо-рия, а обитатели другой платили ему подати»27. Обращение к тексту источника позволяет заключить, что на одну из деревень – «туто ж на Ялокши на острову Минки Онаньина» – обельные крестьяне не претендовали28. Упоминание о ней в описании их земельных уго-

23

дий фигурирует в писцовой книге только с целью разъяснения, что именно этой деревней, согласно грамоте царя Василия Ивановича, а не деревней «на Ялокши на Острову Конанка Минина» должны были владеть Меркульевы29.

Сравнение данных о количестве дворов и размерах земли в ука-занных деревнях во многом объясняет, почему Гриша Меркульев предпочел владеть деревней «на Ялокши на Острову Конанка Ми-нина». В ней, как следует из писцового описания, стояли дворы трех крестьян, участок земли составлял 10,7 четвертей в одном поле, с пожен ежегодно скашивалось по 45 копен сена30. В то же время, в со-седней деревне Минки Онаньина, в которой, согласно утверждению писца П. Воейкова со ссылкой на грамоту царя Василия Шуйско-го, должны были проживать два племянника Григория Меркульева, числился только Кирилл Микифоров с семьей; земельный ее фонд составлял всего 4,6 четвертей в одном поле, с угодий снималось по шесть копен сена31.

Сходство в названии деревень позволило семье обельных кре-стьян претендовать на более многолюдную деревню с приписанным к ней обширным участком земли. Пытаясь в последующие годы со-хранить за собой право на владение ею, в сказке дозорщику М. Лы-кову, описывавшему край в 1620 г., они выдали деревню «на Ялокши на Острову Конанка Минина» за деревню «Онаньинскую, а Минино тож»32.

Таким образом, искусно отстаивая свои интересы перед лицом властей, семья Меркульевых к концу 1610-х гг. добилась значимого положения. Ей принадлежали земельные угодья размером в 24,7 чет-вертей в одном поле (при этом часть их все еще не обрабатывалась), и пожни, урожай с которых составлял 53,5 копен сена33. Меркульевы не только перестали вносить подати в государеву казну, но и полу-чали в свою пользу выплаты с крестьян деревни Конанки Минина. Безоброчное владение землей и угодьями должно было обеспечить им более высокий по сравнению с другими крестьянами уровень благосостояния.

Пожалование Григорию Меркульеву участка земли в деревне Окуловской на первых порах вряд ли вызывало недовольство среди соседей. Несмотря на то, что количество тяглых дворов по сравне-нию с началом 1580-х гг. увеличилось – с двух до пяти, – их жители к концу 1610-х гг. обрабатывали менее половины участка, находив-шегося в их пользовании34. Писец П. Воейков отметил, что только 7 из 15,1 четвертей тяглой земли в одном поле (46 %) распахивались, а остальное было обозначено как то, что «перелогом и лесом порос-ло… и с отхожею пашнею»35.

Добиться признания авторитета определенной группы крестьян, можно думать, Меркульевым позволили практические знания в об-ласти народной медицины. На мысль об этом, с одной стороны, на-водит все еще не забытая потомками ко второй половине XVIII в. легенда об излечении их предками царя. Сложно судить о правдопо-добности выдвинутой А.П. Баранцевым гипотезы о том, что именно Гриша Меркульев и его племянник Кузьма Федоров являлись соста-вителями сборника из 125-ти заговоров. Однако им установлен факт

24

записи части текстов на языке, в основе которого лежало людиков-ское наречие начала XVII в. По мнению ученого, эти тексты свиде-тельствуют о том, что жители центральных деревень волости, рас-положенных «в низовье реки Шуи и вокруг Логмозера – Ялгубы», были знатоками народных способов лечения36. Возможно, Мерку-льевы пользовались авторитетом среди именно этой группы ялгуб-ских крестьян.

В последующие годы – в конце 1610-х – начале 1630-х гг. – свет-ские и церковные власти, осознав чрезмерную влиятельность рода Меркульевых в округе, предприняли меры, умерившие их чрезмер-ные притязания и себялюбие. Как отметила И.А. Чернякова, уже в 1616 – 1619 гг. писец П. Воейков и дьяк И. Льговский посчитали владение Гришей Меркульевым и его родственниками деревней «на Ялокши на острову Конанка Минина» незаконным и «обратились в Москву за указаниями»37. Центральная власть, ради увеличения налогообложения, к началу 1630-х гг. включила эту деревню в пере-чень тяглых, как и деревню Минки Онаньина, которой Гриша Мер-кульев изначально не захотел владеть38. Размер оставленного за се-мьей обельных крестьян Ялгубы земельного участка был уменьшен в 1,7 раза, угодий – в 6 раз. За ними продолжала числиться только часть деревни Окуловской: размер «пашни… паханые и перелогу середние земли» составлял 14 четвертей в одном поле, с пожен сни-малось каждый год по 8,5 копен сена39.

Незамеченным не остался и возросший, по всей видимости, не без влияния Меркульевых, интерес ялгубских крестьян к народным – по-сути языческим – знаниям. Об этом свидетельствует факт воз-ведения в вотчине Спасо-Хутынского монастыря, располагавшейся в волости, выставочной церкви, первое упоминание о которой на-ходим в писцовой книге 1616 – 1619 гг. Писец П. Воейков отметил, что в монастырской деревне «на Илгоши Онисимково, Еремеевская тож» была «поставлена церковь во имя Николая Чюдотворца ново»40. В то время как при некоторых вновь возведенных или восстановлен-ных храмах Заонежских погостов причты все еще отсутствовали, в Ялгубе уже нес служение священник Зиновий Кириллов, которому помогали дьячок Шестак Елисеев и пономарь Гришка Нестеров41. Проявив инициативу в возведении церкви, старцы обители стреми-лись пресечь интерес мирян к знахарству и способствовать тому, чтобы именно православный храм стал подлинным центром духов-ной жизни крестьянского общества.

Признав за семьей Меркульевых особое положение, подтверж-денное царями новой династии, Романовых, – Михаилом Федоро-вичем в 1616 г. и его сыном Алексеем Михайловичем в 1647/48 г., – власти не допустили закрепления на ними дополнительных зе-мельных владений и воспрепятствовали их притязаниям на сомни-тельный духовный авторитет42.

Следующий этап в истории складывания взаимоотношений меж-ду родом Меркульевых и черносошными крестьянами приходится на середину 1640-х – начало 1680-х гг. Особую роль в решении раз-нообразных повседневных дел волости и ее духовной жизни в эти годы начинает приобретать род черносошных крестьян Окуловых.

25

Так, с середины 1640-х гг. в причте приходского храма состояли по-томки Кондрата Окулова. Его правнук Иван Терентьев служил свя-щенником и затем передал свое место родному брату Тимофею43. Хотя сведений о священнике Тимофее пока не обнаружено, в доку-ментах фонда Олонецкой воеводской избы сохранилось известие о том, что его сын – Панкратий Тимофеев сын Попов – в 1676 г. был церковным дьячком выставочного храма44. Согласно архаичной тра-диции передачи должностей по старшинству в роде, все еще быто-вавшей в приходах Заонежских погостов, место священника в конце 1670-х гг. занял старший племянник Тимофея Терентьева – Пахом Иванов45. Ему помогали кузен – церковный дьячок Нефедко Тимо-феев, а также сын – пономарь Ивашко46.

Близкие родственники священника в 1660 – 1670-е гг., как уста-навливается по документам, активно участвовали в волостном управлении. Среди них особенно много сведений выявлено о двою-родном брате клирика Никите Трифонове. Сохранилось известие о том, что в 1675/76 г. старосты погоста и «мирские люди» отправили его «ходоком» в Москву «бити челом… о стрелецкой збавы и о во-евотцких доходех и о подъемных денгах»47. В 1677/78 г. он являлся хлебным целовальником волости и в следующем году сопровождал в Олонец телеги с собранным в государевы житницы хлебом48.

Еще один двоюродный брат священника – Панкратий Тимофеев сын Попов, владевший грамотой, – привлекался олонецкими воево-дами в 1660 – 1670-е гг. к исполнению разнообразных поручений. Он являлся волостным приставом и судейкой по делам, связанным со взысканием небольших сумм займов и размежеванием спорных земельных участков49.

Выявленные сведения позволяют заключить, что священник, об-леченный духовной властью, и его родственники, занимая выбор-ные земские должности и выступая доверенными лицами воевод, представляли одну из наиболее влиятельных семей, игравших зна-чимую роль в жизни округи.

Разногласия между обельными крестьянами и черносошной общиной в лице ее выборных представителей, в том числе из рода Окуловых, отчетливо проявились в середине и конце 1670-х гг. Т.В. Старостина отметила, что служба в пашенных солдатах, про-должавшаяся с 1649 по 1666 гг., непосильные налоги и повинности, возросшие в конце 1660-х – 1670-х гг., произвол воеводских властей, череда неурожайных лет привели к разорению крестьянства и, как следствие, росту недоимок50. Москва требовала от олонецких во-евод принятия самых жестких мер по сбору податей и взысканию недоимок. С этой целью, с середины 1670-х гг. сборщикам «были приданы стрелецкие отряды, вооруженные огнестрельным и холод-ным оружием и получившие приказ широко применять это оружие в случае сопротивления крестьян»51. В фонде Олонецкой воеводской избы сохранилась отписка стольника и воеводы Якова Максимови-ча Стрешнева в Приказ Новгородской четверти. Из отписки следу-ет, что в 1680 г. ему было велено собирать «денежные доходы… по окладу» и «хлебные запасы», а также «из доимки на прошлые годы» – 1677/78 и 1678/79 гг. «безо всякие пощады, не наровя»52.

26

Заботы о взносе в положенный срок податей и погашении не-доимок как никогда остро встали перед крестьянами Ялгубской во-лости, многим из которых пришлось прибегать к широко распро-странившейся практике займа денег и хлеба53. Вся тяжесть своев-ременной уплаты недоимок за малообеспеченных и разорявшихся крестьян перекладывалась на плечи старост, денежных сборщиков и целовальников, в число которых община традиционно избирала людей авторитетных и зажиточных54.

Однако весной 1680 г. старостам Шуйского погоста 1678/79 г. Ев-тешке Юрьеву, Ивашке Иванову и 1679/80 г. Кондрашке Максимову, Васке Семенову так и не удалось внести в казну к установленному сроку «хлебные запасы» за 1677/78 г. (около 13,7 четвертей ржи и 10,7 четвертей овса)55. Из-за чего уже летом того же года подьячий олонецкой избы Гаврила Якимов по приказанию воеводы держал их «в тех хлебных запасех… на правежи». При этом в челобитной, по-данной в Олонецкую воеводскую избу, старосты заявляли, что «те… хлебные запасы для мирской скудости и новоприбылой меры и со-шлых крестьян и поныне не собраны, и ныне… тех хлебных запа-сов нам старостишкам и мирским людем собрать никоими делы не-мошно»56. Однако воевода дал отсрочку только «до зимнего пути», повелев «заплатить… тот хлеб на срок на Николин день осенней» 1680 г.57

Неплатежеспособность членов общины подталкивала старост и их помощников к поиску выхода из сложившейся ситуации, в том числе путем расширения круга налогоплательщиков за счет вклю-чения в их число обельных крестьян. Об этом свидетельствует факт обращения Прохора Мартемьянова, внука Гриши Меркульева, с челобитной в Приказ Новгородской четверти. Прося новую грамо-ту, челобитчик отмечал, что прежние жалованные грамоты 1601 и 1608 гг., подтвержденные в 1616 и 1647/48 гг., «от многих лет обет-шали»58. Это замечание наводит на мысль о том, что для крестьян-ской общины, в лице ее выборных представителей, грамоты, кото-рые были «не подписаны» новым государем Федором Алексееви-чем, не имели юридической силы.

Летом 1680 г. Никита Трифонов, являясь целовальником, мог по-требовать у обельных крестьян не только взноса хлеба в государевы житницы, но и денег на мирские нужды, в том числе платы за ис-полнение им самим должности волостного посыльщика59. По дерев-ням Ялгубы вместе с ним мог ходить и его двоюродный брат – свя-щенник Пахом Иванов, при этом не только в качестве авторитетного лица, воздействовавшего на паству силой слова. Среди документов фонда Олонецкой воеводской избы сохранилась челобитная Пахо-ма Иванова, поданная в феврале 1677 г. олонецкому воеводе Яко-ву Максимовичу Стрешневу. Приводя список из 14-ти прихожан, в числе которых были ялгубские обельные крестьяне – правнуки Гри-ши Меркульева Федос Тарасьев и Иван Ильин, – священник просил взыскания с них «церковные ряженые руги» и денег за исполнение частных треб60. Вполне вероятно, что священник сопровождал хлеб-ного целовальника или даже лично навещал должников с целью по-лучения причитающегося.

27

Несмотря на давление со стороны выборных представителей общины, ялгубские обельные крестьяне стали отстаивать свои ста-ринные привилегии. Рассчитывая на покровительство царской вла-сти, Прохор Мартемьянов отправился в Москву, в Приказ Новгород-ской четверти, с челобитной, в которой просил разрешить ему «по прежним жалованным грамотам… и по писцовым книгам… и по переписным книгам… белою землею… владеть»61. Помимо того, он предъявил притязания на деревню «Ананьинскую, а Минино тож», якобы пожалованную еще его предкам62. Подобная просьба, с одной стороны, была расчетливым шагом, с помощью которого, в случае развития ситуации не в пользу челобитчика, он мог просить сохра-нения за ним и его родственниками уже имевшегося участка. С дру-гой стороны, за этим домогательством стояло и желание обеспечить своим разросшимся семьям должный уровень благосостояния63.

Тем не менее, судья и дьяки Приказа Новгородской четверти, заинтересованные в сохранении тяглого фонда земель, встали на сторону черносошных крестьян. В грамоте, выданной в 1686 г. в Приказе Новгородской четверти за приписью думного дьяка Еме-льяна Украинцева, разъяснялось подробно, что «тою деревнею Ана-ньинскою, а Минино тож… дед ево Гришка и отец ево Мартемьян-ко Григорьев и дяди ево тою деревнею не владели…, а владеют по писцовым и переписным книгам и всякия подати с той земли платят тяглые крестьяне»64. В то же время, признавая за обельными кре-стьянами особое положение, им был оставлен прежний участок в деревне Окуловской.

Челобитная священника с жалобой на должников позволяет предположить также, что некоторые обельные крестьяне стали до-биваться не только освобождения от выплаты податей и мирских платежей, но и от взноса фиксированных мирских платежей в поль-зу сельского клира. Это поставило священника в крайне непростое положение: пользуясь тяглой землей, как и многие другие священ-нослужители карельских приходов, которым община не выделила церковных участков, клирик был обязан вносить подати наряду с мирянами65. В условиях проведения жестких мер по взысканию не-доимок, он вынужден был подать соответствующий иск воеводе. Возникшие между ним и обельными крестьянами разногласия мог-ли подогреваться и тем обстоятельством, что Меркульевы, переняв от предков тайные знания, вероятно, уклонялись от посещения хра-ма, что, безусловно, становилось поводом для нареканий.

В свою очередь, Меркульевы не могли не знать о том, что свя-щенник находился под покровительством влиятельных родственни-ков. Об этом позволяет отчасти судить отписка олончанина Агафона Васильева, прибывшего весной 1681 г. для взыскания недоимок за 1679/80 г. В ней он сообщал воеводе о том, что церковные причет-ники «живут на тяглых деревенских участках», однако, согласно ут-верждению земских старост, «государевых хлебных запасов не пла-тят, отнимаютце церковным причетом»66.

В 1670-е гг. Меркульевы и Окуловы добивались поддержки сре-ди мирян и доверия со стороны воеводы, рассчитывая на свое по-следующее активное участие в волостном управлении. Сохранилась

28

наказная память думного дворянина и воеводы Ивана Ивановича Чаадаева, свидетельствующая о том, что в 1676 г. члены обоих ро-дов были привлечены к исполнению ответственного поручения. В частности, Прохору Мартемьянову и Панкратию Тимофееву Попову было велено выслать в Олонец крестьян Кижского погоста, обви-нивших жителя Лижемской волости того же погоста Калину Онку-динова в «миропродавстве» и «ябедничестве»67. Из этого следует, что олонецкий воевода считал их людьми грамотными, ответствен-ными и пользующимися авторитетом среди крестьян своей и сосед-ней волостей.

Ощущение своего превосходства над другими и нежелание по-ступаться собственными интересами в условиях проведения жест-ких мер по взысканию недоимок привели к перерастанию разногла-сий в конфликт. Об одном из столкновений накануне убийства свя-щенника упоминает в своей отписке доверенное лицо воеводы, имя которого – вследствие утраты начала и конца документа – осталось безвестным. Согласно тексту отписки, за несколько дней до празд-ника Успения Богородицы – 16 августа 1680 г. – «на улицы у Фу-тынского крестьянина у Тимошки Гаврилова» обельный крестьянин Прохорка Мартемьянов «нашел боем с ножем» на крестьян, в числе которых, возможно, был и священник68.

Спустя несколько дней – «посли праздника Успения Пречистыя» – вновь произошла драка, теперь уже во дворе обельного крестьяни-на. По свидетельству Никиты Трифонова, собравшего «сторонных людей» для поимки Прохора Мартемьянова, последний выбежал на них «с рогатиной», родной брат Прохора – Тарас Мартемьянов – «с копием», сыновья-подростки – Андрюшка и Елеска, а также пле-мянник Федос Тарасьев – «с кольем». В завязавшейся драке Никита Трифонов был избит «колием и поленьем… до великого увечья», из-за чего даже спустя полгода его самочувствие так и не улучшилось69.

Несмотря на то, что документов о розыске и судебном разбира-тельстве не сохранилось, можно с уверенностью полагать, что кон-фликт обельных крестьян с черносошной общиной и ее выборными представителями, развивавшийся с середины 1670-х гг., был так или иначе урегулирован. Хотя олонецкий воевода Иван Денисович Лу-кин, получив челобитную Никиты Трифонова, повелел «выслать за крепкими поруками» Прохора Мартемьянова в Олонец для рассле-дования обстоятельств убийства священника, обельный крестьянин был оправдан и спустя какое-то время отправился в Москву, где до-бился признания привилегий за своим родом70.

Привлечь обельных крестьян к выплате податей общине так и не удалось.

Однако общинники нашли другой выход из ситуации: крестьяне Ялгубы потребовали проверки отчетности старост Шуйского пого-ста. Инициативу в подаче челобитных вновь проявили представите-ли рода Окуловых – троюродные братья клирика Пахома Иванова – Софрон и Василий Петровы71. Обвинив одного из старост – Ки-рилку Лукина сына Пономарева – в присвоении мирских сумм, они уже в 1676/77 г. добились избрания «в счетчики» священника Пахо-ма Иванова72. Уже тогда выяснилось, что Кирилка Лукин «розводил-

29

де… деньги», которые собирались «стрелецкому писцу Дмитрию Рагозину», «на дватцать вытей, а збирал с них крестьян з дватцати с пяти вытей»73. Дело на этом не завершилось: в ответ на три чело-битных, поданных Софроном и Василием Петровыми в марте-июле 1680 г., олонецкий воевода распорядился выслать старост Кирилку Лукина, Ефтюшку Юрьева и Ивашку Иванова «к подлинному розы-ску на Олонец»74.

Предпринятые общиной меры отчасти позволили справиться с выплатой денег и хлеба в казну. В отписке, отправленной в Олонец зимой 1681 г., олончанин Агафон Васильев сообщал воеводе, что хлебные целовальники Никита Трифонов, Якушко Кирилов и Тихон Григорьев внесли часть недоимок за 1677/78 г.75 Была получена и большая часть хлебных запасов за 1679/80 г. (с 378 из 497 дворов (76 %)).

Постепенно наладилась и приходская жизнь Ялгубы. Когда ми-ряне выбрали нового священника – точно установить не удалось. В середине 1700-х гг. в церкви продолжили служение родственники Пахома Иванова. Священником стал его двоюродный брат Нефед Тимофеев, которому помогали сын-пономарь Осип и племянник-дьячок Филат Панкратьев76.

* * *

Реконструкция истории двух крестьянских родов – обельных крестьян Меркульевых и черносошных крестьян Окуловых, – во-лею судеб проживавших в одной деревне, позволяет уверенно за-ключить, что на протяжении XVII в. их представители, добиваясь особого положения и желая сохранить его, стремились сосредото-чить в своих руках управленческие функции и участвовать в реше-нии самых насущных вопросов.

Стремительное возвышение в начале XVII в. рода Меркульевых, людей пришлых и первоначально находившихся под покровитель-ством черносошной общины, во многом было связано с тем, что они, владея царской грамотой и лекарскими познаниями, широко пользо-вались ими. Оказав услуги государю и получив обельную грамоту – письменно подтверждавшую факт пожалования им в безоброчное владение участка земли, – Гриша Меркульев и его родственники самовольно, но не без молчаливого согласия общины, расширили свои владения. Значимый размер участка, который им принадлежал в конце 1610-х гг., выплаты, шедшие в их пользу с крестьян одной из ялгубских деревень, владение знаниями в области врачевания – все это свидетельствует о том, что род обельных крестьян Мерку-льевых, заручившись поддержкой части крестьянства и опираясь на царскую грамоту, выдвинулся в число наиболее состоятельных и влиятельных в округе.

В последующее время, пытаясь всячески сохранить свое поло-жение, они должны были выстраивать отношения с государством и крестьянским самоуправлением в лице выборных представителей общины. К началу 1630-х гг. московские власти – светские и цер-ковные, – признавая особый статус обельных крестьян, подтверж-

30

денный царями новой династии, однако преследуя интересы казны и Русской православной церкви, пресекли их незаконные попытки расширить привилегии и постарались ограничить распространение в волости тяги к знахарству путем возведения православного храма.

Предпринятые меры не могли не найти поддержки среди части черносошных крестьян, в среде которых постепенно все больший авторитет к середине столетия стал приобретать старинный род крестьян Окуловых. Овладев грамотой, они активно включились в общинное самоуправление, занимая те или иные выборные должно-сти. В качестве выборных лиц, за оскорбление которых уже Судеб-ник 1589 г. устанавливал штраф в пять раз выше, чем за «бесчестие пашенному крестьянину», представители рода Окуловых приобре-ли особое положение в волости77.

Доверие к ним общины не осталось незамеченным олонецкими воеводами, которые не раз привлекали представителей крестьян-ского рода Окуловых к исполнению ответственных поручений. При поддержке крестьян и содействии церковной иерархии, представи-тели этого рода с середины 1640-х гг. рукополагались во священни-ки, вводили в церковный причт членов своих семей.

Увеличение налогового бремени и обеднение крестьянских хо-зяйств, приведшие к росту недоимок, жесткие меры по их взыска-нию привели в 1670-е гг. к перерастанию возникших разногласий в конфликт, завершившийся драками и убийством священника.

Являясь выборными представителями общины, не имея возмож-ности вносить в казну за неплатежеспособных крестьян недоимки из своего кармана и в то же время покрывая родственника-клирика, обязанного наряду со всеми выплачивать тягло, Окуловы стреми-лись заставить обельных крестьян вносить подати. С одной стороны, подобная мера оправдывалась тем, что обельные грамоты к этому времени не были подтверждены новым государем Федором Алек-сеевичем Романовым, и поэтому в глазах общины утратили свою законную силу. С другой стороны, лица, стремившиеся участвовать в волостном управлении, и, следовательно, влиять в своих интере-сах на исход решения наиболее важных дел, обязаны были – и этого требовало государство – уплачивать подати со своих участков и, в случае необходимости, вносить платежи за наименее обеспеченных членов общины78.

По-прежнему полагаясь на поддержку высшей власти в лице царя, Меркульевы с готовностью отстаивали свои родовые права. Опираясь на родственные связи и знание грамоты, они сумели до-биться подтверждения своих преимуществ и доказать свою невино-вность в убийстве священника. Возвысившийся род крестьян Оку-ловых, стоявших во главе общины в 1660-х – 1670-х гг., вынужден был считаться с особым положением Меркульевых, их стремлением к выполнению поручений воеводы и, в конечном счете, их стрем-лением отстаивать свои права путем активного участия в решении повседневных дел общины.

31

Примечания

1 Суслова Е.Д. «Волостной нобилитет» Заонежских погостов во вто-рой половине XVII в.: К вопросу о родственных связях и социальном про-исхождении // Научный диалог. 2015. № 12 (48). С. 341, 348; Швейков-ская Е.Н. Русский крестьянин в доме и мире: Северная деревня конца XVI – начала XVIII века. М., 2012. С. 258.

2 Суслова Е.Д. «Волостной нобилитет» Заонежских погостов во второй половине XVII в.: К вопросу о родственных связях и социальном проис-хождении // Научный диалог. 2015. № 12 (48). С. 348.

3 Чернякова И.А. Карелия на переломе эпох: Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998. С. 194, 195; Пашков А.М. Обельные крестьяне Олонецкой губернии и их социальный и юридиче-ский статус в XVII – начале XX века (на примере Г. Меркульева, И. Рябо-ева и их потомков) // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Серия: Общественные и гуманитарные науки. 2015. № 3. С. 10; Пашков А.М. Обельные вотчинники и крестьяне Олонецкой губер-нии и их социальный и юридический статус в XVII – начале XX вв. (на примере Федора Иванова и его потомков) // Рябининские чтения–2015: Материалы VII конференции по изучению и актуализации культурного на-следия Русского Севера. Петрозаводск, 2015. С. 117–119.

4 Чернякова И.А. Карелия на переломе эпох: Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998. С. 198, 203.

5 Научно-исторический архив Санкт-Петербургского института исто-рии Российской академии наук (Архив СПб ИИ РАН). Ф. 98. К. 10. Д. 224. Л. 1.

6 Писцовая книга Обонежской пятины Заонежской половины А. Лиха-чева 1563 г. // Материалы по истории народов СССР. Вып. 1. Материалы по истории Карельской АССР. Ленинград, 1930. С. 120; Писцовая кни-га Заонежской половины Обонежской пятины А. Плещеева и подьячего С. Кузьмина 1582/83 г. // История Карелии XVI – XVII вв. в документах: Asiakirjoja Karjalan Historiasta 1500- ja 1600-luvuilta. Петрозаводск; Йоэн-суу, 1993. Т. 3. С. 137–138; Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 109об.; РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 308. Л. 183; РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 980. Л. 100об., 101; РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 1137. Ч. 1. Л. 156; Там же. Ч. 2. Л. 403а.

7 Писцовая книга Заонежской половины Обонежской пятины А. Пле-щеева и подьячего С. Кузьмина 1582/83 г. С. 137.

8 Обельные вотчинники и обельные крестьяне в Олонецкой губернии // Памятная книжка Олонецкой губернии на 1858 год: Год третий. СПб., 1858. С. 205, 206.

9 Там же. С. 205.10 Баранцев А.П. О людиковском языковом памятнике начала XVII века

// Советское финно-угроведение. Т. 20. Таллин, 1984. С. 301, 302.11 Баранцев А.П. О людиковском языковом памятнике начала XVII века

// Советское финно-угроведение. Т. 20. Таллин, 1984. С. 302.12 Баранцев А.П. О людиковском языковом памятнике начала XVII века

// Советское финно-угроведение. Т. 20. Таллин, 1984. С. 302.13 Чернякова И.А. Обельные крестьяне Заонежья: О возможностях ис-

пользования писцовых и переписных книг XVII в. для воссоздания от-

32

дельных крестьянских родословий // Вопросы изучения и издания писцо-вых книг и других историко-географических источников. Петрозаводск, 1991. С. 92.

14 Чернякова И.А. Обельные крестьяне Заонежья: О возможностях ис-пользования писцовых и переписных книг XVII в. для воссоздания от-дельных крестьянских родословий // Вопросы изучения и издания писцо-вых книг и других историко-географических источников. Петрозаводск, 1991. С. 92.

15 Писцовая книга Обонежской пятины Заонежской половины А. Лиха-чева 1563 г. С. 120.

16 Писцовая книга Заонежской половины Обонежской пятины А. Пле-щеева и подьячего С. Кузьмина 1582/83 г. С. 137, 138.

17 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 114; Обельная грамота // Оло-нецкие губернские ведомости (Петрозаводск). 1841. 31 мая. № 22. С. 108.

18 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 113об.19 Писцовая книга Обонежской пятины Заонежской половины А. Ли-

хачева 1563 г. С. 115; Писцовая книга Заонежской половины Обонежской пятины А. Плещеева и подьячего С. Кузьмина 1582/83 г. С. 138.

20 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 109об.; Обельная грамота // Оло-нецкие губернские ведомости (Петрозаводск). 1841. 31 мая. № 22. С. 108; Грамота царя Бориса Феодоровича крестьянину Ялгубской волости дерев-ни Андреевской Григорию Меркурьеву с племянником о пожаловании зе-мельных угодьев 1601 г. // Олонецкий сборник: Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Вып. 3. Петроза-водск, 1894. С. 13.

21 Чернякова И.А. Панозеро и его обитатели: Пять веков карельской истории // Панозеро: Сердце Беломорской Карелии. Петрозаводск, 2003. С. 25, 26; Шаскольский И.П. Шведская интервенция в Карелии в начале XVII в. Петрозаводск, 1950. С. 39.

22 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 109, 109об.23 Пашков А.М. Обельные крестьяне Олонецкой губернии и их социаль-

ный и юридический статус в XVII – начале XX века (на примере Г. Мер-кульева, И. Рябоева и их потомков) // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Серия: Общественные и гуманитарные науки. 2015. № 3. С. 11, 12.

24 Иванов А.И. Обельныя грамоты // Олонецкие губернские ведомости (Петрозаводск). 1841. 8 марта. № 10. С. 41.

25 Грамота царя Бориса Феодоровича крестьянину Ялгубской волости деревни Андреевской Григорию Меркурьеву с племянником о пожало-вании земельных угодьев 1601 г. // Олонецкий сборник: Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Вып. 3. Петрозаводск, 1894. С. 13.

26 Чернякова И.А. Карелия на переломе эпох: Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск, 1998. С. 72, 73, 195–201.

27 Чернякова И.А. Обельные крестьяне Заонежья: О возможностях ис-пользования писцовых и переписных книг XVII в. для воссоздания от-дельных крестьянских родословий // Вопросы изучения и издания писцо-вых книг и других историко-географических источников. Петрозаводск, 1991. С. 92.

28 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 114.

33

29 Там же. Л. 113–114.30 Там же. Л. 113.31 Там же. Л. 114, 114об.32 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 979. Л. 141.33 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 109об., 113.34 Писцовая книга Заонежской половины Обонежской пятины А. Пле-

щеева и подьячего С. Кузьмина 1582/83 г. С. 137.35 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8554. Л. 109об.36 Баранцев А.П. О людиковском языковом памятнике начала XVII века

// Советское финно-угроведение. Т. 20. Таллин, 1984. С. 302.37 Чернякова И.А. Обельные крестьяне Заонежья: О возможностях ис-

пользования писцовых и переписных книг XVII в. для воссоздания от-дельных крестьянских родословий // Вопросы изучения и издания писцо-вых книг и других историко-географических источников. Петрозаводск, 1991. С. 92.

38 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 308. Л. 187об., 188об.39 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 308. Л. 184об.; Кн. 8554. Л. 109об.40 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8551. Л. 75об.; Чернякова И.А., Черня-

ков О.В. Писцовые и переписные книги XVI – XVII вв. как источник по истории деревянного зодчества Карелии // Проблемы исследования, ре-ставрирования и использования архитектурного наследия Русского Севе-ра. Петрозаводск, 1988. С. 61.

41 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8551. Л. 75–76; Суслова Е.Д. Церковно-приходская система в Карелии конца XV – начала XVIII века. Петроза-водск, 2013. С. 54–56.

42 Обельная грамота // Олонецкие губернские ведомости (Петроза-водск). 1841. 31 мая. № 22. С. 110.

43 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 980. Л. 100об.44 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 8. Д. 21. Л. 2.45 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 1137. Ч. 1. Л. 156; Суслова Е.Д. Служи-

тели церкви в Карелии раннего нового времени: Складывание династий. Петрозаводск, 2013. С. 46, 83.

46 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 1137. Ч. 1. Л. 156.47 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 273. Л. 1.48 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 208. Л. 3.49 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 5. Д. 51. Л. 1; Д. 74. Л. 1; К. 8. Д. 21.

Л. 2; Д. 23. Л. 1; Д. 86. Л. 1.50 Старостина Т.В. Мирская челобитная Заонежских погостов 1677 г.

// Вопросы истории: Сборник статей. Вып. 1. Петрозаводск, 1961. С. 109, 110; Старостина Т.В. Борьба крестьян Карелии против феодального гнета в 70-е годы XVII в. (Массовые волнения в Заонежских и Лопских пого-стах. Восстание Толвуйского погоста в 1678 г.) // Ученые записки Петро-заводского государственного университета. Т. VII. Вып. 1. Исторические и филологические науки за 1957 г. Петрозаводск, 1958. С. 48, 49.

51 Старостина Т.В. Мирская челобитная Заонежских погостов 1677 г. // Вопросы истории: Сборник статей. Вып. 1. Петрозаводск, 1961. С. 109.

52 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 9. Д. 36ж. Л. 2.53 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 9. Д. 31. Л. 1; Д. 74. Л. 1; Д. 93. Л. 1; К.

10. Д. 46. Л. 1; Д. 117. Л. 1.54 Швейковская Е.Н. Русский крестьянин в доме и мире: Северная де-

34

ревня конца XVI – начала XVIII века. М., 2012. С. 258, 259.55 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 9. Д. 74. Л. 2.56 Там же. Л. 1.57 Там же. Л. 1об.58 Обельная грамота // Олонецкие губернские ведомости (Петроза-

водск). 1841. 31 мая. № 22. С. 108, 109.59 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 273. Л. 1.60 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 8. Д. 89. Л. 1.61 Обельная грамота // Олонецкие губернские ведомости (Петроза-

водск). 1841. 31 мая. № 22. С. 111.62 Там же. С. 108.63 Там же. С. 108, 111.64 Там же. С. 111.65 Суслова Е.Д. Сельское духовенство и крестьянское сообщество в Ка-

релии в контексте социально-экономических отношений (конец XVI – на-чало XVIII века). Петрозаводск, 2014. С. 42, 43.

66 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 208. Л. 7.67 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 8. Д. 21. Л. 2.68 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 110. Л. 2.69 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 224. Л. 1.70 Там же.71 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 308. Л. 183; Кн. 1137. Ч. 2. Л. 403а.72 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 9. Д. 79. Л. 2–3.73 Там же. Л. 2.74 Там же. Л. 3.75 Архив СПб ИИ РАН. Ф. 98. К. 10. Д. 208. Л. 1–2.76 РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 8579. Л. 16об.77 Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Ленинград,

1978. С. 219.78 Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Ленинград,

1978. С. 222, 223, 231; Швейковская Е.Н. Русский крестьянин в доме и мире: Северная деревня конца XVI – начала XVIII века. М., 2012. С. 253.

Автор, аннотация, ключевые слова

Суслова Евгения Дмитриевна – канд. ист. наук, специалист Исследо-вательской лаборатории локальной и микроистории Карелии Петрозавод-ского государственного университета

evgenia.suslova@mail.ru

В марте 1681 г., в Олонецком уезде (Карелия), черносошный крестья-нин Никита Трифонов предъявил обельному крестьянину Прохору Мар-темьянову обвинение в убийстве своего двоюродного брата – приходского священника Пахома Иванова. Следственные документы по этому делу не обнаружены. Известно лишь, что обвиняемый сумел доказать свою неви-новность. Реконструкция событий, предшествующих убийству, проведена на основе сохранившихся архивных и опубликованных документов. Она приводит к выводу, что подоплекой убийства стал серьезный социальный конфликт между двумя влиятельными крестьянскими семьями, которых поддерживали жители окрестных деревень, разделявшие взгляды той или

35

другой семьи. Почвой для столкновения послужила разница в экономиче-ском и социальном положении двух крестьянских родов, а также сопер-ничество их представителей в общинном и церковном самоуправлении. В междусемейном конфликте отразились сложные взаимоотношения между обельными и черносошными крестьянами в Карелии XVII в. Обельные крестьяне всемерно стремились сохранить и укрепить преимущества сво-его экономического и социального положения. Черносошные крестьяне, со своей стороны, использовали свое превосходство в общинном и церков-ном самоуправлении, чтобы ограничить старинные привилегии обельных крестьян.

Карелия, Олонецкий уезд, Приказ Новгородской четверти, воевода, крестьянство, обельный крестьянин, черносошный крестьянин, крестьян-ская община, общинное самоуправление, Русская православная церковь, сельский священник, церковный приход, социальный конфликт

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Pashkov A.M. Obelnye krestyane Olonetskoy gubernii i ikh sotsialnyy i yuridicheskiy status v XVII – nachale XX veka (na primere G. Merkuleva, I. Ryaboeva i ikh potomkov). Uchenye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Obshchestvennye i gumanitarnye nauki, 2015, no. 3, p. 10.

2. Pashkov A.M. Obelnye krestyane Olonetskoy gubernii i ikh sotsialnyy i yuridicheskiy status v XVII – nachale XX veka (na primere G. Merkuleva, I. Ryaboeva i ikh potomkov). Uchenye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Obshchestvennye i gumanitarnye nauki, 2015, no. 3, pp. 11, 12.

3. Suslova E.D. “Volostnoy nobilitet” Zaonezhskikh pogostov vo vtoroy polovine XVII v.: K voprosu o rodstvennykh svyazyakh i sotsialnom proiskhozhdenii. Nauchnyy dialog, 2015, no. 12 (48), pp. 341, 348.

4. Suslova E.D. “Volostnoy nobilitet” Zaonezhskikh pogostov vo vtoroy polovine XVII v.: K voprosu o rodstvennykh svyazyakh i sotsialnom proiskhozhdenii. Nauchnyy dialog, 2015, no. 12 (48), pp. 348.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

5. Barantsev A.P. O lyudikovskom yazykovom pamyatnike nachala XVII veka. Sovetskoe finno-ugrovedenie [The Soviet Studies of Finno-Ugric Peoples]. Tallin, 1984, vol. 20, pp. 301, 302.

6. Barantsev A.P. O lyudikovskom yazykovom pamyatnike nachala XVII veka. Sovetskoe finno-ugrovedenie [The Soviet Studies of Finno-Ugric Peoples]. Tallin, 1984, vol. 20, p. 302.

7. Barantsev A.P. O lyudikovskom yazykovom pamyatnike nachala XVII veka. Sovetskoe finno-ugrovedenie [The Soviet Studies of Finno-Ugric Peoples]. Tallin, 1984, vol. 20, p. 302.

8. Barantsev A.P. O lyudikovskom yazykovom pamyatnike nachala XVII veka. Sovetskoe finno-ugrovedenie [The Soviet Studies of Finno-Ugric Peoples]. Tallin, 1984, vol. 20, p. 302.

36

9. Chernyakova I.A. Obelnye krestyane Zaonezhya: O vozmozhnostyakh ispolzovaniya pistsovykh i perepisnykh knig XVII v. dlya vossozdaniya otdelnykh krestyanskikh rodosloviy. Voprosy izucheniya i izdaniya pistsovykh knig i drugikh istoriko-geograficheskikh istochnikov [Questions of the Study and Publication of Cadastres and Other Historical and Geographical Sources]. Petrozavodsk, 1991, p. 92.

10. Chernyakova I.A. Obelnye krestyane Zaonezhya: O vozmozhnostyakh ispolzovaniya pistsovykh i perepisnykh knig XVII v. dlya vossozdaniya otdelnykh krestyanskikh rodosloviy. Voprosy izucheniya i izdaniya pistsovykh knig i drugikh istoriko-geograficheskikh istochnikov [Questions of the Study and Publication of Cadastres and Other Historical and Geographical Sources]. Petrozavodsk, 1991, p. 92.

11. Chernyakova I.A. Obelnye krestyane Zaonezhya: O vozmozhnostyakh ispolzovaniya pistsovykh i perepisnykh knig XVII v. dlya vossozdaniya otdelnykh krestyanskikh rodosloviy. Voprosy izucheniya i izdaniya pistsovykh knig i drugikh istoriko-geograficheskikh istochnikov [Questions of the Study and Publication of Cadastres and Other Historical and Geographical Sources]. Petrozavodsk, 1991, p. 92.

12. Chernyakova I.A. Obelnye krestyane Zaonezhya: O vozmozhnostyakh ispolzovaniya pistsovykh i perepisnykh knig XVII v. dlya vossozdaniya otdelnykh krestyanskikh rodosloviy. Voprosy izucheniya i izdaniya pistsovykh knig i drugikh istoriko-geograficheskikh istochnikov [Questions of the Study and Publication of Cadastres and Other Historical and Geographical Sources]. Petrozavodsk, 1991, p. 92.

13. Chernyakova I.A. Panozero i ego obitateli: Pyat vekov karelskoy istorii. Panozero: Serdtse Belomorskoy Karelii [Panozero Village: The Heart of White Sea Karelia]. Petrozavodsk, 2003, pp. 25, 26.

14. Chernyakova I.A., Chernyakov O.V. Pistsovye i perepisnye knigi XVI – XVII vv. kak istochnik po istorii derevyannogo zodchestva Karelii. Problemy issledovaniya, restavrirovaniya i ispolzovaniya arkhitekturnogo naslediya Russkogo Severa [Problems of Research, Restoration and Use of Architectural Heritage of the Russian North]. Petrozavodsk, 1988, p. 61.

15. Pashkov A.M. Obelnye votchinniki i krestyane Olonetskoy gubernii i ikh sotsialnyy i yuridicheskiy status v XVII – nachale XX vv. (na primere Fedora Ivanova i ego potomkov). Ryabininskie chteniya–2015: Materialy VII konferentsii po izucheniyu i aktualizatsii kulturnogo naslediya Russkogo Severa [Ryabinin Readings–2015: Materials of VII Conference on the Study and Actualization of the Cultural Heritage of the Russian North]. Petrozavodsk, 2015, pp. 117–119.

16. Starostina T.V. Borba krestyan Karelii protiv feodalnogo gneta v 70-e gody XVII v. (Massovye volneniya v Zaonezhskikh i Lopskikh pogostakh. Vosstanie Tolvuyskogo pogosta v 1678 g.). Uchenye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta [Scientific Notes of Petrozavodsk State University]. Petrozavodsk, 1958, vol. 7, issue 1, pp. 48, 49.

17. Starostina T.V. Mirskaya chelobitnaya Zaonezhskikh pogostov 1677 g. Voprosy istorii: Sbornik statey [Questions of History: Collected Articles]. Petrozavodsk, 1961, vol. 1, p. 109.

18. Starostina T.V. Mirskaya chelobitnaya Zaonezhskikh pogostov 1677 g. Voprosy istorii: Sbornik statey [Questions of History: Collected Articles]. Petrozavodsk, 1961, vol. 1, pp. 109, 110.

37

(Monographs)

19. Chernyakova I.A. Kareliya na perelome epokh: Ocherki sotsialnoy i agrarnoy istorii XVII veka [Karelia at the Turn of Epochs: Essays on Social and Agrarian History of the 17th century]. Petrozavodsk, 1998, pp. 72, 73, 195–201.

20. Chernyakova I.A. Kareliya na perelome epokh: Ocherki sotsialnoy i agrarnoy istorii XVII veka [Karelia at the Turn of Epochs: Essays on Social and Agrarian History of the 17th century]. Petrozavodsk, 1998, pp. 194, 195.

21. Chernyakova I.A. Kareliya na perelome epokh: Ocherki sotsialnoy i agrarnoy istorii XVII veka [Karelia at the Turn of Epochs: Essays on Social and Agrarian History of the 17th century]. Petrozavodsk, 1998, pp. 198, 203.

22. Kopanev A.I. Krestyanstvo Russkogo Severa v XVI v. [The Peasantry of the Russian North in 16th century]. Leningrad, 1978, p. 219.

23. Kopanev A.I. Krestyanstvo Russkogo Severa v XVI v. [The Peasantry of the Russian North in 16th century]. Leningrad, 1978, pp. 222, 223, 231.

24. Shaskolskiy I.P. Shvedskaya interventsiya v Karelii v nachale XVII v. [The Swedish Intervention in Karelia in the early 17th century]. Petrozavodsk, 1950, p. 39.

25. Shveykovskaya E.N. Russkiy krestyanin v dome i mire: Severnaya derevnya kontsa XVI – nachala XVIII veka [Russian Peasant at Home and in Village Community: Northern Village of the late 16th – early 18th century]. Moscow, 2012, p. 253.

26. Shveykovskaya E.N. Russkiy krestyanin v dome i mire: Severnaya derevnya kontsa XVI – nachala XVIII veka [Russian Peasant at Home and in Village Community: Northern Village of the late 16th – early 18th century]. Moscow, 2012, p. 258.

27. Shveykovskaya E.N. Russkiy krestyanin v dome i mire: Severnaya derevnya kontsa XVI – nachala XVIII veka [Russian Peasant at Home and in Village Community: Northern Village of the late 16th – early 18th century]. Moscow, 2012, pp. 258, 259.

28. Suslova E.D. Selskoe dukhovenstvo i krestyanskoe soobshchestvo v Karelii v kontekste sotsialno-ekonomicheskikh otnosheniy (konets XVI – nachalo XVIII veka) [Village Clergy and Peasant Community in Karelia in the Context of Social and Economic Relations (late 16th – early 18th century)]. Petrozavodsk, 2014, pp. 42, 43.

29. Suslova E.D. Sluzhiteli tserkvi v Karelii rannego novogo vremeni: Skladyvanie dinastiy [The Clergymen in Karelia of Early Modern Times: The Formation of Dynasties]. Petrozavodsk, 2013, pp. 46, 83.

30. Suslova E.D. Tserkovno-prikhodskaya sistema v Karelii kontsa XV – nachala XVIII veka [The Parish System in Karelia in the late 15th – early 18th century]. Petrozavodsk, 2013, pp. 54–56.

Author, Abstract, Key words

Evgeniya D. Suslova – Candidate of History, Senior Researcher, Petrozavodsk State University (Petrozavodsk, Russia)

evgenia.suslova@mail.ru

Nikita Trifonov, a tax-paying (chernososhnyy) peasant in Olonets uyezd

38

(Karelia), accused his free-tax fellow villager Prohor Martemyanov of killing his cousin Pahom Ivanov, a parish priest. With no investigation evidence found, it is known, however, that the accused succeeded in proving his innocence. The events preceding the murder were reconstructed on the basis of some archival and published documents. It is revealed that the murder was caused by a serious social conflict between two influential peasant families, either of which was supported by peasants from local villages. The confrontation occurred due to different economic and social positions of the two families and their claims for community and church self-governance. This inter-family conflict reflects complicated relations between the taxable and tax-exempt peasants in the 17th century Karelia. Whereas the latter sought to keep and solidify their social and economic position, the former tried to use their dominance in community and church self-government to limit the tax-exempt peasants’ old privileges.

Karelia, Olonets uyezd (district), Chancellery of the Novgorod Tax District, voivode (military governor), peasantry, tax-free (obelnyi) peasant, state tax-paying (chernososhnyi) peasant, village (peasant) community, village communal self-government, Russian Orthodox Church, village priest, parish, social conflict

39

С.Ю. Краснов

НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ У ДОНСКИХ КАЗАКОВ: ВЕКОВЫЕ ОБЫЧАИ И ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ

ИМПЕРСКОМУ «ПИСАНОМУ ПРАВУ»(вторая половина XIX века)*

S. Krasnov

Hereditary Relations of the Don Cossacks: Centuries-old Customs and Opposition to the Imperial

“Written Law”(second half of 19th century)

Среди специалистов по истории Донского казачьего войска бы-тует мнение, что во второй половине XIX в. законодательство Рос-сийской империи полностью вытеснило обычное право в вопросах регулирования практически всех видов социальных отношений, включая наследственные. С другой стороны, многие свидетельства указывают на то, что на местном станичном и хуторском уровнях еще находили применение отдельные нормы обычного права. В этой связи, как нам представляется, самостоятельной исследовательской задачей для историков донского казачества и историков российского права и государства должно стать обстоятельное изучение примене-ния норм обычного права у донских казаков. А особенно – изучение способов противодействия применению государственных законов при регулировании социальных отношений, которые практиковали донские казачьи общины, исходя из «казачьей обыкновенности»1.

В настоящей статье автор обращается к постановке и исследо-ванию способов активного и пассивного противодействия приме-нению норм законодательства при регулировании наследственных отношений у донских казаков во второй половине XIX в.

Прежде всего, необходимо обратить внимание на те сущностные различия, которые имелись между нормами обычного права дон-ских казаков и нормами законодательства. Далее, рассмотреть эти различия на конкретных примерах разрешения наследственных спо-ров в народных казачьих судах, которые продолжали существовать и действовать в станицах и особенно в хуторах (суд атамана, суд стариков, суд понятых, суд хуторского схода, третейский суд, «экс-тренный» суд2) и в судебных учреждениях Российской империи. На-конец, реконструкция обычно-правовых представлений донских ка-

* Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного гуманитарного фонда и Правительства Волгоградской области в рамках научно исследовательского проекта «Обычное право донских казаков во второй половине XIX века. Регулирование семейных и наследственных отношений» (проект № 13–13–34007 а/В).

40

заков о наследовании имущества будет неполной, если не раскрыть, как нормы имперского законодательства, в частности в регулирова-нии наследственных отношений, воспринимались и оценивались самими казаками, что, на наш взгляд, является исключительно важ-ным аспектом этой проблематики3.

Тут нам помогут наши предшественники, современники описы-ваемых событий. Некоторые знатоки донского казачьего быта, хоро-шо понимавшие в свое время важность этих вопросов, отвечали на них следующим образом (здесь и далее при цитировании сохранены орфография и пунктуация источника):

«Оказывается, что и в настоящее время [В начале 1890-х гг. – С.К.] в казачьих станицах на Дону обычное право имеет большую силу и большее значение, чем писанный закон и нормы действую-щих законоположений. И это явление весьма понятно. В примене-нии к местным условиям, и с точки зрения обычного права донских казаков, требования писанного права являются иногда несправед-ливыми, несмотря на то, что эти требования стремятся установить идеально-справедливые правовые нормы.

Действующий закон о наследовании является – с точки зрения обычного права казаков – вопиющей несправедливостью. Действу-ющий закон допускает двоякого рода наследование: 1) на основании кровного родства (сын имеет преимущество перед племянником и т.д.) и 2) по завещанию. Обычное право донских казаков весьма ча-сто не признает ни той, ни другой стороны в чистой форме. И го-ворить нечего, что наследование по духовному завещанию казаки совсем не признают уже потому, что оно противоречит их основным правовым понятиям, ибо они не допускают мысли, чтобы кто-либо из членов семьи мог единолично разпоряжаться малейшей вещью, дарить ее.

Конечно, казаки находят вполне справедливым, что дети насле-дуют отцу, но только пока они находятся в составе семьи. Их права наследства остаются в глазах донских казаков безспорными, – если только они принимали и принимают участие в общей работе семьи. Если же один из сыновей оказался беспутным, пьяницей или долгое время уже живет отдельно от семьи, то, несмотря, на кровное род-ство он не наследует умершему отцу. Он не принимается в разсчет при разделе имущества.

Так, умирающий отец, имея беспутного сына, непременно соста-вит духовное завещание, тогда как такое завещание 20-30 лет назад было излишне. Он пишет завещание, но при составлении его он все имущество оставляет детям, за исключением того сына, который уже давно потерян для семьи. Или другой случай. Семья состоит из нескольких дочерей, из коих одна замужем, и сына, давно уже выделенного по тем или другим причинам. (Еще не так давно в 40-50-е годы семья в 30-40 человек была совсем не редкость в любой станице на Дону). Так вот, если в названной семье, где кроме зятя,

41

нет мужчин, – умирает старик-отец, – то обычное право считает безспорным переход всего имущества к тем детям, которые жили при отце, то есть к дочерям и зятю. Обычное право совершенно иг-норирует наследственные права сына, оставившего семью по тем или другим причинам. А между тем, действующий закон уделяет дочерям известные части из движимого и недвижимого имущества, а все остальное, то есть львиную долю, – отдает сыну, быть может, уже 10-15 лет не принимавшего никакого участия в трудовой жизни семьи.

Если сталкиваются требования закона и обычая в такого рода от-ношениях, где духовные завещания неприменимы, – в таком случае заключатся особые договоры. Так, например, в том случае, если зять входит в семью своей жены и становится работником для семьи, как и все остальные члены, в числе которых, положим, имеется несколь-ко сыновей – будущих наследников, то он (зять) старается заранее обеспечить за собой результаты своего, – быть может, многолетнего труда и пишется особый договор.

Семья, принимающая в дом бедняка-казака зятем, также имеет свой интерес заключить этот договор, так как она (семья жены) тра-тит на свадьбу более сотни рублей, а через несколько лет расходует еще больше на снаряжение зятя в строй, то есть на снабжение его воинским убором, оружием, лошадью и прочим.

Семья имеет прямой интерес обеспечить тем или другим путем свои истраченные деньги. Поэтому, условия заключаемого догово-ра тщательно предусматривают все возможные случайности. Этими условиями подробно оговариваются: сколько лет зять должен без-возмездно работать на принявшего его в дом семью и в уплату каких именно расходов этой семьи; затем – по прошествии скольких лет – обыкновенно 5-6 лет – он получает от семьи жены, – буде поже-лает выделиться, – пару быков, пару овец, телегу и прочее. Затем в договоре всегда прибавляется, что в случае, если зять в течении 10 лет – 12 лет пробудет в полном послушании отцу семейства, то он получает равную долю в наследстве, вместе с братьями жены. Ясно, что и в этом случае писанный договор только оформляет существу-ющие юридические понятия населения Донской области. Буквой за-кона выражают обычные правовые отношения из опасения, что сы-новья или зять могут нарушить требования обычая. Жизнь борется с писанным законом его-же оружием – буквой закона, борется в видах осуществления того или другого права, установленного обычаем»4.

«В обычной своей жизни народ руководствуется не сводом за-конов, не уставами, исходящими от правительства, а своими не пи-санными законами выработанными жизнью и установившимися юридическими обычаями. Многие умирают не зная свода законов, а жили в сфере своей действительной жизни своею правдою. По-этому необходимо знать обычаи народа, или другими словами, знать жизнь с ее широкими рамками, в которые не укладывается спокойно

42

все ее проявление и на сколько закон обнимает все это разнообраз-ное проявление»5.

Так, по закону, вдова мать получает четвертую и седьмую часть, а у нас [Во Втором Донском округе. – С.К.], по обычаю она полная хозяйка и берет себе половину, а виновата эта особенность наше-го положения и нашей жизни. Женщина-казачка несет одинаковые работы с мужчиной; во вторых, по уходе мужа, она делается полно-правной хозяйкой в доме и в течении всей службы – 15 лет, как бы-вало прежде, она наживает домик и сберегает, отдает замуж дочерей и каждый труд выносит на своих плечах.

Попробуй юрист, не знавший жизни казачки, скажи ей про часть. Она ответит: «Видно, батюшка мой, последнее время пришло. Тока есть суд и судьи в нем лица не знакомые с Х томом 1 частью [Сво-дом законов гражданских. – С.К.], то и дело идет по обычаю. Нет ни воплей, ни слез»6.

«Пример: объявление сыновей умершего казака И. Ляпичева Ак. и Вас., о выделе им законных частей из имения покойного отца их, оставшегося в руках мачихи Марьи.

При разборе судом [Станичным судом. – С.К.] настоящего дела, тяжущиеся стороны, после убеждений посторонних лиц, изъявили добровольное желание уступить мачехе своей 1 пару волов, 1 ко-рову, 3 овцы, а из постройки – деревянный дом, крытый соломой, две кухни, базной пристрой и древесный плодовый сад; остальное же имение они, братья, должны разделить между собой по равным частям, о чем подали мировую сказку, сего 1873 года января 10 дня и просят прекратить всякое производство»7.

«В качестве примера можно привести еще один спор о правах на наследство, который был справедливо разрешен по нормам обыч-ного права одним из станичных судов во Втором Донском округе Области войска Донского.

«Так родные братья, урядники Семен и Григорий Сисекины, жа-ловались станичному суду в следующем: после смерти родного их брата Савелия осталось у жены его Агафьи имение. Теперь Агафья вышла замуж за казака Есаулова и распоряжается братниным име-нием, заключающемся в доме, базном пристрое, кухне, рубленом амбаре, дровах, сене, скоте и разной домашней утвари.

Из всего этого Сисекины просили станичный суд выделить ей часть, как вдове, а остальное предоставить в их пользование. На предложение станичного суда покончить это дело миром стороны согласились и Агафья уступила им один дом и Сисекины в осталь-ное не вмешивались.

Вообще принято бездетных вдов, выходящих во второй раз за-муж, лишать части из имения первого мужа, но боязнь обидеть и без того наказанную женщину и тем прогневить против себя судьбу, за-ставляет изменять этому правилу – «какая-бы не была, а все-ж жена и нельзя сравнять с работницей».

43

Много примеров встречалось [Во Втором Донском округе. – С.К.], что бездетная вдова получала часть из имения своего мужа не только при самостоятельном владении имуществом, но и при за-висимой жизни от свекра.

Пример: по жалобе казачки М. Дудановой (по первому браку Ба-рабановой) свекор ее Барабанов уступил Матрене Дудановой избу с тем, чтобы она взнесла Барабанову по стоимости половины избы 50 рублей. Дуданова дала суду в этом обязательство»8.

Таким образом, во всех приведенных выше примерах донские казачьи общины старались следить за тем, чтобы при разрешении всех, возникающих между казаками споров о наследовании имуще-ства, не только точно, то есть в полном соответствии с их содер-жанием и направленностью действия, применялись нормы обычно-го права, не только по возможности достигался бы оптимальный, справедливый баланс прав и обязанностей, учитывающий права и интересы непосредственно как сторон спора, так и всех других лиц, но и чтобы при этом строго соблюдался традиционный порядок раз-решения споров в обычных народных судах.

Чего нельзя было сказать о тех достаточно редких случаях, когда наследование имущества осуществлялось в соответствии с законо-дательством Российской империи или самостоятельной попыткой его толкования и применения со стороны отдельных лиц и админи-страторов различных уровней управления.

«В одной из станиц нашего Хоперского округа проживала, вер-нее – доживала, лет 70 с лишним старушка-казачка. Великими неу-сыпными трудами и продажей доставшегося ей от мужа имущества, заключающегося в доме и саде, она сколотила рублей 800 с лишним капитала и жила на квартире, в доме казака.

Деньги старухи против всякого обыкновения хранились не в зем-ле, а лежали в сундуке. Сундучек ея, где лежало также белье и пла-тье, был старенький, плохенький, заперт кое-каким замочком; казак, в доме которого она квартировала, тоже уже человек преклонных лет, был честный, твердый и деньги старухи, не смотря на слабость и хилость их хранилища и большой соблазн, были целы и невреди-мы.

Но вот летом нынешнего года старик-хозяин квартиры умира-ет, и тогда с квартиранткой проделывают следующую возмутитель-ную вещь. В дом старика, когда тот еще не был похоронен, является станичный атаман якобы для описи и охранения оставшегося после него имущества. Говорим «яко бы» потому, что при тех условиях, при каких жил умерший и при наличности наследников последняго, не было никакой надобности в описи и охранении его имущества; что раньше никогда и нигде при таких и подобных обстоятельствах ни одни самый энергичный атаман не являлся для описи имения, и что в данном случае цель прихода атамана была совершенно иная. По крайней мере, явившись для описи наследственного имущества,

44

атаман мало занимался описью этого последняго, а устремил все свое внимание на старухин сундук, куда скоро и полез, достав пер-вым долгом оттуда деньги.

Напрасно, старуха возражала, что она квартирантка, что сундук и деньги принадлежат ей; атаман в своем новом звании судебнаго пристава, каковое на него никто не возлагал, – остался неумолим. Не отрицая того, что и прочия вещи в нем принадлежат старухе и что она их может получить, – атаман тем не менее, однако, находил, что деньги – имущество наследственное, подлежащее охранению. За-тем, с целью охранения, он и взял их к себе, в станичное правление.

– Но что же из этого? – скажете вы. – Старуха может доказать право собственности на них и взять их из станичного правления.

– Так-то, так, ответил, да в станичном правлении деньги-то про-были всего с 9 часов утра до 7 часов вечера, а затем они, вероятно, в силу представленных атаману наследников умершаго казаком убе-дительных доказательств перешли в карман последняго, откуда вряд ли достал бы их и премудрый Соломон, а уж старухе, конечно, не достать. Правда, она намерена подать жалобу, но что же из этого?

Положим, действия атамана признают неправильными; но ведь дело не в этом. Дело в том, чтобы получить деньги, а как их полу-чить восемьсот-то рублей? Положим, можно также предъявить к ка-заку иск о праве собственности на взятые им от атамана деньги; но прежде чем высудить их, – необходимо расходоваться на судебныя, гербовыя, канцелярские пошлины, на проезды пристава, суточныя и квартирныя ему, за вручение повесток, на собственные проезды, на отсылку копии с заочного решения и так далее.

Для того, чтобы старухе предъявить иск к казаку о праве соб-ственности на свои деньги, ей необходимо при самой подаче про-шения [В окружной суд. – С.К.] израсходовать не менее 30 руб., а у ней и 30 коп. за душой нет.

В самом деле: что это? Для чего, с какой стати, по какому праву, по каким побуждениям он [Станичный атаман. – С.К.] берет, под ви-дом наследственного имущества, заведомо принадлежащия старухе деньги, берет их в станичное правление на хранение и, продержав день, до вечера отдает их совершенно постороннему человеку? Как, в каком количестве отдает? – это другое дело; но даже если он, и как следует в должном количестве отдает, – совместимо ли это с досто-инством власти станичного атамана?»9.

Перед нами – убедительные свидетельства того, какая пропасть разделяла обычное право донских казаков и законодательство Рос-сийской империи как самостоятельные, независимые друг от дру-га системы права, какие существенные, в большинстве случаев и просто неразрешимые? противоречия возникали между нормами обычного права и нормами законодательства при регулировании всех видов общественных отношений, включая наследственные. В результате каждое вынужденное столкновение с нормами зако-

45

нодательства приводило к обращению донских казачьих общин к различным традиционным для них способам противодействия при-менению норм законодательства, одни из которых можно охарак-теризовать либо как пассивное противостояние, либо как активное противодействие.

К способам активного противодействия применению законо-дательства в обыденной повседневной жизни донских казаков, по нашему мнению, следует отнести открытое выражение протестов как словесное, так и своими активными действиями. Далее – воин-ственное поведение, волнения с применением физического и (или) психологического воздействия путем угроз применения физическо-го насилия к «правонарушителям», принудительное их выселение на время или изгнание из казачьей общины навсегда. Наконец, отказ в созыве полных станичных сходов для принятия нужных предста-вителям государственной власти приговоров или непринятия таких приговоров на созванных под давлением властей станичных сходах, или принятия приговоров, прямо противоречащих нормам законо-дательства, открытое неисполнение предписаний и распоряжений органов государственной власти и государственного управления.

Применительно к регулированию наследственных отношений указанные способы донскими казаками практически не использо-вались, а если все-таки обращались к ним, то применяли только от-дельные их виды. С одной стороны, это было связано с тем, что госу-дарственные учреждения практически не вмешивались в указанную сферу общественных отношений. С другой стороны, в этой сфере донскими казаками могли быть использованы пассивные способы противостояния применению норм законодательства, большинство из которых, по своей сути, являлись альтернативными наследова-нию способами распоряжения имуществом между членами донской казачьей семьи, как при жизни родителей, так и после их смерти, ко-торые были санкционированы к применению в каждой конкретной донской казачьей общине.

«Но в последнее время [В 1870-е гг. – С.К.] кое-где слышатся протесты стариков из-за того, что при разделе был применен Х том часть 1 [Свода законов гражданских. – С.К.]»10.

В большинстве случаев инициаторами обращений к нормам за-конодательства и, соответственно, в государственные судебные уч-реждения, где только оно и применялось, были отдельные члены донских казачьих общин или иногородние, которые не считали нор-мы обычного казачьего права и все производившееся на их основе действия и обязательные к немедленному или последующему ис-полнению решения законными. При этом таким путем они надея-лись, в конечном счете, достичь желаемого для них положительного результата, заключавшегося в вынесении судебными учреждениями решений в их пользу, в противовес решениям, выносившимся обыч-ными, традиционными народными судами, станичными и хуторски-

46

ми.«Ежели нас теперь два брата и брат не хочет идти со двора, какая

мне неволя сходить? Это дело, чтобы не делить дворы и не лепить постройку самим, без начальства нельзя сделать… Тут не только, значит, споры, а драки, кулачье поднимут»11.

На наш взгляд, это были те достаточно редкие, нетипичные слу-чаи, когда разрешение возникавшего между наследниками конфлик-та интересов при разделе имущества носило столь воинственный характер, выходило за пределы казачьей общины и проходило без ее фактического, непосредственного участия, основанного на при-менении норм обычного права.

«В обыкновенных же случаях [Во Втором Донском округе. – С.К.] при разделах созываются старики-соседи, мать берет одну часть за себя, часть эта никогда не превышает половины всего иму-щества, а все остальное сыновья делят поровну.

Разделы совершаются без суда [Станичного. – С.К.], но при уча-стии сторонних лиц, которые всегда подписывают домашний раз-дельный акт. Имение подлежащее к дележу раскладывают на части, уравнивая их по ценности, если же делится дом на несколько ча-стей, то решают: положить его на одну часть и кому она достанется, тот обязан заплатить деньгами на каждую часть условленное число рублей.

Части равняются обдумавши и правильно, стараются делать их полными на тот конец, чтобы не могла достаться одна из неполных. Уравнявши части кладут жребий в шапку и трясут. Доставать жре-бий допускают мальчиков или старых старух, которые на свою душу греха не положат.

В случае споров при дележе, сзывается все хуторское общество и оно разводит стороны, в станичный же суд обращаются в крайних случаях»12.

Говоря о разделах имущества между членами донских казачьих семей, после смерти одного или обоих родителей, нельзя забывать и о вообще присущей всем нормам обычного права донских казаков особенности – наличию нескольких вариантов. Например, вот ка-кими способами данные разделы осуществлялись в станице Ново-Александровской Усть-Медведицкого округа.

«В Ново-Александровской станице, если отец оставляет после смерти круглый дом трем или двум сыновьям, то они обыкновенно делят дом этот одним из 4-х способов:

1) раскидывают его бревнами;2) перепиливают прямо стоящие стены на равные части;3) отдают одному, который сплачивается другим известною сум-

мою;4) выходят все из родительского дома, продают его, а деньги раз-

делят; а если на него нет покупателей, то оставляют его пустым, а себе каждый строит по своим средствам.

47

Это все чрезвычайно затрудняет наследников. Предусмотритель-ные отцы еще при жизни устраивают дома протяжные или связан-ные, а такие дома легко разделить и двум сыновьям на две равные части (одному горница и одна стена чулана), а другому черная поло-вина и другая стена чулана), и трем (одному горница, другому чер-ная, а третьему чулан с крыльцом).

Если у отца четыре сына, то он строит протяжный дом, который предназначен к дележу на троих, и еще во дворе небольшой домик (пятистенку или с плетенным чуланом), который как раз был бы ра-вен 3-й части протяжного дома. Тогда отец умирает спокойно, пото-му что четыре сына его безспорно могут по жребию разделиться»13.

На отдельные особенности обычно-правового регулирования разделов наследственного имущества обращали внимание не только знатоки донского казачьего быта, но и различные наблюдатели из местных жителей, проживавших в станицах и хуторах Области во-йска Донского во второй половине ХIХ в. В частности, из станицы Раздорской Первого Донского округа сообщалось: «По смерти ро-дителей, редко старший сын делается распорядителем всего остав-шегося имущества. Большею частью братья, про истечении 40 дней по смерти, а иногда и прежде, разделяют между собою оставшееся имущество на равные части. По смерти родителей дети – сыновья, делят родительское имение поровну, но дом всегда останется соб-ственностью младшего брата»14.

«После смерти отца [Во Втором Донском округе. – С.К.] братья, сыновья умершего, в случае нежелания сохранить общность иму-щества делят имущество не по тяглам и душам, а по коленам»15.

«Если отец после смерти своей оставит трем сыновьям два дома, то они общими средствами выстраивают 3-й дом и делятся, если один из них молодой, не был еще на службе, то к его части прибав-ляют еще на справу»16.

В разнообразных исторических источниках отражены многие ва-рианты решения вопросов наследования имущества, которые были присущи нормам обычного права у донских казаков во второй по-ловине ХIХ в. Это позволяет в полном объеме реконструировать и изучить обычно-правовые представления донских казаков о на-следовании имущества со всеми их особенностями и своеобразием правопонимания и правоприменения.

По нашему мнению, в отсутствие узкой специализации и на-правленности действия у норм обычного права донских казаков, обычно-правовые представления донских казаков о наследовании имущества невозможно представить и без воспроизведения тех спо-собов распоряжения общесемейным имуществом, которые, с одной стороны, можно отнести к альтернативным способам распоряжения указанным имуществом, а с другой стороны, и к способам пассив-ного противостояния применению норм законодательства при регу-лировании наследственных отношений.

48

Рассмотрим более подробно некоторые из альтернативных на-следованию способов распоряжения общесемейным имуществом. И начнем это рассмотрение с различных имущественных сделок, которые заключали между собой сами супруги.

«Имущественные сделки в обычае, но они имеют не одинаковое распространение в различных местах области. Не редко например между супругами бывают случаи дарения, купли-продажи.

Казачка, выходя замуж или принимая к себе мужа, иногда дарит или продает ему часть имущества, “нажитого” в первом браке. Бы-вает и наоборот: жена у мужа например покупает дом с пристроем. При этом не редко совершается фиктивная [То есть противоречащая нормам законодательства. – С.К.] сделка: муж не получает денег в уплату за проданное имущество. Такой перевод имущества на жену делается казаками, занимающимися торговлей, чтобы на случай банкротства, имущество не было отобрано.

В станице Ярыженской [Хоперского округа. – С.К.] и Кепинской [Усть-Медведицкого округа. – С.К.] мне сообщали, что казаки, же-лающие обеспечить на случай своей смерти свою второбрачную и бездетную жену от притеснений со стороны наследников, совер-шают купчую крепость, “будто жена у него все купила и заплатила деньги”, чего на самом деле не было»17.

«Бывают между супругами сделки, и подобные следующей:1872 года, Апреля 21 дня, мы нижеподписавшиеся Ярыженской

станицы казак М. В. Пр. и вдова, казачья жена М., учинили настоя-щее условия в нижеследующем:

1-е.

М. принимает за себя в супружество М.М. и имеющееся у нас имение, по две пары быков, две коровы и одна лошадь и десять овец у каждого, совокупляем в одно имение и как это имение, так и мо-гущее приобресться нами мы не должны считать своим совместно.

2-е.

Имеющиеся же у нас дети, у М. дочь К., а у М.М. сын Е., дочери Ф. и А., после смерти из нас или М. и М.М. могущее остаться име-ние должны делить на две равные части.

3-е.

При выдаче в замужество или Ф., или А., то они лишаются части из имения.

4-е.

49

Е. и К. хотя и будут первый в зятья, а последняя в замужество вы-даны, то эти двое после смерти кого-либо из нас части не лишаются, а должны разделить на две равные части.

5-е.

Вышепоименованные Ф. и А., хотя и не будут выданы в заму-жество, но все-таки должны пользоваться частью Е., могущею до-статься ему от К.

Условие это обязуемся сохранить с обеих сторон свято и нена-рушимо, в чем подписуемся»18.

Разнообразие заключавшихся между супругами договоров и ус-ловий, которые составляли или могли составлять их содержание, трудно себе даже представить, не говоря уже о том, насколько они соответствовали нормам действовавшего тогда в Российской импе-рии гражданского и семейного законодательства.

«Один из старожилов станицы Сергиевской Усть-Медведицкого округа прислал нам [В редакцию газеты «Донская речь». – С.К.] ко-пию с довольно оригинального документа, который мы и воспроиз-водим:

“Брачное условие.

1887 года февраля 6 дня, я нижеподписавшийся казак Сергиев-ской станицы Заполянского поселка Никифор Яковлев Нистратов заключаю сие условие с казачьей дочерью одной со мной станицы Марфою Бочаровою заключаю сие в том, что я, Нистратов, беру Бо-чарову за себя в законный брачный пир в замужество, а по желанию нашему с обеих сторон благословляемся в Божию церковь пойти и золотой венец принять и золотую чашу выпивать и супружеский за-кон принять; а по прожитии земной жизни в любовном супружестве, я по настоящему условию имею с обеих сторон общий договор:

если она, Марфа, будет по смерть мою, Нистратова, хорошо жить и повиноваться мне и покоит меня при старости, и по смерти моей. Нистратова, похоронит меня в землю и помянет по христианскому обряду: то я, Нистратов, построенный мною дом мой в поселке За-полянском, с усадьбою, с движимостью и недвижимостью а также с животным приобретением я, Нистратов, отписываю в ея пользу и завещаю, чтобы из моего всего родствия живого, все наследники ни-кто не смел нарушить мою волю по смерть ея; а в случае она кончит-ся впереди моего, то я, Нистратов, обязан свое имущество продать и помянуть по разделению этой суммы.

В том и подписуюсь: казак Никифор Яковлев Нистратов, а по неграмотности его с личной просьбы подписал казак Макар Кондра-шов; при том был свидетель казак Антон Бирюков”.

50

В брак вступили Нистратов 61 года и Бочарова – девицей 39 лет, при ней ея дочь – девица, калека, 17 лет»19.

Какие бы «виды» письменных договоров между супругами мы не приводили бы в качестве примеров, все они как по названию, так и по содержанию полностью противоречили нормам законодатель-ства, поскольку, чаще всего, в каждом из них одновременно объе-динялись совершенно разные способы распоряжения имуществом семьи (как при жизни, так и в случае смерти одного или обоих су-пругов), имевшие разное назначение и направленность действия. Основу построения подобных договоров у донских казаков всегда составляли нормы обычного права, а не нормы законодательства, в связи с чем и составление духовных завещаний не было для соб-ственников единственным законным и справедливым способом рас-поряжения своим имуществом на случай смерти.

Некоторые из знатоков донского казачьего быта, наблюдавшие современную им жизнь казаков во второй половине XIX в., выска-зывали предположение о том, что отдельные способы распоряжения казаками своим имуществом следует считать проявлением борьбы норм обычного права с нормами законодательства.

«В сравнительно еще недавнее время, когда казачьи общины на Дону жили более замкнуто и самобытно, никогда и никем не воз-буждалось споров о правах наследства. Но в последние годы – по мере того, как государственная власть все более и более укреплялась в общественном быту казаков, по мере того, как общий для всей Им-перии закон захватывает все большую область правовых отношений в казачьей среде – обычное право, повидимому, отступает на второй план. У донских казаков прежде никогда не делалось духовных за-вещаний и не бывало в обычае составлять писанные договоры, како-вые теперь стали все чаще и чаще практиковаться.

Но все эти явления, все эти новшества только видимая уступ-ка действующему закону. Обычное право слишком глубоко вошло в плоть и кровь донского казачества, чтобы оно могло, в сравнительно короткий срок, уступить место писанному закону.

И до сих пор господство обычного права остается непоколеби-мым, потому что казачество на Дону все еще строго и неуклонно придерживается вековых своих юридических воззрений на соб-ственность. Оно лишь старается – под давлением требований ново-го времени и веяний – так обставить требования обычного права, чтобы писанный закон служил подкреплением и опорой этим требо-ваниям. Жизнь борется с писанным законом его-же оружием – бук-вой закона, борется в видах осуществления того или другого права, установленного обычаем…»20.

К способам пассивного противостояния применению норм зако-нодательства при регулировании наследственных отношений мож-но отнести и сделки, которые могли быть заключены между мате-рью и сыновьями уже после смерти ее мужа и их отца и которые в

51

дальнейшем должны были определять имущественное положение каждого из них. И в этих случаях ни о каком соблюдении буквы го-сударственного закона со стороны донских казачьих не могло идти даже речи. В качестве примеров приведем образцы раздельных ак-тов и запродажных сделок, которые заключались в станице Верхне-Курмоярской Второго Донского округа в 1883 г.

«18 января. Раздельный акт.

Мы нижеподписавшиеся Верхне-Кундрюченской станицы вдова казака Февронья Иванова и сыны ее казаки: Иван и Константин Ива-новы заключили сей раздельный акт в следующем из нас Констан-тин отойдя на особое жительство получил деревянный дом крытый соломою с базными пристроями, глиняную кухню, глиняную пикар-ку, одну пару волов, корову с телком (мелкой) и бычка 3-х лет, коня с седлом 6-ть <…>, часть вишневого сада и остальное имущество какие теперь есть и какое будет приобретет остается в распоряже-нии Февроньи, Ивана.

Константин остается доволен и иску никогда как сам так и на-следники мои не допустят а также и мы последние Февронья, Иван к Константину не должны иметь никаких претензий, в чем подпису-емся. При том были свидетели 3 человека. Засвидетельствовал ста-ничный атаман»21.

Этот раздельный акт по своей сути закреплял раздел наследства между наследниками после смерти наследодателя.

Точно такими же раздельными актами в этой же станице оформ-лялись и другие альтернативные наследованию способы распоряже-ния имуществом семьи (в частности, разделы и выделы доли в иму-ществе), заключаемые при жизни между родителями и их детьми.

«6 марта Раздельный акт

Мы нижеподписавшиеся Области войска Донского Верне-Кун-дрюческой станицы урядник Евдоким Маслов и сын мой казак Ага-фон Маслов заключили сей раздельный акт в следующем: из нас Агафон отходя на особое жительство получил деревянный дом, 2 пары волов с одним возом, 3 коровы, 12 овец, 1 лошадь и из осталь-ного всего имущества и что выделом этим я остаюсь доволен и иску никогда как сам так и наследники мои не должны иметь претензий к отцу моему, а также и брату Филимону с его наследниками в чем и подписуемся»22.

«29 июня Раздельный акт

Мы нижеподписавшиеся ОВД Верхне-Кундрючевской станицы

52

урядник Николай Васильев Костин и родная дочь его Ирина Ни-колаевна по водворенной женитьбе Борышева заключили сей раз-дельный акт в следующем: из нас Борышева отходя на особое жи-тельство получила жилую землянку с дачными пристроями 2 пары рабочих волов с возами и другими службами, две коровы дойных с телятами, 6 штук гулевой скотины, 13 овец плодородный сад и капустная бакча, состоящий в хуторе Мостовом близ казака Ситни-кова, а также из всего домашнего имущества и что выделом этим я остаюсь довольна и иски никогда как сама, так и наследники мои по смерти родителя моего, так и сестры не должны к наследникам сестры моей сколько у них будет имения касаться и подписуюсь»23.

По-видимому, и запродажные сделки, заключавшиеся в той же станице, мало чем отличались от запродажных сделок, которые за-ключались между супругами в других станицах и хуторах Области войска Донского.

«7 марта Запродажная сделка

Мы нижеподписавшиеся Верхне-Кундрюческой станицы жена урядника Марина Иванова Петрова и родные сыны ея казаки: Ан-дрей и Стефан Петровы заключили запродажную сделку в том, что принадлежащий из нас Марине родовой плодородный сад мерою в длину в 2 саж. и ширину 12 саженей состоящий близ речки Кун-дрючьи я продала им за цену 250 руб. сер. и деньги полностью я сего числа от них получила в том и иски из других наследников не должен иметь и если кто возымеет иск то должен предъявлять не к ним и не ко мне. в чем и подписуемся Марина, а по неграмотности и с личной и рукоданной просьбы подписал урядник Павел Зимо-вичков»24.

Итак, можно прийти к выводу: нормы законодательства Россий-ской империи («писанный закон») в регулировании наследственных отношений у донских казаков во второй половине XIX в. отнюдь не господствовали. В действительности существовали различные способы противодействия применению норм законодательства, ко-торые практиковали донские казачьи общины ради сохранения норм обычного казачьего права в своих собственных интересах и в соот-ветствии со своими собственными представлениями о законности и справедливости.

Примечания

1 Краснов С.Ю. Наследование имущества в обычно-правовых пред-ставлениях донских казаков во второй половине XIX века // Вопросы исто-рии. 2015. № 7. С. 68–78.

53

2 Краснов С.Ю. Традиционный порядок разрешения споров в обычных народных судах у донских казаков во второй половине XIX века // Вест-ник Волгоградского государственного университета. Серия 5: Юриспру-денция. 2012. № 2. С. 76–84.

3 Краснов С.Ю. Суд хуторского схода по обычному праву у донских казаков во второй половине XIX века как своеобразное понимание и про-явление принципов законности и справедливости // Вестник Волгоград-ского государственного университета. Серия 5: Юриспруденция. 2013. № 1. С. 23–27.

4 Н.Г. Наследственное и семейственное обычное право у донских каза-ков // Терские ведомости (Владикавказ). 1894. 4 мая.

5 Н.Г. Наследственное и семейственное обычное право у донских каза-ков // Терские ведомости. 1894. 6 мая.

6 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го округа // Донская газета (Новочеркасск). 1875. 19 окт.

7 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го округа // Донская газета. 1876. 27 мая.

8 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го округа // Донская газета. 1876. 6 июня.

9 Омикрон. Письма из Урюпина // Донская речь (Новочеркасск). 1888. 10 нояб.

10 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го округа // Донская газета. 1876. 27 мая.

11 Омикрон. Письма из Урюпина // Донская газета. 1877. 24 февр. 12 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го

округа // Донская газета. 1876. 27 мая.13 Тимощенков И. Усть-Медведицкая станица и прилегающие к ней

местности // Донская газета. 1878. 13 июля.14 Попов И. Народные юридические обычаи в Раздорской на Дону ста-

нице // Донской вестник (Новочеркасск). 1869. 11 авг.15 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го

округа // Донская газета. 1876. 6 июня.16 Никулин П. Народные юридические обычаи у донских казаков 2–го

округа // Донская газета. 1876. 27 мая. 17 Харузин М.Н. Сведения о казацких общинах на Дону: Материалы для

обычного права. Вып. 1. М., 1885. С. 198, 199.18 Харузин М.Н. Сведения о казацких общинах на Дону: Материалы для

обычного права. Вып. 1. М., 1885. С.199, 200.19 Любопытный брачный договор // Донская речь. 1892. 27 окт.20 Н.Г. Наследственное и семейственное обычное право у донских ка-

заков // Терские ведомости. 1894. 4 мая.21 Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. 338. Оп. 4.

Д. 274. Л. 1–2.22 Там же. Л. 10об.23 Там же. Л. 22, 22об.24 Там же. Л. 11об., 12.

54

Автор, аннотация, ключевые слова

Краснов Сергей Юрьевич – канд. юрид. наук, доцент Волгоградского государственного университета

krasnov@volsu.ru

В статье реконструируется обычно-правовое регулирование наслед-ственных отношений у донских казаков во второй половине XIX в. В ка-честве источников использованы ранее неизвестные документы, хранящи-еся в Государственном архиве Ростовской области, и материалы казачьей периодической печати. Впервые автор приводит классификацию способов противодействия донских казаков нормам законов Российской империи при регулировании наследственных отношений. Приводя конкретные при-меры, автор подразделяет эти способы на два вида: активное противобор-ство и пассивное противостояние. Автор приходит к выводу, что нормы за-конодательства Российской империи («писанный закон») в регулировании наследственных отношений у донских казаков во второй половине XIX в. отнюдь не господствовали. В действительности существовали различные способы противодействия применению норм законодательства, которые практиковали донские казачьи общины ради сохранения норм обычного казачьего права в своих собственных интересах и в соответствии со свои-ми собственными представлениями о законности и справедливости.

Донское казачество, Область войска Донского, наследование имуще-ства, наследственные отношения, правовое регулирование, обычное пра-во, законодательство, казачий суд, правовой менталитет

References(Articles from Scientific Journals)

1. Krasnov S.Yu. Nasledovanie imushchestva v obychno-pravovykh pred-stavleniyakh donskikh kazakov vo vtoroy polovine XIX veka. Voprosy istorii, 2015, no. 7, pp. 68–78.

2. Krasnov S.Yu. Sud khutorskogo skhoda po obychnomu pravu u donskikh kazakov vo vtoroy polovine XIX veka kak svoeobraznoe ponimanie i proyav-lenie printsipov zakonnosti i spravedlivosti. Vestnik Volgogradskogo gosudarst-vennogo universiteta. Seriya 5: Yurisprudentsiya, 2013, no. 1, pp. 23–27.

3. Krasnov S.Yu. Traditsionnyy poryadok razresheniya sporov v obychnykh narodnykh sudakh u donskikh kazakov vo vtoroy polovine XIX veka. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 5: Yurisprudentsiya, 2012, no. 2, pp. 76–84.

Author, Abstract, Key words

Sergey Yu. Krasnov – Candidate of Law, Senior Lecturer, Volgograd State University (Volgograd, Russia)

krasnov@volsu.ru

The article reconstructs usual legal regulation of the Don Cossacks’ inheri-

55

tance relations in the latter half of the 19th century. The sources used in the article are previously unknown documents from the State Archive of the Rostov Region and some materials from Cossack periodical press. The author offers an original classification of the Don Cossacks’ methods counteracting the legisla-tion of the Russian Empire regulating inheritance relations. The author subdi-vides these methods into two types: active confrontation and passive opposi-tion, with concrete examples to illustrate them. The author comes to the conclu-sion that the statutory regulations current in the Russian Empire in regulating inheritance relations were not dominant among the Don Cossacks. In fact, there were various methods to counter the statutory regulations which the Don Cos-sack communities practiced aiming to preserve the regulations of the common Cossack law in their own interests and according to their own understanding of legitimacy and justice.

Don Cossacks, Don Cossacks’ Oblast (Region), inheritance, inheritance re-lations, legal regulations, customary law, legislation, Cossack court, legal men-tality

56

Д.А. Бутырин

ЖАНДАРМЫ И ДЕПУТАТЫ:«ДЕЛО ПОДПОЛКОВНИКА ЗАВАРИЦКОГО»

В СТЕНАХ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ И ВЛАДИВОСТОКСКОЙ КРЕПОСТИ

(1909 год)

D. Butyrin

Gendarmes and Deputies: “Lieutenant-Colonel Zavaritskiy’s Case”

in the State Duma and the Fortress of Vladivostok (1909)

Вынужденно принятый под угрозой революции, Манифест 17 октября 1905 г. превратил Россию в конституционную монархию. Рождение законодательной Государственной думы изменило про-цесс принятия законов. Политические и общественные деятели могли напрямую участвовать в работе законодательного механизма. Работа Думы, в частности – депутатские запросы, стала важным фактором политического развития России начала XX в., оказавшим влияние на многие сферы общественной жизни и на общественные настроения1.

Манипуляции с избирательным законодательством, осуществлен-ные после государственного переворота 3 июня 1907 г., дали прави-тельству Николая II относительно послушную III Государственную думу, в составе которой преобладали октябристы, националисты и монархисты. Но даже с этой Думой правительство не считалось. Глава правительства П.А. Столыпин считал непозволительной ро-скошью бесконечные дебаты депутатов. Излюбленным его оружием была 87-я статья Основных законов, предназначенная для принятия неотложных решений в период, когда Дума не работает. Во всех важнейших вопросах правительство ставило Думу перед свершив-шимся фактом либо заваливало ее маловажными делами.

Постоянный автор журнала «Вестник Европы» В.Д. Кузьмин-Караваев писал: «Государственная Дума обращается в законода-тельное учреждение для “малых” дел. Нужен в уездном городе лиш-ний полицейский надзиратель или в лазарете лишняя повивальная бабка, основные законы получают неуклонное применение... То же самое пунктуально соблюдается в отношении ассигнования не пред-усмотренных сметой кредитов на тысячи, а случается, и на сотни рублей. Но как только вопрос касается прав населения, хотя бы же-лательная для исполнительной власти мера вызывала расход в мил-лионы, сложный законодательный порядок упрощается, и мера ста-новятся нормой помимо ее рассмотрения в учреждениях, для того

57

существующих»2. В результате за время работы III и IV Государственных дум было

издано 612 законодательных актов, и 609 из них депутатам при-шлось обсуждать задним числом, когда их одобрение или неодобре-ние уже не имело практического значения. Обсуждение депутатами вопроса по принятию чрезвычайных мер против революционеров 11 февраля 1909 г. не стало исключением.

В январе 1909 г. в прессе появились данные о провокаторской деятельности и сотрудничестве Е. Азефа с охранкой. Это событие вызвало острые дискуссии в Государственной думе, и 20 января в адрес министра внутренних дел П.А.Столыпина фракцией социал-демократов, поддержанной Трудовой группой (фракцией), и фрак-цией Партии народной свободы (кадетов) было внесено два запроса о провокации Азефа. Октябристы и правые отклонили спешность запросов, передав их в специально созданную думскую комиссию для подготовки доклада в десятидневный срок.

Доклад комиссии по «делу Азефа» и разъяснения Столыпина об-суждались в Думе 11 февраля.

В этот день социал-демократические фракции использовали обсуждение доклада комиссии для острой критики всего внутри-политического курса и выдвижения в адрес правительственных учреждений прямых обвинений в использовании нечистоплотных методов борьбы с революцией. В качестве одного из примеров, рас-крывающих суть этих методов, было рассмотрено «дело» подпол-ковника А.Д. Заварицкого, начальника Владивостокского охранного отделения. Ссылаясь на известные им факты и искажая фамилию жандарма (это ненамеренное искажение – Заварницкий – встреча-ется во многих документах и материалах, в исторической литерату-ре), выступающие депутаты доказывали, что провокация является основным методом работы правоохранительных органов: «Агенты охранных отделений и другие правительственные агенты учиняют убийства, грабежи, насилия, причем не просто совершают тяжкие, уголовные преступления, нет, а придают им маску террористиче-ских актов, совершаемых политическими партиями и отдельными лицами», с тем, чтобы создать «картину революции» и оправдать репрессивные меры и отсутствие обещанных реформ3.

Хотя Государственная дума имела ограниченные законодатель-ные возможности, она стала трибуной, на которой обсуждались мно-гие общественно значимые темы. Речи депутатов Государственной думы широко печатались в газетах. Правда, они печатались часто с сильными сокращениями, по цензурным соображениям, особенно там, где затрагивались местные интересы или упоминались местные чиновники. Поэтому во владивостокской прессе 1909 г. нельзя най-ти никаких публикаций о деятельности подполковника Заварицкого, хотя она имела самое непосредственное отношение к Владивостоку.

58

* * *

7 января 1909 г. ЦК Партии социалистов-революционеров пре-дал гласности отчет по «делу Азефа». Это событие вызвало в рос-сийском обществе волну негодования, в газетах появились статьи, посвященные провокационному скандалу, смысл которых раскры-вается в одной из публикаций владивостокской газеты «Дальний Восток»: «“Азефщина” – комедия! Революцией руководят тайные агенты полиции. Тут и медного гроша нельзя дать за любой из рево-люционных комитетов. Чего же стоит освободительное движение, если оно было инсценировано тайными агентами?»4.

20 января 1909 г. в III Государственной думе было внесено два запроса о провокации Азефа и провокационной деятельности поли-ции в адрес министра внутренних дел П.А. Столыпина от фракции социал-демократов, поддержанный Трудовой группой (фракцией), и от фракции Партии народной свободы (кадетов). Депутатов волно-вал и тот факт, что в «деятельности департамента полиции и его ор-ганов видна выдержанная последовательно проводимая система по-литической провокации, что эта провокационная тактика угрожает безопасности и жизни частных лиц и вносит в общество глубокую деморализацию»5.

Обсуждаемый вопрос был очень щекотливым. Депутаты III Государственной думы слишком хорошо помнили, что случилось со II Думой. Весной 1907 г., когда в Думе был поднят вопрос, как «обуздать революцию в стране», среди депутатов не затихали го-рячие дискуссии и споры. Правительство потребовало осуждения революционного терроризма, но большинство депутатов отказались это сделать. 17 мая 1907 г. Дума проголосовала против «незаконных действий» полиции. Правительство решило объявить о ее роспу-ске, а поводом послужило обвинение депутатов в заговоре против императорской семьи. 1 июня П.А. Столыпин потребовал от Думы исключения 55-ти депутатов (социал-демократов) и лишения 16 из них парламентской неприкосновенности. Не дожидаясь ее решения, император Николай II объявил 3 июня о роспуске Думы и назначил созыв очередной Думы на 1 ноября 1907 г.6

Наученные горьким опытом своих предшественников, депутаты III Государственной думы решили действовать в рамках законности, избегая ненужных конфликтов с правительством, хотя опыт обсуж-дения подобных вопросов показал, что избежать их не получится. Осенью 1908 г. кадет В.А. Маклаков внес запрос о провокационной деятельности чиновников Виленского охранного отделения. Агенты «охранки» были уличены в подкупе солдат Пограничной стражи для обеспечения провоза революционной литературы. Вовлекая в противозаконную деятельность большое количество людей, агенты преследовали одну цель: «успешно» разоблачить очередную рево-люционную организацию. 20 ноября 1908 г. в Думе было проведено

59

заседание, на котором провокация как метод деятельности сотруд-ников Виленского охранного отделения была осуждена парламент-ским большинством, при этом не обошлось без громких межпартий-ных споров7.

И вот 20 января 1909 г. от имени социал-демократической фрак-ции выступал Иван Петрович Покровский, который, основываясь на документах Партии социалистов-революционеров по «делу Азефа», в своей речи заявил: «Правительство, использующее провокацию, оказывается в порочном кругу, так как провокация превращается для действующих агентов и служащих полиции в самоцель, в ис-точник личного обогащения»8.

Во время выступления он напомнил присутствующему на засе-дании министру внутренних дел П.А. Столыпину о заседании 20 но-ября 1908 г. и о данных тогда обещаниях: «…Вы пользуетесь такими приемами, которые вырождаются в преступные действия; вы обя-зались, заявивши, что у вас есть вся полнота власти, не допускать до наличности таких преступных последствий, – они тем не менее наступили, – потрудитесь за них отвечать»9.

Позицию социал-демократов и трудовиков поддержали кадеты Ф.И. Родичев, П.Н. Милюков, В.А. Маклаков и О.Я. Пергамент, ко-торый в своем выступлении отметил, что сведения, устанавливаю-щие факт провокации, «колеблют основы уважения к власти, трево-жат общественную мысль, отнимают у людей возможность веры в спокойное и законное существование»10.

Это заявление вызвало бурную дискуссию среди депутатов, по-сле которой с подачи октябристов и правых было решено передать запросы в думскую комиссию по «делу Азефа» для подготовки до-клада в десятидневный срок. Доклад комиссии был назначен на 11 февраля 1909 г.11

11 февраля 1909 г. темой дискуссии стала не только судьба Азефа, но и всего политического розыска: если не отказаться от провокации, к каким последствиям это может привести. Таврический дворец в день дискуссии был полон народу, в залах можно было увидеть не только министров и почти всех членов Государственного совета, но членов царской семьи и представителей иностранных держав.

Докладчик комиссии по «делу Азефа» Владимир Алексеевич Бобринский, монархист и лидер партии умеренно-правых, прочитал краткий и сжатый отчет по «делу Азефа», после чего заявил о том, что запрос социал-демократов отклонен на том основании, что он базируется на «рискованных и беспочвенных» обобщениях. «Даже если факты, приведенные в запросе, были бы доказаны, – заявил он, – то все же нельзя сделать тех заключений, которые ими сделаны – в сочувствии в преступлениях, в попустительстве или небрежности органов Правительства. Это доказывало бы только полную несосто-ятельность постановки дела розыска в Империи и необходимость его улучшить»12.

60

Затем выступил премьер-министр и министр внутренних дел П.А. Столыпин, речь которого свелась защите как Азефа, так и про-вокационных методов полиции. Он заверил депутатов, что «нет ни-каких данных для обвинения должностных лиц в каких-либо пре-ступных или незакономерных деяниях» и революционные партии намеренно распускают «чудовищные, легендарные слухи о престу-плениях Правительства»13.

После него выступил Владимир Иванович Дзюбинский, депутат от Тобольской губернии, товарищ председателя Трудовой группы, который до избрания депутатом III Думы более десятка лет прослу-жил в местных учреждениях Министерства финансов, в 1905 г. уча-ствовал в революционном движении, много печатался в сибирских газетах. Резко раскритиковав речь Столыпина, депутат уличил того в попытке замять дело и защитить агента-провокатора. Он заявил, что если премьеру нужны доказательства виновности Азефа, на от-сутствие которых тот сетует, то их долго искать не нужно: ими могут послужить и извещение ЦК Партии социал-революционеров, в ко-тором подробно излагалась и описывалась революционная деятель-ность Азефа, и собственные письма Азефа. Но для этого необходи-мо проявить политически честное отношение к делу14.

Поднимая тему о провокационной деятельности полиции, де-путат Дзюбинский с думской трибуны заметил, что, в отличие от Столыпина, он располагает уликами, достаточными, чтобы доказать правоту своих заявлений. «Провокаторство доходит до грандиозных размеров в настоящее время! – начал он свое очередное выступление в Думе, – Хочу занять ваше внимание одной из грандиозных прово-каций, обнаруженной во Владивостоке в прошлом году, поведать о начальнике охранного отделения подполковнике Заварицком». Из зала донесся крик: «Это к делу не относится!», на что Дзюбинский ответил: «Это очень типичное дело: оно раскрывает картину тех приемов, которые всеобщи во всех наших охранных отделениях в той или другой степени, только более или менее. Мое сообщение ос-новано на докладе генерал-майора Игнатьева, коменданта крепости во Владивостоке»15.

Анатолий Дмитриевич Заварицкий, о котором шла речь в докла-де Дзюбинского, родился в 1865 г., окончил Александровский ка-детский корпус, затем 1-е военное Павловское училище. Военную службу начал в 1886 г. в 28-м пехотном Полоцком полку, в 1891 г. был переведен в Отдельный корпус жандармов на должность адъ-ютанта Финляндского жандармского управления, где началась его служебная карьера. В 1905 г., когда страну охватили революционные выступления, митинги и забастовки, Заварицкий был прикоманди-рован к Бакинскому губернскому жандармскому управлению, а 11 октября 1905 г. был назначен помощником начальника Бакинского губернского жандармского управления, где прослужил совсем не-долго: 19 апреля 1907 г. подполковника перевели на должность на-

61

чальника Владивостокской крепостной жандармской команды. Его предшественник, подполковник Ю.М. Гириллович, возглавил толь-ко что организованное Департаментом полиции Владивостокское охранное отделение (подчинялось Восточно-Сибирскому район-ному охранному отделению). Создано оно было своевременно: со-циал-демократы активизировали свою деятельность, что привело к росту революционной пропаганды и нарушениям дисциплины в во-йсках16.

Городская полиция и «охранка» оказывали слабое противодей-ствие членам революционных партий, которые устраивали конспи-ративные квартиры во Владивостоке и вели антиправительственную пропаганду среди рабочих порта, нижних чинов Владивостокского крепостного минного батальона и матросов судовых команд, так как рабочие принимались на работу в порт беспрепятственно17.

Военный губернатор Приморской области генерал Василий Егорович Флуг отправил Приамурскому генерал-губернатору ге-нералу Павлу Федоровичу Унтербергеру доклад, в котором указал на причину неудовлетворительной работы политического розыска: «Ранее отпускалось 18 тысяч рублей в год, но этого недостаточно, так как охранному отделению не удалось до сих пор открыть ни од-ной тайной типографии во Владивостоке. Ввиду изложенного вновь ходатайствую об отпуске денежных средств, без которых борьба с подпольной деятельностью революционеров не может иметь успе-ха». Приамурский генерал-губернатор просьбу военного губернато-ра удовлетворил18.

Была еще и вторая причина: нехватка профессионалов политиче-ского розыска, способных возглавить работу тайной политической полиции, умеющих вести агентурную работу внутри революцион-ных организаций. В рапорте Приамурскому генерал-губернатору и командующему войсками Приамурского военного округа генералу Унтербер геру комендант Владивостокской крепости генерал В.А. Ирман отметил, что в сложившейся ситуации есть виновные и они понесут наказание. «Малоспособная деятельность подполковника жандармского охранного отделения Гириловича не могла не только обуздать и обезвредить деятельность революционных элементов в городе и в порту наезжих и местных, – писал он, – но даже опре-делить, и указать на существование ее. Заблаговременно открыть и арестовать пропагандистов-агитаторов оказалось невозможным для ведшего тайную разведку жандармского подполковника Гириловича вследствие его полной неспособности к этой роли»19.

В середине августа 1907 г., по распоряжению комендан-та Владивостокской крепости генерала Ирмана, подполковник Гирилович был снят с должности начальника охранного отделения и место него был назначен Заварицкий, одновременно возглавив-ший охранное отделение и крепостную жандармскую команду20.

Свою деятельность подполковник Заварицкий начал с реоргани-

62

зации Владивостокского охранного отделения. Заметно вырос штат сотрудников. Помимо отдела наружного наблюдения и канцелярии, был создан агентурный отдел, в задачи которого входил сбор све-дений о лицах, принадлежащих к революционным организациям. Заварицкий осознавал, что самая важная задача – пресечение ре-волюционной агитации в войсках – могла быть решена только с по-мощью тайных агентов, а их вербовка требовала осторожности и конспиративности. Для этой миссии требовались люди с либераль-ными взглядами или сочувствующие освободительному движению, так как зачастую сведения о том, что происходило в войсках, до-ставлялись лицами, «крайне невежественными и положительно не понимавшими ни сущности речей ораторов, ни общего настроения участников собрания»21.

Со временем Заварицким была создана в крепости тайная агенту-ра, способная вести успешную работу. Так, владивостокская органи-зация большевиков, развернувшая работу среди матросов и солдат, понесла ощутимый урон с арестом полицией агитатора Григория Шамизона и членов военной организации матросов М. Иванова, М. Морозова и В. Телятьева летом 1907 г. Выдал Шамизона провокатор матрос Дятлов22.

Но наладить работу «охранки» у Заварицкого не получилось: не-смотря на донесения тайной агентуры, не удалось предотвратить вы-ступлений рабочих Владивостокского порта и матросов Сибирской флотилии осенью 1907 г. Эти события ярко описаны в книге одного из первых исследователей революционного движения на Дальнем Востоке В.П. Голионко23, а также в работах современных дальнево-сточных авторов24.

Утром 16 октября в районе бухты Диомид минеры подняли восстание, в военном порту забастовали рабочие. Это выступле-ние были подавлено. 17 октября революционно настроенные ма-тросы захватили миноносцы «Скорый», «Сердитый», «Бодрый» и «Тревожный». «Сердитый» и «Тревожный» вскоре были освобож-дены от восставших, а миноносец «Скорый» открыл огонь по дому губернатора и другим административным зданиям, но был обстре-лян миноносцами, сохранившими верность правительству. Войска подавили восстание. Все рабочие военного порта были уволены, а участники восстания арестованы25.

В тот же день Приамур ский генерал-губернатор генерал Унтербергер получил срочную телеграмму Столыпина: «Прошу ваше высокопревосходительство принять самые энергичные меры к прекращению беспорядка, предупреждению дальнейших выступле-ний, пользуясь всею полнотою власти, предоставленной военным положением, которое в 12 ст. допускает принятие мер, даже совер-шенно исключительных, без применения к виновным в судебном порядке»26.

В силу обстоятельств комендант Владивостокской крепости

63

генерал Ирман особым распоряжением подчинил подполковнику Заварицкому, начальнику Владивостокского охранного отделения, портовую и городскую полицию для сохранения порядка. В городе было введено осадное положение27.

Сотрудники владивостокской полиции и охранного отделения вы-дворяли из города всех безработных и лиц, не имеющих паспортов. В короткие сроки был создан адресный стол при Владивостокском городском полицейском управлении. В порту начала работать ко-миссия для выработки правил приема рабочих, дающих гарантию их политической благонадежности. 20 октября порт возобновил ра-боту. Был закрыт Народный дом, запрещены собрания и деятель-ность общественных организаций. Закрыто значительное число трактиров, пивных и лавочек28.

29 октября 1907 г. в подвале одного из домов по Суйфунской улице, близ полицейского управления, сотрудники полиции обна-ружили склад бомб, о котором стало известно из донесений вне-дренных в революционное подполье агентов, которых курировал сам Заварицкий. Ими же была обнаружена секретная лаборатория в доме Кордеса на углу Светланской и Посьетской улиц, где, как уста-новили эксперты, были изготовлены взрывные устройства. В тот же день в мастерских военного порта при проведении планового обы-ска были обнаружены нелегальная литература, оружие, переписка и печать «Главного комитета Владивостокской военной организации». Полицейские арестовали рабочих порта, подозреваемых в участии в беспорядках 16–17 октября и деятельности противоправительствен-ной организации. Кроме того, они предотвратили попытку рабочих вывезти личные вещи с территории порта с целью «сокрытия важ-ных улик» об их участии в бунте29.

Обыски и облавы полиции не были безуспешными: по подозре-нию в участии в революционной деятельности было задержано нема-ло людей. Так, Борис Павлович Кларк, приехавший во Владивосток из Нагасаки, был арестован 5 ноября во Владивостоке подполков-ником Заварицким, которому уже было известна цель его прибытия. Агенты накануне особым рапортом оповестили начальника охран-ного отделения, что Борис Оржих, революционер, находившийся во Владивостоке в административной высылке и сбежавший осенью 1905 г. в Японию, закупил в Шанхае на 17 тыс. руб. оружие с бо-еприпасами и отдал распоряжение погрузить их в трюм нанятого парохода, следовавшего во Владивосток. Кларк должен был принять груз в городе, перегрузить на китайские шаланды и передать их ре-волюционным организациям. Для перехвата парохода с опасным грузом вечером 7 ноября военными властями был послан миноно-сец «Точный», на борту которого находился жандармский ротмистр А.А. Кареев с 12-ю стрелками 11-го полка. Но ночью в море разраз-ился шторм, и команда была вынуждена вернуться30.

Началось следствие по делу о «беспорядках» под руководством

64

военного прокурора Приамурского военного окружного суда гене-рала Игнатьева31.

Комендант Владивостокской крепости генерал В.А. Ирман в своем рапорте Приамурскому генерал-губернатору и командующе-му войсками Приамурского военного округа генералу Унтербергеру писал: «По агентурным донесениям, революционеры очень злятся на моего главного помощника по раскрытию подпольной револю-ционной атаки жандармского подполковника Заварицкого и горят местью. 13 ноября, около 9 часов вечера, китайцы в числе 6 человек, направляемые каким-то молодым, прилично одетым штатским, при-несли к штабу крепости гроб и в запечатанном конверте смертный приговор главного комитета Владивостокской военной революци-онной организации, где говорилось, что гроб посылается в подарок, т.к. скоро понадобится подполковнику Заварицкому. 2 китайца были арестованы, гроб отправлен в местный лазарет. Производится об этой нахальной дерзости строгое дознание»32.

«За выдающуюся энергию, смелость и разумную деятельность» генерал Ирман телеграммой представил Заварицкого к производству в чин полковника, однако «за невыслугой срока в чине» тому был «высочайше пожалован орден Святого Владимира 4-й степени»33.

* * *

6 января 1908 г. подполковник Заварицкий был снят с должности начальника Владивостокского охранного отделения и прикоманди-рован к Жандармско-полицейскому управлению Уссурийской же-лезной дороги, а на его место был назначен ротмистр Илларион Евстигнеевич Хуциев34.

Спустя некоторое время Заварицкий был отстранен от занимае-мой должности и арестован; на него было заведено уголовное дело. Под следствие он попал в ходе «чисток», проведенных директором департамента полиции Максимилианом Ивановичем Трусевичем. Подобные мероприятия всегда заканчивались отстранением от службы и увольнением сотрудников, которые, как показывали слу-жебные расследования, строили свою деятельность исключительно с точки зрения материальных выгод и карьеры.

Очевидно, на стол директора Департамента полиции легли рапор-ты секретного агента Л.П. Раковского, которые объяснили не только рьяное желание подполковника Заварицкого служить на Дальнем Востоке, но и вскрыли детали его провокаторской деятельности в Баку. Там он сразу попал под наблюдение тайных агентов, как толь-ко стало ясно, что вопрос карьеры для него был первостепенным, а средства для достижения карьерных целей он готов выбирать лю-бые. Л.П. Раковский вспоминал впоследствии: «В мае 1905 года по рекомендации известного М.И. Гуровича, занимавшего должность управляющего канцелярией помощника наместника по полицей-

65

ской части на Кавказе генерала Ширинкина, я был зачислен чинов-ником названной канцелярии и откомандирован в Баку, в распоряже-ние начальника Бакинского губернского жандармского управления для составления докладов о деятельности местных революционных организаций. В своих записках на имя генерала Ширинкина и М. Гуровича я неоднократно указывал на неблаговидные провокатор-ские приемы заведующего Бакинским охранным пунктом, подпол-ковника А. Заварицкого»35.

В отношении Заварицкого в декабре 1905 г. было начато рассле-дование. Он был отстранен от должности заведующего Бакинским охранным пунктом и на время следствия переведен в Сухуми. Не дожидаясь, пока следователям станет в полной мере известно о его провокационной деятельности, Заварицкий ходатайствовал пе-ред директором Департамента полиции Эммануилом Ивановичем Вуичем о назначении его на Дальний Восток. Но не только желание скрыть следы своих должностных преступлений влекли на Дальний Восток подполковника: служба на далекой окраине гарантировала крупные оклады и служебные привилегии, могла утолить жажду легкой наживы, которой он был одержим. Вероятно, именно поэто-му деятельность Заварицкого в 1907 г., столь кипучая и успешная, показалась директору Департамента полиции Трусевичу подозри-тельной. Совсем немного времени понадобилось начальнику охран-ного отделения на раскрытие дела, на которое у других сотрудников уходили месяцы кропотливой работы. Началось служебное рассле-дование, в ходе которого следователи стали тщательно проверять каждый факт в деятельности начальника Владивостокского охран-ного отделения36.

Следователи, уже извещенные о провокационной деятельности подполковника, рассматривая документы следствия по событиям 17 октября 1907 г., стали искать нестыковки или неясности. Их вни-мание сразу привлекла история приказчика торгового дома «Чурин и Ко» Маколдина, который так и не признал свою вину, которую ему вменяли. Сразу же были допрошены все сотрудники отделения, участвующие в обыске и аресте Маколдина. Показалось также по-дозрительным поведение начальника сыскной полиции, когда сле-дователи изъявили желание ознакомиться с делом, когда во время обысков были найдены бомбы. Следователи обратили внимание на примитивность изготовления бомб. После многочасовых допросов, арестов, очных ставок выяснилось, что «бомбисты» оказались аген-тами охранного отделения, действовавшими по приказу своего на-чальника Заварицкого. Следствие пришло к выводу, что Заварицкий во Владивостоке, как и когда-то в Баку, занимался провокаторской деятельностью, о чем было доложено директору Департамента по-лиции Трусевичу. Спустя годы Трусевич вспоминал: «Припоминаю даже одно дело во Владивостоке: там жандармский офицер был пре-дан суду, по моему требованию, и осужден в ссылку. Я должен был

66

выдержать некоторую борьбу с корпусом жандармов и добился того, что Заварицкий был осужден»37.

Чем мотивировал себя Заварицкий, снова вступая на путь про-вокации во Владивостоке? Скорее всего, возможностью быстрого карьерного роста. Подходящий случай подвернулся подполковнику в октябре 1907 г., когда город сотрясали выступления матросов и рабочих порта.

За три дня до революционных событий, 14 октября 1907 г., со-стоялось экстренное совещание у коменданта Владивостокской крепости генерала Ирмана, на котором присутствовали полковник В.И. Жигалковский, командир Владивостокского крепостного мин-ного батальона, военный губернатор генерал Флуг и подполковник Заварицкий. Начальник Владивостокского охранного отделения зая-вил, что в городе «усилился напор на войска революционной пропа-ганды». По его словам, из агентурных донесений стало известно, что 21 октября «предполагается активное выступление революционных элементов», о чем было решено 5 октября 1907 г. на собрании рево-люционного подполья. Решение о восстании было принято после долгих споров под давлением некоего «Союза социалистов-револю-ционеров максималистов», имевшего большее влияние на револю-ционно настроенные воинские части, так как он представлял собой террористическое направление в эсеровской партии. Его лидерство усилилось летом 1907 г. в связи с разгромом Владивостокской со-циал-демократической военной организации и арестом ее руково-дителей. Лидеры «максималистов» решили использовать факт пре-дания суду нижних чинов 1-й роты Владивостокского крепостного минного батальона как повод к возбуждению гарнизона крепости к вооруженному восстанию. Именно поэтому на собрании присут-ствовало 18 представителей от матросов (по одному представителю от каждого судна). Было решено «произвести вооруженное восста-ние» с целью «превратить весь край в республику, укрепить города, пограничные с Европейской Россией, и повести самостоятельную жизнь». Эти сведения, представленные Заварицким, и сложившую-ся в городе ситуацию комендант Владивостокской крепости оценил так: «Несмотря на меры тщательного наблюдения и охраны, – в чем была заслуга нового начальника охранного отделения – время упу-щено»38.

Генерал Ирман в ходе совещания предположил, что если при-нять меры, то можно не опасаться погрома в городе: арест минеров 1-й роты Владивостокского крепостного минного батальона, предъ-явивших 31 мая начальству требования экономического характера, для населения был малоизвестным событием. Заварицкий высказал предположение о сложности поставленной задачи для своего отде-ления из-за малочисленности и неопытности его сотрудников. Тогда комендант поручил начальнику инженеров крепости полковнику Жигалковскому принять все меры для того, чтобы избежать «мяте-

67

жа в войсках»39. Избежать революционных выступлений не получилось, посколь-

ку полковник Жигалковский не предпринял каких-либо действий для его предотвращения, за что и был позднее смещен с занимаемой должности40.

Тем не менее, восстание было подавлено быстро. Но Заварицкому был невыгоден такой финал. Он желал дальнейшего развития собы-тий, которые создали бы благодатную почву для его деятельности на благо карьеры. Он хорошо понимал: если врагов монархического образа правления не хватало, их требовалось создать. И здесь ему помог случай.

Во время восстания во Владивостокском крепостном мин-ном батальоне в бухте Диомид, 16 октября 1907 г., был убит некто «Александр», проживавший во Владивостоке по подложному па-спорту бывшего студента Юрьевского университета Топникова. Об этом человеке Заварицкий был прекрасно осведомлен еще в сентя-бре: «Александр» руководил «Владивостокской военной органи-зацией», которая призывала к объединению нижних чинов частей гарнизона крепости и морских команд. Устав ее базировался на пар-тийной программе «Союза социалистов-революционеров максима-листов» и требовал от членов, помимо пропагандистской и агита-ционной работы, готовности к террористическим актам, подготовке побегов арестованных членов партии и многому другому41.

Информация об убийстве «Александра» была засекреченной, доступ к ней имело ограниченное число людей. Заварицкий пони-мал, что если вовремя предоставить улики, то все в городе поверят, что действительно существует «Главный комитет владивостокской военной организации», который намерен провести ряд терактов во Владивостоке, и который прекратит свое существование благодаря его, подполковника Заварицкого, неусыпным трудам. Для этого сло-жились оптимальные условия: лидер организации убит, его остав-шиеся в живых соратники ушли в глубокое подполье, затаились, и вряд ли кто из начальства или служителей прокуратуры станет под-вергать сомнению его решения и вникать в детали оперативно-ро-зыскных мероприятий42.

Как описал в своей речи депутат Дзюбинский, жандарм Заварицкий уже «знал» тех людей, которым предстояло стать чле-нами «Главного комитета владивостокской военной организации»: это были люди, сочувствующих освободительному движению, как правило, стоящие на учете полиции. Ими занимался отдел наружно-го наблюдения, которым руководил ротмистр Хуциев. В домах этих людей не раз производились обыски, в ходе которых у многих была найдена и нелегальная литература. План Заварицкого, по словам де-путата, был таков: изготовить фальшивую печать «Главного комите-та Владивостокской военной организации», отштамповать ею име-ющуюся в отделении изъятую нелегальную литературу и подбра-

68

сывать ее во время различных обысков у заранее намеченных лиц. Подполковник был уверен, что арестованные будут отрицать предъ-явленные им обвинения, и давать разные показания. Но Заварицкий, исходя из опыта службы, знал, что слова арестованных мало что значили для судей, если есть улики и рапорты «своих» агентов, со-ставленных задним числом на основе подложных данных43.

Чтобы придать следствию по делу «Главного комитета Владивостокской военной организации» значимости и публично-сти, Заварицкий, принял решение «революционизировать» обста-новку в городе: «Приготовить несколько бомб, положить в каком-либо доме, затем составить задним числом агентурное донесение о готовящемся покушении на жизнь коменданта крепости, военного губернатора и его самого. В порядке проверки этого донесения в этом же месте предстояло найти бомбы и высказать свою деятель-ность по охране». По оценке депутата, этот сценарий был придуман им как на основе собственного опыта, так и не без помощи прессы: российские газеты часто рассказывали об арестованных, задержан-ных личностях с пистолетами в карманах или бомбами за пазухой, о раскрытых лабораториях, где создавались революционерами адские машины, о тайных типографиях, где печатались воззвания к сверже-нию императора44.

Из речи Дзюбинского депутаты Думы узнали, что выполнить за-думанную провокацию в короткий срок помогли Заварицкому не-кие секретный сотрудник Демьяненко, ротмистры Будаговский и Бадиров, согласившиеся на это за материальное вознаграждение.

Будаговский будто бы посетил доходный дом купца 1-й гильдии А.К. Купера, располагавшийся на улице Светланской, и заказал мед-ную печать «Главного комитета Владивостокской военной органи-зации. Так как в назначенный срок печать не была изготовлена, он заказал еще и другую – деревянную. Таким образом, имея в своем распоряжении две печати, подполковник Заварицкий в охранном от-делении проштамповал фальшивыми печатями хранившуюся неле-гальную литературу, изъятую во время обысков в порту и в городе. После событий 17 октября 1907 г. обыски в квартирах стали при-вычным событием в городе, а поводом могло послужить подозрение либо в хранении нелегальной литературы, либо в укрывательстве лиц, причастных к революционному движению. Этим и восполь-зовались агенты Заварицкого, которые действовали осторожно, но решительно45.

Обыватель Мироненко, проживающий в доме Циммермана по Корейской улице, попал в «список Заварицкого» после того, как агентами охранного отделения было установлено, что Мироненко приютил у себя в квартире весьма милую особу. В этом не было ничего противозаконного, но брат сожительницы был арестован за участие в Никольск-Уссурийской военной организации и при-влечен к уголовной ответственности по ст. 102 Уголовного уложе-

69

ния. Этот факт стал причиной вызова Мироненко и его подруги в охранное отделение для допроса, в ходе которого допрашиваемые из благонамеренных верноподданных превращались в «неблаго-надежных». Пока шел допрос, агент Будаговский, переодевшись в форму жандармского унтер-офицера, посетил опустевшую кварти-ру Мироненко и спрятал там нелегальную литературу, проштампо-ванную подложными печатями. Мироненко вскоре был отпущен до-мой, но через некоторое время к нему явилась полиция с ордером на обыск, во время которого была найдена нелегальная литерату-ра. Объяснить наличие запрещенных прокламаций задержанный не смог. Во время дознания выяснилось, что хозяин квартиры оказался сотрудником газеты «Приморье», публиковавшимся под псевдони-мом «Хроникер». Более того, он проживал во Владивостоке и за-нимался журналистской деятельностью, имея фальшивый паспорт на имя Ивана Дмитриевича Мироненко. Наконец, была установлена и его личность: Шмулер Мееров Гольдбрейх, уже привлекавшийся к суду за печать, редактирование распространение революционных прокламаций46.

По словам депутата Дзюбинского, приказчик торгового дома «Чурин и Ко» Маколдин очутился в «списке Заварицкого» по при-чине своей политической неблагонадежности, будучи стоящим на учете отдела наружного наблюдения как «сочувствующий». Его не-сколько раз вызывали в полицию, но до обысков и предъявления об-винения в участии в революционном движении дело не доходило. Но 23 октября 1907 г. прапорщиком Церпицким, прикомандированным к жандармской команде Владивостокской крепости, у приказчика был произведен обыск. Прапорщик предъявил Маколдину ордер, подписанный подполковником Заварицким, и объявил ему, что он подозревается в хранении и распространении нелегальной литера-туры. Во время обыска в квартире была найдена тетрадь со списком «нелегальной литературы». Доставленный в отделение Маколдин не смог объяснить следователям наличие тетрадки у себя дома. Кроме того, его очень удивил вопрос о знакомстве с Гольдбрейхом, о котором приказчик только на допросе слышал впервые в жизни. Несмотря на то, что Маколдин своей вины не признал, военно-по-левой суд приговорил его к бессрочной каторге47.

Растерянность и недоумение приказчика мгновенно исчезли, если бы он узнал, что во время его отсутствия дома агент Будаговский в форме жандармского унтер-офицера произвел обыск, во время кото-рого спрятал в квартире тетрадь с записью названий прокламаций, которые были изъяты у Гольдбрейха. Ее и обнаружил у приказчика ночью во время обыска прапорщик Церпицкий48.

Таким образом, если полагаться на достоверность сведений, полу-ченных депутатом Дзюбинским из Владивостока, стараниями аген-тов количество арестованных по делу «Главного комитета военной организации» росло с каждым днем, а производство улик в кабинете

70

начальника охранного отделения – штамповка фальшивыми печа-тями изъятой нелегальной литературы – стало обычным времяпро-вождением для Будаговского и Заварицкого. В один из дней за этим занятием их застал неожиданный визит прокурора А.А. Хозяинова (вероятно, товарища прокурора Владивостокского окружного суда). Подполковник не растерялся: сопроводив Будаговского с печатями и нелегальной литературой в соседнюю комнату, он принял служителя прокуратуры в своем кабинете. В ходе разговора Заварицкий узнал о планируемом на 29 октября обыске в одном из помещений воен-ного порта, где должна произойти конспиративная сходка рабочих. Хозяинов считал, что подозреваемые являются членами подпольной революционной организации, и назвал подполковнику фамилии и имена рабочих, которые, по его мнению, являлись руководителями. Подполковник, не задумываясь, решил воспользоваться удачным, по его мнению, моментом: с помощью подлога двух печатей можно было раскрыть целую революционную организацию. После ухода прокурора был составлен доклад Бадирова, в котором говорилось, что в ходе оперативной деятельности агентов охранного отделения-ми установлено, что рабочий военного порта Сергей Гаврюшин яв-ляется одним из лидеров подпольной организации, целью которой, «по агентурным сведениям, было вооруженное военное восстание. При поддержке со стороны рабочих имелось в виду истребить офи-церов и все власти, завладеть имуществами и капиталами казны и богатых людей и объявить Владивосток республикой. Для достиже-ния этой цели велась усиленная устная и письменная пропаганда среди портовых рабочих, учащихся и нижних чинов гарнизона, уси-ленно заготовлялось оружие и заготовлялись взрывчатые вещества для совершения ряда террористических покушении на должност-ных лиц Владивостока»49.

Наконец пришло время самого важного провокационного спек-такля, режиссером которого выступил Заварицкий: в ход пошли угрозы подрывов подложенных бомб. Подполковник удачно выбрал момент: 28 октября состоялись торжественные похороны убитых и умерших от ран при мятеже 17 октября верных долгу офицеров и матросов. Горожане были подавлены, в городе был введен комен-дантский час. Город снова вздрогнул 29 октября: в порту прошли массовые аресты, обезвредили взрывные устройства благодаря дей-ствиям Заварицкого. Накануне по приказу и за деньги подполков-ника агент Бадиров приобрел 10 фунтов пороха. Агент Будаговский на деньги из той же суммы заказал в лавке китайского поданного Маньгуна четыре жестяных оболочки в виде плоских четырехуголь-ных коробок и приобрел две круглые. Также в аптеке он купил необ-ходимые ему средства и единолично подготовил четыре бомбы. Две же он изготовил вместе с Заварицким. После этого агенты отвезли пять бомб, завернутых в два свертка, на Суйфунскую, 10 и спрятали их под лестницей, ведущей из нижнего этажа на верхний. Шестую

71

бомбу Будаговский подложил недалеко от крепостной гауптвахты. После того как при встрече агенты отрапортовали о своей работе, Будаговский, по предложению Заварицкого, написал тут же аген-турное донесение. Шестая бомба, по показанию Бадирова, должна была подтвердить агентурное донесение Бадирова о готовившемся со стороны революционеров террористическом акте – подрыве зда-ния гауптвахты с целью освобождения заключенных. После этого подполковник Заварицкий доложил о готовящихся терактах комен-данту крепости. И в ту же ночь по проведенным обыскам было най-дено пять бомб в доме № 10 по улице Суйфунской50.

29 октября, когда по указанию прокурора Хозяинова в порту нача-лась проверка мастерских и других помещений порта, Бадиров, оде-тый в форму жандармского унтер-офицера, явился в военный порт, присоединился к обыску, в ходе которого в одном из помещений припрятал портфель, в котором были книги, антиправительственные прокламации и две печати. Портфель был найден сотрудниками ох-ранного отделения. Этот список вошел в папку уголовного дела как доказательство существования в военном порту подпольной груп-пы, занимавшейся революционной деятельностью. Рабочие порта были арестованы и доставлены в охранное отделение51.

Начались допросы и очные ставки. Невинные люди, ставшие жертвами провокации подполковника, были отправлены воен-но-полевым судом на каторгу или приговорены к смертной казни. Подполковник опасался, что его деяния станут известны: многих его коллег смущала быстрота, с какой была обнаружена и разгром-лена революционная организация. И тогда он решил обратить себя в «жертву террора». Он написал письмо, где от имени «Главного ко-митета Владивостокской военной организации» излагал смертный приговор... самому себе. Для большего эффекта по его указанию агент Бадиров заказал гроб, куда поместил письмо, нанял китай-ских кули (носильщиков), и отправил эту «похоронную процессию» к штабу крепости. После небольшого переполоха все носильщики были арестованы. По городу прошла волна арестов. Старания под-полковника не остались без вознаграждения52.

Все эти детали провокации подполковника стали известны об-щественности после долгой работы следователей.

* * *

В 1909 г. Владивостокский военно-окружной суд признал А.Д. Заварицкого виновным в злоупотреблениях служебным положени-ем и ведении противоправной провокационной деятельности, в ходе которой пострадало 29 человек: семеро из них были казнены, трое осуждены в бессрочную каторгу, а остальные понесли более или ме-нее тяжкие наказания. Он был лишен всех прав состояния и приго-ворен к 5-ти годам каторжных работ53.

72

Во Владивостоке была создана следственная комиссия Приамурского военно-окружного суда, которую возглавил прокурор Иван Иванович Игнатьев. Ее работу курировал лично военный гу-бернатор Приморской области генерал Флуг. Комиссией были пере-смотрены уголовные дела лиц, арестованных Заварицким. Так, дело приказчика торгового дома «Чурин и Ко» Маколдина было пересмо-трено, и бессрочная каторга была заменена на «8 лет каторжных ра-бот с лишением прав состояния»54.

Заварицкий, по словам премьер-министра Столыпина, стал пер-вым жандармским офицером, понесшим уголовное наказание за провокационные действия. Он был опытным и решительным офи-цером на службе, но со своеобразным кодексом морали, который сформировался в условиях проживания в «полицейском государ-стве», где политическая полиция покрывала организаторов убийств общественных деятелей и полицейских, великого князя и министра внутренних дел. С одной стороны, влекомый жаждой наживы, он, заметая следы на своем преступном поприще, вставал на опасный путь провокации. С другой стороны, сама система толкала его на это, не позволяя в его служебной деятельности пресекать «преступ-ные замыслы» на корню, а давая ему возможность «эффектно» рас-крыться с непредсказуемыми кровавыми последствиями.

На февральском заседании Думы в 1909 г., во время обсужде-ния провокационных действий Заварицкого и ему подобных, депу-тат И.П. Покровский отметил, что провокация возможна там, где «где управление основывается на личном усмотрении, где царит разнузданный произвол отдельных администраторов». Но самая страшная беда, по его мнению, заключалась в том, что правитель-ство защищало от нападок общественности, в том числе депутатов Государственной думы, институт «охранки», его идеологию и клю-чевой метод его работы – провокацию.

По словам депутата, к судебной ответственности по делу Заварицкого не были привлечены агенты-исполнители, посколь-ку сразу же после осуществления своего плана, подполковник «избавился» от своих соучастников. Так, судьбу секретного со-трудника И. Демьяненко помог решить случай. Осенью 1907 г. Демьяненко был внедрен во «Владивостокскую боевую социал-де-мократическую партию». В начале декабря он оповестил начальни-ка Владивостокского охранного отделения о том, что к руководству партии обратилась Хабаровская группа партии социалистов-рево-люционеров с очень деликатной просьбой. Дело заключалось в том, что с санкции Центрального комитета было решено осуществить экспроприацию золота, перевозимого с амурских приисков по Амуру в Благовещенск. Сумма ценного груза составила около 1 млн руб. Средства эти должны были пойти на устройство побегов членов партии, арестованных во Владивостоке и других городах Дальнего Востока. Совершить налет на обоз, который охранялся десятком

73

хорошо вооруженных казаков, было дело рискованным и дерзким. Хабаровские революционеры не были уверены в своих силах. После переговоров во Владивостоке было решено, что «Владивостокская боевая социал-демократическая партия» отправит в Хабаровск бое-вую группу55.

Заварицкий оповестил сразу же о готовящемся теракте коллег из Хабаровска, а также о том, что в отряде боевиков будет действовать агент И. Демьяненко. В назначенный день налета, сославшись на неотложные дела, агент отказался ехать в составе боевой группы, которая, прибыв на место предполагаемой засады, была аресто-вана и передана суду. На судебном процессе Демьяненко фигури-ровал как «свидетель», дальнейшая его деятельность проходила в Хабаровске56.

Что касается другого соучастника, ротмистра Бадирова, то он, благодаря усилиям Заварицкого, был переведен на должность над-зирателя Бакинского охранного пункта, где активно участвовал в провокаторской деятельности57.

Эти факты, озвученные коллегой с думской трибуны, вызвали негодование у многих депутатов. О.Я. Пергамент, кадет, депутат от Одессы, заявил: «Какое еще нужно доказательство, что провока-торы поощряются и пользуются покровительством, с легким серд-цем выслушивают смертельный приговор, сходят со скамьи и идут опять на работу?» Депутаты предъявили правительству требование, которое высказал в своей речи Владимир Иванович Дзюбинский: «Министр внутренних дел сказал, что он сам блюдет за тем, чтобы эксцессов не было, он сам привлекает к ответственности представи-телей власти и полицейских чинов, когда они или провоцируют или совершают беззаконие. Да разве дело в том, чтобы привлечь одного полицмейстера, чтобы уволить по высочайшему повелению одного градоначальника? Ведь они, тем не менее, растут как грибы, одного уволили, завтра другой действует в большем размере, после завтра третий. Нужно судебное следствие, открытое и гласное. Но что го-ворит правительство, защищая провинившихся? Дайте документы, доказательства – тогда и начнем официальное расследование. Во всех случаях правительство находит повод усложнить привлечение виновных к ответственности. Но дело не в бумагах и уликах»58.

Депутат заявил, что есть возможность предъявить обвинение тем, кого заподозрили в «провокационных деяниях» даже в том случае, когда последними дела были сфабрикованы, а улики унич-тожены. В качестве доказательства своей правоты он привел «дело Заварицкого»: «Это допрос свидетелей, которые живы, которые либо обвинялись в преступлении, либо содействовали по его раскрытию. Их можно опросить – и они дадут показания. Так, с помощи свиде-телей и их показаний можно привлечь к наказанию чина полиции, отправить его в отставку или Сибирь»59.

В ходе обсуждения депутатами Думы провокаторского скандала

74

подчеркивалась необходимость реформирования всей системы по-литической полиции в России, которая имела множество полномо-чий: полицейско-осведомительных, следовательских, прокурорских и тюремных, и в силу этого не могла функционировать благополуч-но. Но сохранение властью в этой системе полицейской провокации рассматривалось думской оппозицией как необходимое средство для дальнейшего затягивания с проведением реформ. Поводя итоги, депутат И.П. Покровский во время своего очередного выступления заметил, что, если правительство не сможет отказаться от метода провокации для обоснования своей политики «каторги, пыток и ви-селиц», то это приведет к падению самодержавного политического режима в стране60.

Столыпин хотя и признал в ходе обсуждения, что такие «урод-ливые явления» как провокация и «шпионократия» имеют место в системе политического розыска, но, по его мнению, других эффек-тивных методов для борьбы с революционным подпольем просто нет. Ссылаясь на то, что чем больше размах революции, тем жестче и беспощаднее должны быть меры по ее подавлению, он отметил несвоевременность ослабления карательных мер в борьбе с револю-цией. Но когда Столыпин осознал, что вопрос о необходимости ре-формирования системы полиции, активно обсуждавшийся в Думе, полностью обойти стороной не получится, он стал уверять думскую оппозицию: «Вся наша полицейская система, весь затрачиваемый труд и сила на борьбу с разъедающей язвой революции – конечно, не цель, а средство, средство дать возможность законодательство-вать... И улучшить, смягчить нашу жизнь возможно не уничтоже-нием кары, не облегчением возможности делать зло, а громадной внутренней работой»61.

Столыпина поддержали в своих выступлениях Пуришкевич, Бобринский, Замысловский, Марков. В итоге III Государственная дума 175-ю голосами против 167-ми осудила провокацию как ме-тод борьбы с революционными силами. Но полноценной реформы, в которой так нуждалась система политического розыска, так и не последовало, что привело к новой волне произвола полицейских чинов и ряду политических убийств. Убийство в декабре 1909 г. на-чальника С.-Петербургского охранного отделения полковника С.Г. Карпова, а затем убийство самого П.А. Столыпина 1 сентября 1911 г. заставили многих участников обсуждения «дела Заварицкого» пере-смотреть свое отношение к методам работы политической полиции.

* * *

15 октября 1911 г., на первом после летних каникул заседании Думы, посвященном памяти П.А. Столыпина, лидер фракции октя-бристов А.И. Гучков, в феврале 1909 г. поддержавший резолюцию Столыпина, не сдерживал негодования в адрес «охранки». В своей

75

речи он указал, что «террор тормозит реформы и дает оружие в руки реакции», он говорил о той «банде», которая, «копошась вокруг тер-рора, существовала только соображениями карьеры и корыстными интересами». Он подчеркнул, наконец, что «при теперешнем поло-жении охраны власть оказалась в плену у своих слуг»62.

Выступил в таком же духе в тот день и кадет Ф.И. Родичев: «Мы теперь видим, что совершающиеся политические убийства удаются только тогда, когда они изготовлены в охранке, когда там специали-зируются на убийствах должностных лиц»63.

Это заседание Думы, как отмечали журналисты, освещающие это событие, «явилось невольным отражением тех мыслей и чувств, которыми жило большинство русского общества со времени убий-ства 1-го сентября»64.

Обстоятельства гибели Карпова и Столыпина были настолько неблагоприятными для авторитета и репутации политической по-лиции империи, что власти предпочли отказаться от публичного суда над убийцами. Надеждам депутатов на гласность и открытость судебных заседаний, как и на проведение долгожданной реформы политического розыска, не суждено было сбыться. Слова депутата Покровского стали пророческими.

Примечания

1 Соловьев К.А. Механизмы взаимодействия исполнительной и пред-ставительной ветвей власти: 1906 – 1914 гг. // Российская история. 2009. № 4. С. 60–76; Соловьев К.А. Законотворческий процесс и представительный строй в 1906 – 1911 гг. // Российская история. 2012. № 2. С. 37–51; Соловьев К.А. Взаимодействие Совета министров и представительных учреждений в годы Первой мировой войны // Российская история. 2014. № 5. С. 50–61.

2 Агапов В.Л. Перед катастрофой: Россия в Первой мировой войне 1914 – 1918 гг. в зеркале русского «толстого» журнала. Владивосток, 2014. С. 21.

3 Провокатор: Воспоминания и документы о разоблачении Азефа. Л., 1929. С. 38–39.

4 М.В. Нравственный крах революции // Дальний Восток (Владивосток). 1909. 10 марта.

5 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-сия вторая: Заседания 36 – 70 (с 20 января по 5 марта 1909 г.). СПб., 1909. Стб. 1367, 1368.

6 Соловьев К.А. Законодательная и исполнительная власть в России: Механизмы взаимодействия (1906 – 1914). М., 2011. С. 51; Соловьев К.А. Законотворческий процесс и представительный строй в 1906 – 1911 гг. // Российская история. 2012. № 2. С. 38–39.

7 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-сия вторая: Заседания 36 – 70: (с 20 января по 5 марта 1909 г.). Стб. 1376–1382.

8 Там же.9 Там же.

76

10 Там же.11 Там же. 12 Там же. Стб. 1429.13 Там же. Стб. 1435.14 Там же. Стб. 1459.15 Там же.16 Новик. Агитаторы в войсках // Дальний Восток. 1907. 19 июля.17 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

Владивосток, 1960. С. 146.18 Российский государственный исторический архив Дальнего Востока

(РГИА ДВ). Ф. 702. Оп. 3. Д. 199. Л. 244.19 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 147.20 Там же.21 Там же. С. 133–139.22 РГИА ДВ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 536. Л. 1.23 Голионко В.П. Очерки революционного движения в Приморье (1900

– 1916 гг.). Хаба ровск, 1940. 24 Авилов Р.С. На пути к революции – гарнизон Владивостокской кре-

пости в 1905 г. // Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке. 2015. № 2 (46). С. 7–16.

25 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.). С. 143.

26 Голионко В.П. Очерки революционного движения в Приморье (1900 – 1916 гг.). Хаба ровск, 1940. С. 52, 53.

27 РГИА ДВ. Ф. 87. Оп. 4. Д. 1676. Л. 23.28 Унтербергер П.Ф. Приамурский край: 1906 – 1910 гг.: Очерк. СПб.,

1912. С. 401.29 Хроника // Дальний Восток. 1907. 31 окт.30 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 144–145.31 Унтербергер П.Ф. Приамурский край: 1906 – 1910 гг.: Очерк. СПб.,

1912. С. 401.32 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 144–145.33 Там же.34 Падение царского режима. Т. 3. Л., 1924. С. 21. 35 Секретные сотрудники и провокаторы: Сборник. М.; Л., 1927. С. 31736 Там же.37 Падение царского режима. Т. 3. С. 21.38 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 147–148.39 Голионко В.П. Очерки революционного движения в Приморье (1900

– 1916 гг.). Хаба ровск, 1940. С. 52, 53.40 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 143.41 Голионко В.П. Очерки революционного движения в Приморье (1900

– 1916 гг.). Хаба ровск, 1940. С. 54.42 Голионко В.П. Очерки революционного движения в Приморье (1900

– 1916 гг.). Хаба ровск, 1940. С. 54.

77

43 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-сия вторая: Заседания 36 – 70 (с 20 января по 5 марта 1909 г.). Стб. 1463.

44 Там же.45 Там же.46 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 179.47 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-

сия вторая: Заседания 36 – 70 (с 20 января по 5 марта 1909 г.). Стб. 1463.48 Там же. 49 Владивосток: Сборник исторических документов (1860 – 1907 гг.).

С. 179.50 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-

сия вторая: Заседания 36 – 70 (с 20 января по 5 марта 1909 г.). Стб. 1463.51 Там же.52 Там же.53 Там же.54 Падение царского режима. Т. 3. С. 21.55 Политическая каторга и ссылка: Биографический справочник членов

общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. М., 1934. С. 556.56 Там же.57 Хроника // Русское слово (Москва). 1909. 2 окт.58 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-

сия вторая: Заседания 36 – 70 (с 20 января по 5 марта 1909 г.). Стб. 1459. 59 Там же.60 Там же. Ст. 1385.61 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-

сия вторая: Заседания 36 – 70 (с 20 января по 5 марта 1909 г.). Стб. 1463.62 В Государственной Думе // Новое время (С.-Петербург). 1911. 29 окт.63 Стенографические отчеты: Государственная дума, третий созыв, сес-

сия пятая. Заседания 1 – 41 (с 15 октября по 10 декабря 1911 г.). СПб., 1911. Стб. 48.

64 В Государственной Думе // Новое время. 1911. 29 окт.

Автор, аннотация, ключевые слова

Бутырин Дмитрий Александрович – кандидат культурологии, до-цент Дальневосточного федерального университета (Владивосток)

www1979@mail.ru

В статье рассматривается служебная деятельность офицера тайной по-литической полиции Российской империи А.Д. Заварицкого. В 1909 г. его имя стало известно всей России как мастера провокации. Из карьерных побуждений он «создал» во Владивостоке революционную подпольную организацию, которую затем якобы раскрыл и ликвидировал. Военный суд вынес ему заслуженный приговор. При изучении и обсуждении «дела Азефа» депутаты III Государственной думы сделали два запроса и по «делу Заварицкого». Обсуждение доклада комиссии по «делу Азефа» и ответов П.А. Столыпина на запросы по «делу Заварицкого» думская оппозиция использовала для критики методов работы тайной политической полиции. Особенно резкой критике депутатов подверглась провокации как метод

78

борьбы с революционным подпольем, поскольку он создавал почву для полицейского произвола и фальсификаций, а также для распространения террора. В итоге III Государственная дума осудила провокации, организуе-мые тайной политической полицией против революционных организаций. Однако правительство отказалось от реформы системы политического ро-зыска. Следствием этого стали новые политические убийства, в том числе и премьер-министра Столыпина.

Революция 1905–1907 гг., Государственная дума, Министерство вну-тренних дел, Департамент полиции, Отдельный корпус жандармов, гу-бернское жандармское управление, охранное отделение, жандармский офицер, Приморская область, Владивосток, Владивостокская крепость, политическая полиция, террор, провокация, депутатский запрос, П.А. Столыпин, В.И. Дзюбинский, А.Д. Заварицкий

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Avilov R.S. Na puti k revolyutsii – garnizon Vladivostokskoy kreposti v 1905 g. Sotsialnye i gumanitarnye nauki na Dalnem Vostoke, 2015, no. 2 (46), pp. 7–16.

2. Solovev K.A. Mekhanizmy vzaimodeystviya ispolnitelnoy i predstavitel-noy vetvey vlasti: 1906 – 1914 gg. Rossiyskaya istoriya, 2009, no. 4, pp. 60–76.

3. Solovev K.A. Zakonotvorcheskiy protsess i predstavitelnyy stroy v 1906 – 1911 gg. Rossiyskaya istoriya, 2012, no. 2, pp. 37–51.

4. Solovev K.A. Zakonotvorcheskiy protsess i predstavitelnyy stroy v 1906 – 1911 gg. Rossiyskaya istoriya, 2012, no. 2, pp. 38–39.

5. Solovev K.A. Vzaimodeystvie Soveta ministrov i predstavitelnykh uchrezhdeniy v gody Pervoy mirovoy voyny. Rossiyskaya istoriya, 2014, no. 5, pp. 50–61.

(Monographs)

6. Agapov V.L. Pered katastrofoy: Rossiya v Pervoy mirovoy voyne 1914 – 1918 gg. v zerkale russkogo “tolstogo” zhurnala [Before the Crash: Russia in the First World War of 1914 – 1918 in the Mirror of the Russian “Thick” Journal]. Vladivostok, 2014, p. 21.

7. Golionko V.P. Ocherki revolyutsionnogo dvizheniya v Primore (1900 – 1916 gg.) [Essays on the Revolutionary Movement in Primorye (1910 – 1916)]. Khabarovsk, 1940, 97 p.

8. Golionko V.P. Ocherki revolyutsionnogo dvizheniya v Primore (1900 – 1916 gg.) [Essays on the Revolutionary Movement in Primorye (1910 – 1916)]. Khabarovsk, 1940, pp. 52, 53.

9. Golionko V.P. Ocherki revolyutsionnogo dvizheniya v Primore (1900 – 1916 gg.) [Essays on the Revolutionary Movement in Primorye (1910 – 1916)]. Khabarovsk, 1940, pp. 52, 53.

10. Golionko V.P. Ocherki revolyutsionnogo dvizheniya v Primore (1900 – 1916 gg.) [Essays on the Revolutionary Movement in Primorye (1910 – 1916)]. Khabarovsk, 1940, p. 54.

79

11. Golionko V.P. Ocherki revolyutsionnogo dvizheniya v Primore (1900 – 1916 gg.) [Essays on the Revolutionary Movement in Primorye (1910 – 1916)]. Khabarovsk, 1940, p. 54.

12. Solovev K.A. Zakonodatelnaya i ispolnitelnaya vlast v Rossii: Mekhanizmy vzaimodeystviya (1906 – 1914) [Legislative and Executive Power in Russia: The Mechanisms of Interaction (1906 – 1914)]. Moscow, 2011, p. 51.

Author, Abstract, Key words

Dmitriy A. Butyrin – Candidate of Cultural Sciences, Senior Lecturer, Far Eastern Federal University (Vladivostok, Russia)

www1979@mail.ru The article examines the professional activity of A.D. Zavaritskiy, an officer

of secret political police of the Russian Empire. In 1909 he became notorious throughout Russia as a master of provocation. For his career ambitions he ‘initi-ated’ an underground revolutionary organization which he later on exposed and eliminated. He was court-martialed and received a just verdict. As the 3rd State Duma discussed ‘Azef’s case’ it also submitted two requests for information concerning ‘Zavaritskiy’s case’. The opposition in the 3rd State Duma used the debate following the Inquiry Commission’s report on ‘Azef’s case’ to criticize the methods of the secret political police. The sharpest criticism was directed against provocations as a means of combating the revolutionary underground movement. It was argued that was made for abuse, outrage and falsification on the part of the police as well as spread out terrorism. Consequently, the 3rd State Duma condemned the provocations the secret political police used against revolutionary associations. Nevertheless, the government opted not to reform its political search system. This resulted in a new series of political assassina-tions, including the killing of Prime Minister P. Stolypin.

Russian Revolution of 1905, political police, State Duma, Ministry of Internal Affairs, Police Department (of the Ministry of Internal Affairs), Separate Gendarme Corps, Province Gendarme Department, Security Department (Okhranka), gendarme officer, Primorsky region (Primorye), Vladivostok, Vladivostok Fortress, political police, terrorism, provocation, parliamentary in-quiry), P.A. Stolypin, V.I. Dzyubinskiy, A.D. Zavaritskiy

80

С.И. Подольский, А.Ю. Давыдов

«СИСТЕМА СОВНАРХОЗОВЯВЛЯЕТСЯ БЕЗУСЛОВНО ПРОГРЕССИВНОЙ»:

ИЗ ИСТОРИИЛЕНИНГРАДСКОГО СОВЕТА НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА

(1957 – 1966 годы)

S. Podolskiy, A. Davydov

“The System of Economic Councils is Definitely Progressive”:From the History of the Leningrad Economic Council

(1957 – 1966)

Самая известная хозяйственная реформа Н.С. Хрущева (в про-сторечии «совнархозовская») заключалась в попытке передать пол-номочия отраслевых органов управления территориальным. Внеш-не роль регионов серьезно изменилась, что мы и попытаемся про-следить на материалах Ленинграда – центра одного из совнархозов страны. Не забудем, что Ленинград представлял собой средоточие передовых отраслей промышленности и полигон для хозяйственно-го экспериментирования.

Февральский пленум ЦК КПСС 1957 г. дал старт перестройке управления промышленностью и строительством. Именно тогда страна была поделена на 105 экономических районов, в каждом из них был создан свой Совет народного хозяйства. Большинство из них не были крупными. Одним из немногих исключений оказался Ленинградский совет народного хозяйства: в его территориальные рамки включались, кроме Ленинграда, Ленинградская, Псковская, Новгородская и с 1962 г. Вологодская области.

Совнархоз представлял собой коллективный орган, в который входило 11 членов: председатель, его 5 заместителей и 5 руково-дителей ведущих отраслевых управлений. Аппарат Ленинградско-го совнархоза включал в себя множество отраслевых (по отраслям промышленности) и функциональных управлений (материального снабжения, транспорта, техническое и другие)1.

Первый председатель Ленинградского совнархоза В.Н. Новиков принадлежал к числу приверженцев и энтузиастов реформы. В ок-тябре 1957 г. в интервью он выразил суть нового территориального подхода такими словами: «Преимущества новой системы управле-ния прежде всего сказались в том, что Совет народного хозяйства получил право... использовать внутренние резервы промышлен-ности своего экономического района… путем перераспределения материальных ресурсов, сырья и оборудования...»2. Таким образом, В.Н. Новиков справедливо увидел в новом начинании ценную воз-можность оперативно маневрировать ресурсами3.

81

В итоге осуществился прорыв в строительном деле. Ленинград-скому совнархозу удалось разместить заказы на технику для домо-строительных комбинатов на непрофильных предприятиях, распо-лагавших соответствующим оборудованием. Так, судостроитель-ный Балтийский завод освоил сборку установок по производству железобетонных панелей4. Маневрирование ресурсами помогло со-внархозу организовать Управление строительных материалов и сте-кольно-фарфоровой промышленности. В 1960 – 1962 гг. в него вош-ли крупные цементные заводы: им. Воровского, первая и вторая оче-редь Пикалевского, Угловский известковый комбинат, Выборгский рубероидный завод5. Тогда же производство железобетона активно развивалось в таких городах, как Сланцы, Пикалево, Металлострой, Волхов и Псков6. С 1960 г. в совнархозе стали активно использо-ваться новые виды строительных материалов: сборные плинтусы, легкие конструкции труб, стеклоблоки, листовая пластмасса, синте-тика, огнеупорные материалы7.

За 1956 – 1965 гг. было построено 15 835 000 кв. м жилья, из них более 9 млн. было возведено в годы семилетки (1959 – 1965 гг.)8. В период деятельности совнархозов произошел существенный и стабильный рост строительно-монтажных работ. Всего за 70 лет в Ленинграде было возведено 66 195 000 кв. м жилья. То есть седьмая часть была построена в годы семилетки. Массовое строительство коренным образом изменило уклад жизни миллионов советских граждан9.

Ленинградский совнархоз получил известность не только на ниве жилищного строительства, но и в сфере производства товаров народного потребления, ранее доступных лишь узкому кругу при-вилегированных лиц (телевизоры, холодильники, пылесосы)10. Кро-ме того, был создан целый ряд новаторских отраслей производства (химическое оборудование, синтетические смолы и пластические массы, приборы и средства автоматизации)11.

Местная промышленность из ведения республиканских мини-стерств была передана в ведение исполнительных комитетов город-ских советов. В 1957 г. серьезно были расширены хозяйственные полномочия управлений Исполкома Ленинградского совета. В ве-дение этих управлений передавались, в частности, 89 предприятий Министерства местной промышленности РСФСР12. Именно мест-ные органы стали отвечать за производство строительных матери-алов, за заготовку и переработку шлаков и за работу Павловского завода силикатных строительных материалов, стеновых блоков, же-лезобетонных и керамических изделий13. В итоге были существенно расширены возможности местной власти по части решения самой сложной проблемы – жилищной.

В результате проведения хозяйственной реформы Ленинградско-му совнархозу (соответственно и Ленсовету) подчинили 312 пред-приятий. Общая численность находившихся в его ведении предпри-

82

ятий составила 644 завода, а трудилось на них до 1 млн человек14. Как представляется, отказ от ведомственности имел следствием (особенно на первых порах) успехи в отношении заводских техноло-гических циклов. Расширился товарный ассортимент, включавший в себя тысячи наименований. При этом стал обнаруживаться крен в сторону увеличения производства товаров народного потребления15. В Ленинграде появилось немало таких предприятий, как «Ленэма-льер». Этот модернизированный завод был оснащен 12-ю автомати-ческими линиями и стал изготовлять лезвия для безопасных бритв (750 млн штук в год). Заместитель председателя Ленинградского го-родского исполкома А.К. Зернов небезосновательно писал, что «...товары, выпущенные местной промышленностью, пользуются у ле-нинградцев большим спросом»16.

Внутри своих регионов совнархозы достигли немалых социаль-но-экономических успехов. Между тем свести воедино их усилия «архитекторы» территориально-производственной перестройки не сумели; не удавалось создать стройную систему управления со-внархозами17. Укажем на один из существеннейших изъянов. За не-сколько лет деятельности совнархозов не были налажены межреги-ональные связи. Нередко совнархозы «выбивали» ресурсы прежде всего для себя и не соблюдали обязательств перед соседями. Так, в июне 1959 г. руководители Ленинградского совнархоза воспользова-лись «блатом» (термин из описываемого времени) в Госплане СССР, чтобы «надавить» на не выполнявшего обязательства поставщика – Львовский совнархоз Украинской ССР18. В свою очередь, ленин-градские предприятия нередко серьезно нарушали планы поставок. В декабре 1961 г. завод «Электросила» сорвал поставку в другие со-внархозы страны дорогостоящего оборудования; теперь уже Ленин-градский совнархоз был вынужден оправдываться перед Москвой19.

Как вспоминал бывший заместитель министра финансов СССР В.К. Ситнин, после создания совнархозов «... возникла необходи-мость в административных центрах более крупного масштаба по руководству промышленностью», которые должны были освобо-дить плановый центр страны от оперативных и снабженческих про-блем»20. Под давлением обстоятельств реформаторы последователь-но усиливали отраслевое начало в управлении и все чаще отходили от территориального управленческого принципа. В итоге в 1960 – 1963 гг. создается целая бюрократическая пирамида над совнар-хозами. Появились Высший совет народного хозяйства СССР, Со-вет народного хозяйства СССР и СНХ республик (в частности СНХ РСФСР)21. Увеличение числа вышестоящих учреждений, призван-ных согласовывать интересы различных совнархозов, вело лишь к усложнению процедур согласований и к увеличению бюрократиче-ских издержек22.

Ставка все чаще делалась на личные номенклатурные связи ру-ководителей совнархоза в общесоюзных учреждениях. К счастью

83

для Ленинграда, его руководство находилось в фаворе у председа-теля ВСНХ СССР Д.Ф. Устинова, который то и дело реагировал на просьбы региональных руководителей о заступничестве. В апреле 1964 г. к нему с благословения Ленинградского совета народного хозяйства обратилась дирекция Ленинградского металлического за-вода во главе с директором А.А. Груздевым. Д.Ф. Устинова проси-ли посодействовать в выделении денег и необходимых материалов для модернизации предприятия. Д.Ф. Устинов принял положитель-ное решение, «рекомендовав» Совмину СССР, Госстрою СССР и Госплану РСФСР скорректировать план 1965 г. так, чтобы помочь ЛМЗ23.

Этот случай был типичным. Так действовала экономика волевых согласований.

Попытка рационализировать отношения между центром и реги-онами привела в конечном счете к разрастанию столичной бюрокра-тии. Думается, в этом кроется одна из причин социально-политиче-ской нестабильности, приведшей в октябре 1964 г. к отставке Н.С. Хрущева. Его приемники – Л.И. Брежнев и консервативно настро-енная номенклатура – не желали продолжать эксперименты с тер-риториальным управлением экономикой и восстановили прежнюю, министерскую, систему24. Л.И. Брежнев не видел необходимости в существовании совнархозов: «... Не в учреждениях, не в реоргани-зациях, не в новых декретах гвоздь, а в людях и проверке исполне-ния», – объяснил он свое кредо на ноябрьском пленуме ЦК КПСС 1964 г.25

Между тем экономическая децентрализация имела сторонников, хорошо осознававших свою правоту26. Обратимся к состоявшемуся уже после «низложения» Н.С. Хрущева выступлению первого секре-таря Ленинградского горкома КПСС Г.И. Попова 9 декабря 1964 г. на сессии Верховного Совета СССР. Он заявил: «... Масштабы нашей страны, все возрастающие объемы производства, его техническое перевооружение... не позволяют сейчас эффективно осуществлять сугубо централизованное управление промышленностью… Мы считаем, что система совнархозов является безусловно прогрессив-ной и вполне себя оправдала. Известные недостатки... могут быть устранены...»27.

Уже в марте 1965 г. началось постепенное возвращение к отрас-левому управлению, когда по указу Президиума Верховного Совета СССР были организованы 7 общесоюзных промышленных мини-стерств. Среди них – авиационной, оборонной, радио, судострои-тельной, электротехнической промышленности, среднего и общего машиностроения28. Все эти отрасли имели самое непосредственное отношение к оборонному комплексу, и их воссоздание представляло своего рода реванш хозяйственников военно-промышленного ком-плекса.

Планируя постепенно отказаться от совнархозов, руководство

84

СССР начинало предвзято относится к ним. А.Н. Косыгин, побывав на весенней ярмарке 1965 г. в Лейпциге, раздраженно раскритиковал качество ленинградского ширпотреба в сравнении с европейскими товарами (в том числе из «стран народной демократии») в разговоре с председателем Ленинградского совнархоза А.К. Антоновым. Так, о качестве обуви А.Н. Косыгин сказал: «Ленинград потерял свое лицо экспортера, производителя обуви даже на внутренний рынок»29. Ду-мается речь все-таки шла не об ухудшении потребительских свойств отечественных товаров, а об опережающем развитии Европы. Глав-ное же, совнархоз должен был стать козлом отпущения.

Все же разберемся, существовала ли экономическая целесоо-бразность в отказе от совнархозов как от организационного выра-жения процесса замены отраслевых способов управления террито-риальными. Современники свидетельствовали, что восстановление отраслевого принципа управления было связано больше не с эко-номическими, а с политическими причинами. Высшее партийно-государственное руководство стало опасаться ослабления своего влияния на экономику. В частности, Н.Г. Егорычев, первый секре-тарь Московского горкома КПСС (1962 – 1967 гг.) вспоминал, что «решающее влияние на работу совнархозов оказывали местные пар-тийные и советские органы», а не правительство СССР, что не со-ответствовало интересам Л.И. Брежнева и А.Н. Косыгина, планиро-вавших более активно влиять на экономику30.

По свидетельству председателя Госплана СССР Н.К. Байбако-ва, в августе 1965 г. Л.И. Брежнев, Д.Ф. Устинов и А.Н. Косыгин определились с кандидатами на посты министров СССР31. Тогда же в Алуште, во время отпуска, состоялась беседа между Л.И. Бреж-невым, Д.Ф. Устиновым и И.П. Казанцом (председателем Совмина Украинской ССР, будущим министром черной металлургии СССР). Последний в интервью журналисту В.И. Андриянову рассказывал, что Л.И. Брежнев за ужином спросил его об отношении к совнархо-зам. И.П. Казанец высказался в пользу совнархозов по той причине, что они содействуют ускорению темпов работы промышленности. Но Л.И. Брежнев ему ответил, сославшись на Д.Ф. Устинова: «А вот Дмитрий считает иначе. Он за министерства». И.П. Казанцу остава-лось только ответить: «Конечно, Дмитрий Федорович ведь еще до войны был наркомом...»32. Высшие партийно-государственные ру-ководители предпочитали управлять привычными с молодости ме-тодами33.

На сентябрьском пленуме ЦК КПСС 1965 г. переход к отрасле-вому управлению объяснялся, прежде всего тем, что совнархозы не могли обеспечить единого руководству отраслями и утратили целостность научного и производственного развития. Официально ликвидация совнархозов в СССР началась 2 октября 1965 г.34

Упразднение совнархозов спровоцировало отказ от «наработан-ных» за многие годы горизонтальных экономических связей. Так, в

85

своем интервью «Ленинградской правде» С.Г. Тетеркин (замести-тель директора Кировского завода по экономике) 13 ноября 1965 г., не исключал, что для сохранения связей предприятий разных отрас-лей придется создавать особые координирующие органы вроде «де-ловых клубов»: «Управление предприятиями теперь будет строить-ся по отраслевому принципу... нельзя забывать о территориальных связях», – предостерегал он35.

Тем не менее, сложившиеся за почти десятилетие хозяйственные связи между различными предприятиями не могли быть разрушены в одночасье и продолжали функционировать. Причем их полезность понимали первые лица города. Так, В.С. Толстиков старался не до-пустить развала рациональных кооперативных связей, нередко всту-пал в конфликты с общесоюзными министерствами36.

Итак, хозяйственное реформирование при Н.С. Хрущеве при-вело к созданию Советов народного хозяйства и передаче целого ряда распорядительных функций в регионы. Внутри экономических районов хозяйственники относительно самостоятельно использова-ли методы совнархозовского управления. Замена отраслевого прин-ципа управления хозяйством территориальным принципом в целом оправдала себя. Однако негативное восприятие сторонниками Л.И. Брежнева в высшем партийном руководстве как естественно прису-щих совнархозовской системе недостатков, так и роста хозяйствен-ной самостоятельности совнархозов, привело к их ликвидации. Главной причиной прекращения реформы 1957 г. стало стремление руководства КПСС сохранить жестко централизованную систему управления экономикой.

Примечания1 Лавриков Ю.А. Очерк о Ленинградском экономическом районе. Л.,

1958. С. 51.2 Новиков В. К новому подъему ленинградской промышленности //

Ленинградская правда. 1957. 4 окт.3 Подольский С.И. Реформатор «хрущевского периода» – В.Н. Новиков

// Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2011. Т. 4. История. № 1. С. 52–60.

4 Ваксер А.З. Ленинград послевоенный: 1945 – 1982 гг. СПб., 2005. С. 176.

5 Лавриков Ю.А. Очерк о Ленинградском экономическом районе. Л., 1958. С. 69.

6 Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Ф. 9683. Оп. 1. Д. 3317. Л. 144, 158.

7 Пилявский В.И., Боровков А.А. Архитектура и строительство // Очер-ки истории Ленинграда. Т. VI. М.; Л., 1970. С. 232.

8 Народное хозяйство СССР: 1922 – 1982 гг.: Юбилейный статистический сборник. М., 1982. С. 425; Народное хозяйство СССР за 70 лет: Юбилейный статистический сборник. М., 1987. С. 508; Народное хозяйство Ленинграда и Ленинградской области за 70 лет: Статистический

86

сборник. Л., 1987. С. 103, 104.9 Лебина Н.Б. Повседневность эпохи космоса и кукурузы: Деструкция

большого стиля: Ленинград, 1950 – 1960-е годы. СПб., 2015. С. 23–69.10 Лебина Н.Б. Повседневность эпохи космоса и кукурузы: Деструкция

большого стиля: Ленинград, 1950 – 1960-е годы. СПб., 2015. С. 185–223. 11 Ваксер А.З. Ленинград послевоенный: 1945 – 1982 годы. СПб., 2005.

С. 253–254; Подольский С.И. Капитаны советской промышленности: Ру-ководители Ленинградского совета народного хозяйства // Клио. 2010. № 1. С. 166.

12 ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 37. Д. 615. Л. 32.13 Бюллетень Исполнительного комитета Ленинградского городского

совета депутатов трудящихся. 1957. № 14 (881). С. 7.14 Степанов З.В. Город Ленина в 1951 – 1958 гг. // Очерки истории

Ленинграда. Т. VI. М.; Л., 1970. С. 77, 78.15 Podolsky S.I. The transfer of authority from Center to regions: The in-

teraction between the Leningrad Council of National Economy // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2015/ Т. 4. История. № 4. С. 103.

16 Podolsky S.I. The transfer of authority from Center to regions: The in-teraction between the Leningrad Council of National Economy // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2015/ Т. 4. История. № 4. С. 103.

17 Некрасов В.Л., Хромов Е.А. Реформа системы управленияи планирования в СССР: Перераспределение полномочий, проблемы реализации, результаты (1957 – 1962 гг.) // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2015. № 5 (38). С. 154–159.

18 ЦГА СПб. Ф. 9683. Оп. 1. Д. 394. Л. 30.19 ЦГА СПб. Ф. 9683. Оп. 1. Д. 877. Л. 1.20 Ситнин В.К. События и люди (записки финансиста). М., 1993. С. 9.21 Веденеев Ю.А. Организационные реформы государственного

управления промышленностью в СССР: Историко-правовое исследование (1957 – 1987 гг.). М., 1990. С. 28.

22 Терняев А.П. Сдерживающие факторы в экономике СССР накануне реформы второй половины 60-х гг. XX в. // Международная торговля и торговая политика. 2014. № 12 (91). С. 132.

23 ЦГА СПб. Ф. 9683. Оп. 1. Д. 1521. Л. 58–59.24 Мерцалов В.И. Происхождение и эволюция реформы управления

промышленностью и строительством: 1957 – 1965 гг. Чита, 2015. С. 182.25 Пыжиков А.В. Хрущевская «оттепель». М., 2002. С. 176.26 Подольский С.И. Хозяйственные и партийные руководители Ленин-

града: Личные взаимоотношения и служебные амбиции (1957 – середина 1960-х гг.) // Общество. Среда. Развитие. 2011. № 1. С. 88, 89.

27 Заседания Верховного Совета СССР шестого созыва: Пятая сессия (9 – 11 дек. 1964 г.) М., 1965. С. 103.

28 Рубин А.М. Организация управления промышленностью в СССР (1917 – 1967 гг.). М., 1969. C. 204.

29 ЦГА СПб. Ф. 9683. Оп. 1. Д. 1715. Л. 176.30 Егорычев Н.Г. Он шел своим путем // Премьер известный и

неизвестный: Воспоминания о А.Н. Косыгине. М., 1997. С. 31.31 Байбаков Н.К. От Сталина до Ельцина. М., 1998. С. 154, 155.

87

32 Андриянов В.И. Косыгин. М., 2004. С. 157.33 Ваксер А.З. Алексей Николаевич Косыгин // Клио. 2008. № 3. С. 120.34 Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании

планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства (постановление Пленума ЦК КПСС от 29 сентября 1965 г. и решения, принятые в соответствии с этим постановлением). М., 1965. С. 13, 14.

35 Григорьева К. Стогов И. Тонкий инструмент — экономика // Ленинградская правда. 1965. 13 ноября.

36 Головко В.А. Жизнь была интересной. Кн. 2. СПб., 2002. С. 86–88.

Авторы, аннотация, ключевые слова

Подольский Сергей Игоревич – канд. ист. наук, ассистент Санкт-Петербургского горного университета

octet@yandex.ru

Давыдов Александр Юрьевич – докт. ист. наук, профессор Россий-ского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена (С.-Петербург)

davydov.au@mail.ru

В статье рассматривается деятельность Ленинградского совнархоза, созданного в ходе хозяйственной реформы Н.С. Хрущева в 1957 г. Прежде всего, дается управленческая и хозяйственная характеристика Ленинград-ского совнархоза. Далее раскрываются факторы его успехов в производ-стве товаров народного потребления и строительной промышленности, а также в жилищном строительстве. Вместе с тем, освещаются трудности развития его хозяйственных связей с другими совнархозами СССР. Нако-нец, показывается отношение высшей партийной бюрократии к системе совнархозов. На примере Ленинградского совнархоза делается вывод, что замена отраслевого принципа управления экономикой территориальным принципом в целом оправдала себя. Однако абсолютизация сторонниками Л.И. Брежнева в высшем партийном руководстве недостатков, присущих совнархозовской системе, а также их отрицательное отношение к хозяй-ственной самостоятельности совнархозов, привели к ликвидации систе-мы совнархозов. Главной причиной прекращения реформы 1957 г. стало стремление руководства КПСС сохранить жестко централизованную си-стему управления экономикой.

Хозяйственная реформа 1957 г., плановая экономика, реформа управ-ления экономикой, Совет народного хозяйства, Ленинградский совнархоз, Ленинград, Ленинградская область, местная промышленность, строитель-ная промышленность, жилищное строительство, производство товаров народного потребления, бюрократия, командно-административная систе-ма, В.Н. Новиков

References

(Articles from Scientific Journals)

88

1. Nekrasov V.L., Khromov E.A. Reforma sistemy upravleniyai planirovani-ya v SSSR: Pereraspredelenie polnomochiy, problemy realizatsii, rezultaty (1957 – 1962 gg.). Vestnik Surgutskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta, 2015, no. 5 (38), pp. 154–159.

2. Podolskiy S.I. Kapitany sovetskoy promyshlennosti: Rukovoditeli Lenin-gradskogo soveta narodnogo khozyaystva. Klio, 2010, no. 1, p. 166.

3. Podolskiy S.I. Khozyaystvennye i partiynye rukovoditeli Leningrada: Li-chnye vzaimootnosheniya i sluzhebnye ambitsii (1957 – seredina 1960-kh gg.). Obshchestvo. Sreda. Razvitie, 2011, no. 1, pp. 88, 89.

4. Podolskiy S.I. Reformator “khrushchevskogo perioda” – V.N. Novikov. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina, 2011, vol. 4. Istoriya, no. 1. pp. 52–60.

5. Podolsky S.I. The transfer of authority from Center to regions: The in-teraction between the Leningrad Council of National Economy. Vestnik Len-ingradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina, 2015, vol. 4. Istoriya, no. 4. p. 103.

6. Podolsky S.I. The transfer of authority from Center to regions: The in-teraction between the Leningrad Council of National Economy. Vestnik Len-ingradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina, 2015, vol. 4. Istoriya, no. 4. p. 103.

7. Ternyaev A.P. Sderzhivayushchie faktory v ekonomike SSSR nakanune reformy vtoroy poloviny 60-kh gg. XX v. Mezhdunarodnaya torgovlya i torgo-vaya politika, 2014, no. 12 (91), p. 132.

8. Vakser A.Z. Aleksey Nikolaevich Kosygin. Klio, 2008, no. 3, p. 120.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

9. Pilyavskiy V.I., Borovkov A.A. Arkhitektura i stroitelstvo. Ocherki istorii Leningrada [Essays on the History of Leningrad]. Moscow; Leningrad, 1970, vol. 4, p. 232.

10. Stepanov Z.V. Gorod Lenina v 1951 – 1958 gg. Ocherki istorii Lenin-grada [Essays on the History of Leningrad]. Moscow; Leningrad, 1970, vol. 4, pp. 77, 78.

(Monographs)

11. Andriyanov V.I. Kosygin [Kosygin]. Moscow, 2004, p. 157.12. Lavrikov Yu.A. Ocherk o Leningradskom ekonomicheskom rayone [Es-

say on the Leningrad Economic Region]. Leningrad, 1958, p. 51.13. Lavrikov Yu.A. Ocherk o Leningradskom ekonomicheskom rayone [Es-

say on the Leningrad Economic Region]. Leningrad, 1958, p. 69.14. Lebina N.B. Povsednevnost epokhi kosmosa i kukuruzy: Destruktsiya

bolshogo stilya: Leningrad, 1950 – 1960-e gody [Everyday Life in the Epoch of the Cosmos and Corn: Destruction of the Grand Style: Leningrad, 1950 – 1960s.]. St. Petersburg, 2015, pp. 23–69.

15. Lebina N.B. Povsednevnost epokhi kosmosa i kukuruzy: Destruktsiya bolshogo stilya: Leningrad, 1950 – 1960-e gody [Everyday Life in the Epoch of the Cosmos and Corn: Destruction of the Grand Style: Leningrad, 1950 – 1960s.]. St. Petersburg, 2015, pp. 185–223.

16. Mertsalov V.I. Proiskhozhdenie i evolyutsiya reformy upravleniya pro-myshlennostyu i stroitelstvom: 1957 – 1965 gg. [The Origin and Evolution of

89

the Reform of Management of Industry and Construction: 1957 – 1965]. Chita, 2015, p. 182.

17. Pyzhikov A.V. Khrushchevskaya “ottepel” [Khrushchev’s “thaw”]. Moscow, 2002, p. 176.

18. Rubin A.M. Organizatsiya upravleniya promyshlennostyu v SSSR (1917 – 1967 gg.) [Organization of Industrial Management in the USSR (1917 – 1967)]. Moscow, 1969, p. 204.

19. Vakser A.Z. Leningrad poslevoennyy: 1945 – 1982 gg. [Post-War Len-ingrad: 1945 – 1982]. St. Petersburg, 2005, p. 176.

20. Vakser A.Z. Leningrad poslevoennyy: 1945 – 1982 gg. [Post-War Len-ingrad: 1945 – 1982]. St. Petersburg, 2005, pp. 253–254.

21. Vedeneev Yu.A. Organizatsionnye reformy gosudarstvennogo uprav-leniya promyshlennostyu v SSSR: Istoriko-pravovoe issledovanie (1957 – 1987 gg.) [Institutional Reform of the State Management of Industry in the USSR: Historical-Legal Research (1957 – 1987)]. Moscow, 1990, p. 28.

Authors, Abstract, Key words

Sergey I. Podolskiy – Candidate of History, Assistant Lecturer, Saint-Pe-tersburg Mining University (St. Petersburg, Russia)

octet@yandex.ru

Alexander Yu. Davydov – Doctor of History, Professor, Herzen State Ped-agogical University of Russia (St. Petersburg, Russia)

davydov.au@mail.ru

The article examines the work of Leningrad Economic Council formed in the course of Khrushchev’s economic reform of 1957. Starting from its eco-nomic and managerial aspects, the authors highlight the factors which helped Leningrad Economic Council to ensure the efficient production of consumer goods as well as industrial and housing construction. Nevertheless, it is shown to have difficulties in establishing economic ties with other economic councils in the USSR. Consequently, the article reveals the attitudes of the top party bureaucracy toward the system of economic councils. As illustrated with the example of the Leningrad Economic Council, it is concluded that the transi-tion from the industry-based principle to the territorial one in the management of economy was largely justified. However, the system of economic councils was completely destroyed because L.I. Brezhnev’s top party colleagues chose to exaggerate some specific shortcomings and could not accept their economic freedom. The Communist Party of the Soviet Union leadership’s intention to save rigid centralized system of government of the Soviet economy stopped the 1957 reform.

Soviet economic reform of 1957, planned economy, reform of economic governance, Economic Council, Leningrad Economic Council, Leningrad, Len-ingrad oblast (region), local industry, construction industry, housing construc-tion, production of consumer goods, bureaucracy, command-administrative sys-tem, V.N. Novikov

90

А.Д. Попова

УЧЕНЫЙ-РАКЕТЧИК М.П. ДРЯЗГОВ И ЕГО ПРОЕКТ ГОРОДА БУДУЩЕГО:

ЭПИЗОД ИЗ ДИАЛОГА ВЛАСТИ И ОБЩЕСТВА ЭПОХИ «ПЕРЕСТРОЙКИ»

A. Popova

Rocket Scientist M.P. Dryazgov and his City of the Future Project:

An Episode from a Dialogue between the Authorities and the Public in the “Perestroika” Era

«Перестройка» второй половины 1980-х гг. была временем ак-тивного творческого поиска и надежд на «обновление» Советского государства и социалистического общества – поиска новых путей развития, надежд на скорое и успешное разрешение множества про-блем, которые душили страну (дефицит потребительских товаров, низкий уровень жизни и слабая защита прав и свобод людей). На фоне первых шагов по демократизации политической и экономиче-ской жизни оживилась общественная и культурная жизнь. Вполне естественно, что все это побудило общественную мысль на созда-ние проектов и целых произведений, где содержались рассуждения об идеальном обществе и идеальном государстве, рисовались карти-ны светлого будущего.

Одно такое философско-публицистическое произведение уда-лось обнаружить в Государственном архиве Российской Федерации в фонде, в котором собраны письма и обращения, направляемые в адрес Б.Н. Ельцина в период «перестройки» (в то время Ельцин яв-лялся депутатом Верховного Совета СССР).

Среди огромного числа жалоб с мест о нехватке самых необходи-мых товаров, среди высказываний, поддерживающих или осуждаю-щих взгляды и поступки Ельцина, сохранилась папка, датированная 1989 г. и снабженная названием «Земля и люди». На 90 страницах представлен замысел города будущего, фантастический проект сродни «Городу Солнца» итальянца Томмазо Кампанеллы (1602 г.). К папке прилагалась записка на имя адресата: «Борис Николаевич, посылаю Вам свои мыслишки. Кто знает, иногда глупые рассужде-ния могут подтолкнуть умного человека на полезную мысль»1. На обороте титульного листа указаны фамилия автора – Дрязгов, – до-машний телефон и адрес автора. Есть и краткая приписка о том, что автор является лауреатом Государственной премии СССР.

Эта пометка позволяет с большой степенью достоверности пред-полагать, что автор проекта – Михаил Павлович Дрязгов (1908 – 2001) – выдающийся отечественный ученый, лауреат Сталинской

91

(Государственной) премии. Он являлся одним из соратников С.П. Королева в Ракетном научно-исследовательском институте, участво-вал в разработке первых зенитных ракет (стал автором ставшей ныне классической схемы ракеты), был начальником Теоретического от-дела института в период разработки реактивной системы залпового огня «Катюша», написал множество теоретических работ по раке-тостроению2.

На момент отправки своего проекта Ельцину Михаилу Павловичу Дрязгову шел уже 82-й год.

Автор четко и обстоятельно объяснил мотивы, побудившие его начать разрабатывать этот проект – забота об экологии, беспокой-ство о будущем не просто своей страны, а человечества в целом.

Текст начинается с анализа отрицательных сторон развития тех-ногенной цивилизации. М.П. Дрязгов перечисляет ряд негативных последствий технического прогресса, урбанизации.

Люди убивают природу, истребляют редкие виды. И такое бес-печное отношение к окружающему миру опасно прежде всего для самого человечества: оно может остаться без необходимых ресур-сов, что особенно страшно ввиду растущего числа жителей Земли. Автор убежден, что людям грозит перенаселение: «Рост народона-селения идет значительно быстрее, чем по геометрической прогрес-сии»3. Он приводит следующие данные: к 2000 г. людей будет 6,45 млрд, в 2020 – 9,35 млрд, в 2050 – 16,4 млрд, в 2200 – 260 млрд4. Растущее население потребляет все больше и больше ресурсов, а они ограничены. Ученый подчеркивает: «Да и уже не осталось на Земном шаре свободных земель, которые можно было бы без ущер-ба для пищевых ресурсов человечества застраивать городами и по-селками, вместо того, чтобы сеять на них хлеб и пасти стада»5.

Также, пишет далее Дрязгов, растет потребление энергии. Если в 1935 г. производилось энергии 25 кВт/час на человека в год, то в 1965 г. эта цифра выросла до 1 000 кВт/час на человека. Рост объ-ема печатной продукции уничтожает леса. Истребляются флора и фауна. Многие виды погибли или находятся на грани вымирания. Урбанизация, которая стала неотъемлемой частью современной жизни, во многом ускоряет разрушительный процесс.

Беспокойство автора, высказанное на первых страницах, было сильным и искренним. Как конструктор Дрязгов прикладывал огромные усилия, чтобы развитие технического прогресса наноси-ло как можно меньше вреда окружающей среде. Более того, он был удостоен Золотой международной медали за разработку и создание экологически чистого двигателя, работающего на тепловой энергии солнца, накапливающейся в воде и земле6.

Можно только догадываться, когда точно был написан труд «Земля и люди». Нельзя исключить, что время написания этой ра-боты не 1989 г., а более ранний период. Машинописные листочки могли лежать в столе многие годы, а автор просто не решался их

92

отправить «во власть». В 1989 г. Ельцин стал очень популярен, ему верили, связывали с ним самые смелые надежды, его поддерживала примерно половина населения страны7. Поток писем, направляемых Ельцину, был огромный, и может быть назван попыткой интенсив-ного диалога между властью и общества. С одной стороны, гражда-не активно жаловались на экономические трудности, дефицит про-довольственных и промышленных товаров, надеялись на помощь государства и требовали решительных мер. С другой стороны – пы-тались высказывать свои предложения по дальнейшему развитию и совершенствованию Советского государства, решению социальных и экономических вопросов; направляли развернутые статьи, где демонстрировали знание экономической теории, цитировали клас-сиков марксизма-ленинизма. Авторы искренне верили, что их сооб-ражения помогут разрешить кризис, «накормить» страну, толкнуть ее развитие вперед.

Вполне возможно, что в это поверил и ракетчик Дрязгов, от-правляя самому популярному на тот момент политическому деяте-лю свои сокровенные и смелые фантазии. К сожалению, не удалось установить реакцию Ельцина на это послание. Фонд содержит толь-ко письма, но нет никаких документов, отражающих реакцию вла-стей, – ни резолюций, ни поручений. На самой папке и листочках в ней нет никаких пометок, кроме авторских. Возможно, ни Ельцин, ни его окружение не обратили никакого внимания на этот текст. В 1989 г. было не самое лучшее время для проектов городов будущего: в верхних слоях общества шла борьба за власть, рядовые же люди фактически боролись за выживание, тратя практически весь неболь-шой доход на продукты питания, наблюдая сильное социальное рас-слоение8.

Представляется, что сейчас интересным будет обратиться к этому труду как к памятнику общественной мысли периода «пере-стройки», отразившему веру автора в могущество Советского госу-дарства и единолично правящей КПСС, в реальные перспективы по-строения в СССР коммунистического общества.

В тексте Дрязгова четко выделяются две составляющие: техни-ко-экологическая и социальная. Автор не оспаривает значение тех-нического прогресса, он признает, что жизнь в городе – это скорее норма, поселения будущего – это только города. Однако в тоже вре-мя он подчеркивает, что структура современного города и его ин-дустриального, градообразующего фактора вступила в явное проти-воречие с историческим назначением и ролью города как средства резкого увеличения благосостояния человечества. Отрицательные стороны урбанизации очень значимы: «Дело в том, что вокруг го-рода образуется пояс порчи и уничтожения природных богатств и красоты, имеющегося практически одинаковую ширину для любого города, не зависящего от величины последнего»9. Жизнь в городе вредна для самих людей: они испытывают воздействие радиации,

93

дышат вредными выхлопами, лишены тишины.Ученый упоминает несколько предлагавшихся ранее проектов

решения проблемы: переселение в космос на другие планеты, отказ от технического прогресса, отказ от борьбы с войнами или эпиде-миями, способными сократить численность людей или же заменить природу техносферой. Ему, как последователю советской систе-мы ценностей, конечно, неприемлемы предложения в духе Томаса Мальтуса. Он также категорически не принимает и идею замены природы техносферой: «О замене окружающей человека природы техносферой, да еще с “переделкой телесной и духовной структуры человека”, и думать не хочется. Да минует наших потомков чаша сия»10. Проекты переселения людей в космос он тоже отвергает, но по другой причине: человечество еще не готово к этому технически. Пока еще не открыты такие планеты, которые были бы относитель-но близки к Земле и в то же время пригодны к жизни.

Ученый предлагает другой, очень оригинальный выход. Он вы-двигает идею кардинальной смены принципов организации города будущего. Современный город, не давая никаких пояснений, он об-разно называет городом «пленочного типа». По его мнению, необхо-димо кардинально изменить принцип построения города так, чтобы, с одной стороны, он представлял совершенную систему производ-ства, но в тоже время создавал хорошие условия для жизни людей, для их здорового отдыха и полноценного социального развития: «Город при коммунизме станет совершенной производственно-бы-товой системой и одновременно превратится из беспощадного врага живой природы, коим он является при капитализме, в ее мощного защитника»11. При этом нужно добиться, чтобы была ликвидирова-на разница в жизни деревни и города.

Он особо обращал внимание на то, что ликвидация этой разницы должна быть двухсторонней: с одной стороны, всем станут доступны блага технического прогресса, но в то же время к горожанам должна вернуться близость к природе, хорошая экологическая обстановка. Для достижения этой цели ученый предлагает поднять город ввысь. Города нового типа должны быть небольшие по территории, но ко-лоссальные по объему. Внешне они должны напоминать пирами-ды, внутри которых находится все необходимое производство, а на наружной поверхности конуса или пирамиды должны находиться квартиры людей. С балконов они смогут созерцать прекрасную при-роду. Автор образно и красочно описывает города нового типа: «…На далеких расстояниях друг от друга, в различных по климату и пейзажу, в степной полосе, в лесах, на берегу моря и в долине гор поднимутся на несколько километров в высоту, с основанием в де-сятки километров, дома-города. Сотни и тысячи их жилых этажей идут вверх уступами, сужая дома от общих оснований к верхним площадкам-крышам в виде пирамид, конусов, выпуклых сводов, по-лусводов, винтовых поверхностей и наклонных панелей или вьются

94

подобно нарезке винта вокруг циклопических цилиндров, заключа-ющихся внутри себя бездымные и бесшумные производственные сооружения, транспорт, сады, пастбища и фермы»12.

Ученый допускает, что такие города-пирамиды могут строиться не только на суше, но и на колоннах на воде с искусственными пля-жами, искусственными лесами. Такие города могут перемещаться как большие корабли, давая возможность совершить кругосветные путешествия. Города-дома, построенные на суше, могут вращаться вокруг своей оси, что даст равномерное освещение жилища. Автор убежден, что огромный размер города-дома даст людям обилие све-та, воздуха, солнца. Прекрасный вид из окна будет создавать при-поднятое настроение. При этом он не предлагает разрушать то, что было построено ранее: «При желании сохранить, как историческую ценность некоторые из современных городов, можно в городе-до-ме, строящимся на месте старинного, ныне существующего города, оставить нижний этаж города-дома под этот старый город-музей, заключив таким образом его в огромный внутренний объем ново-го строения и сохранив в нем в полной неприкосновенности все, что нужно под искусственным небом первого этажа города-дома»13. Жители этого старого города могут остаться жить в нем, и искус-ственное небо над ними может ни чем не отличаться от настоящего. Люди просто забудут, что над ними есть еще один город. Не трудно будет научиться осуществлять привычную для них смену времен года. Однако дом-город даст победу над капризами природы. Люди смогут селиться везде, не выбирая, какой климат лучше, так как в городах-домах будет создан свой климат.

Переход к строительству городов нового типа, на взгляд Дрязгова, позволит решить много задач.

Прежде всего, это остановит разрушительную деятельность че-ловека по отношению к природе. Отказ от города «пленочного типа» позволит сократить сферу воздействия человека на окружающую среду и, следовательно, природа на пространстве между городами начнет возрождаться. Нельзя не оценить поэтичный слог автора: «На необозримых просторах восстановленных ковыльных степей будут бродить несметные стада диких животных. Бесчисленные стаи птиц наполнят радостным гомоном воздух. Разросшиеся ду-бравы и бесконечные таежные леса вновь заселятся зверем и птицей и в кристально чистых реках, озерах и заводах заплещутся рыбы и веселое водолюбивое население. И весь земной шар вновь заклю-чится в прозрачную, как хрусталь, чистую, богатую кислородом, на-сыщенную ароматом лесов и степей воздушную сферу»14.

Далее именно такой подход к строительству городов нового типа позволит решить проблему приближения природы к городским жи-телям. Природа сама придет к человеку в город. Городской комфорт будет сочетаться с доступностью природы: на крышах нижестоящих квартир будут устроены сады, в производственной зоне также будут

95

лесопарки, озера.Кроме того, такой город будет намного экономичнее, его содер-

жание потребует меньше ресурсов. Расстояния между квартирами уменьшаются, также уменьшается расстояние между квартирами и производством, что сокращает протяженость всех коммуникаций. Большой объем города-дома сокращает расходы на строительные материалы, так как больше строительного материал уходит на сте-ны и крышу, а она хоть и будет большой, но одна на всех, следова-тельно, материала будет нужно меньше. А это в свою очередь позво-лит наиболее удовлетворить потребность людей в самых различных аспектах: решить жилищную проблему, продовольственную.

Автор проводит расчеты, как можно превратить в город-дом Москву. Он исходит из территории Москвы в границах 1964 г. Форма дома будет в виде усеченного конуса с основанием в 34 кило-метра и наклоном боковой поверхности дома к земле в 45°. Высота такого дома составит 1,5 км, диаметр верхнего основания – 31 км. Объем составит 1 245 куб. км. Боковая поверхность города-дома без садов-балконов будет равна 155 кв. км. Высоту квартир автор пред-лагает установить в 4 м. Он считает, что в этом конусе можно по-лучить 54.10 7 кв.м. Если выделить 10 кв. м на человека, то можно заселить 54 млн человек. При этом там найдется место для 155 кв. км приквартирных садов-балконов, 755 кв. км лесопарковой зоны на крыше дома, 40 000 кв. км для лесов, полей, водоемов в произ-водственной зоне. Искусственная суша не будет зависеть от природ-ных условий, будет давать урожай три раза в год15. Следовательно, часть урожая можно будет пускать на корм скоту и птице, что решит проблемы нехватки мясных и молочных продуктов. Лесопарковую зону на крыше и приквартирные сады-балконы оставить только для эстетического наслаждения.

Наконец, именно такой город позволит решить целый комплекс социальных вопросов, которые как раз и являются важнейшими элементами коммунистического общественного строя. Пожалуй, именно этот аспект представляет наиболее интересную часть труда Дрязгова.

Говоря о социальных идеях проекта нельзя не вспомнить, что ав-тор является человеком, мировоззрение которого формировалось в советском обществе. А советская идеология очень ценила и популя-ризовала произведения социалистов-утопистов: «Утопию» Томаса Мора (1516 г.), «Город Солнца» итальянца Томмазо Кампанеллы (1602 г.), «Письма женевского обитателя к своим современни-кам» французского аристократа Клода Анри Сен-Симона (1803 г.), «Трактат о домоводческо-земледельческой ассоциации» другого француза уже не аристократического происхождения Шарля Фурье (1822 г.), роман «Что делать?» Н.Г. Чернышевского (1863 г.). При желании сюда даже можно отнести сказочную повесть «Незнайка в Солнечном городе» советского детского писателя Н. Носова (1958

96

г.). Принципами организации этих выдуманных обществ стали: ра-венство, отсутствие социальной розни и частной собственности, до-ступность социальных благ и культурных ценностей для каждого, высокий уровень социальной защиты. Именно эти черты являлись стереотипными чертами пропагандируемого в Советском Союзе идеального общества. На этом строилась советская мифология (без мифологии не может обойтись ни одно общество16).

Характерной чертой всех этих классических утопических произ-ведений является идея унификации личности. Прогрессивная идея равенства в них доведена до элементарной уравниловки. В произ-ведениях Мора и Кампанеллы все носят одинаковую одежду, живут в одинаковых условиях. У Кампанеллы вообще нет места индиви-дуальному жилью, люди живут в казармах. У Мора большие семьи живут в отдельных домах, но каждые десять лет они ими меняются. Одежда, как и в Утопии, так и в Городе Солнца скромная и простая, предназначена только защищать от холода, ветра, а не для украшения человека или выражения индивидуальности. Фактически общество превращается в большую казарму, где нет места индивидуальным вкусам и интересам. Даже в еде нет места воплощению индивиду-альных предпочтений, так как питаются все вместе, соответственно все едят пусть обильную и здоровую, но одинаковую пищу. В утопи-ческих проектах XIX в. идея равенства воспринималась уже не так примитивно, уже нет уравниловки в таком масштабе. Так, в проекте Фурье есть бедные и богатые. Однако опять же индивидуальное ста-вится ниже общественного, личность унифицируется.

На этом фоне проект ракетчика Дрязгова выглядит весьма при-мечательным. Он отказывается от идеи унификации личности. Опасность унификации личности и превращения общества в без-ликую массу уже была показана в ряде фантастических произве-дениях советских писателей17. Однако писатели-фантасты ограни-чились созданием достаточно отталкивающих образов обществ, в которых нет места личности. Дрязгов же показывает возможность сочетания индивидуального и коллективного. Идея равенства у него не обозначает уравниловку всех и во всем – наоборот, личность с ее индивидуальными вкусами и предпочтениями становится главной ценностью, а предлагаемый город как раз рассматривается прежде всего как средство создания условий для удовлетворения индивиду-альных интересов.

Дрязгов подчеркивает, что при коммунизме люди не будут жить общиной, где каждый вынужден быть на виду всех остальных. Он пишет, что человек и рвется из лагерей, казарм, общежитий, потому, что он там все время на виду, его поведение подчиняется требовани-ям других людей. Он считает, что потребность в одиночестве – такая же потребность, как и потребность в обществе: «Не только спать вповалку, но многое другое человек будущего не захочет делать на людях, а будет искать уединения и уюта личного жилища, где все, от

97

большого до мелочей, вплоть до беспорядка на письменном столе и паутины на старинной готической люстре, соответствует вкусам хо-зяина»18. Поэтому он высказывает надежду, что все варианты казар-менного проживания людей вроде домов престарелых или детских домов при коммунизме исчезнут.

А вместо этого будет семья, в которой дружно живут предста-вители разных поколений, но в то же время каждый имеет право на свою индивидуальность, учет своих личных интересов, получит возможность быть самим собой, а не подстраиваться под вкусы и интересы большинства. Семья для автора – важнейшая ценность, и новый город, по его убеждению, должен создать все условия для поддержания семейных связей: «Исходя из исторической действи-тельности мы отрицаем дом, как жилище одной или нескольких се-мей, и в то же время вынуждены считать семью основной, неразру-шимой и почти не изменяющейся на протяжении тысячелетий чело-веческой истории социально-биологической клеткой человеческого общества на всех его стадиях развития до наших дней включитель-но. Эта необыкновенно прочная формация, почти не меняющаяся под воздействием колоссальных перемен, происходящих в социаль-но-экономической, идеологической и политических областях жиз-ни человека по видимому еще очень долго сохранится у людей»19. Ученый подчеркивает, что именно благодаря семье мы сохраняем любовь к детям, супружескую любовь, уважение и заботу о преста-релых родителях.

Дрязгов убежден, что при коммунизме продолжительность жиз-ни существенно вырастет, что средняя продолжительность жизни увеличится до 100 лет. В то же время он высказывает опасение, что при росте продолжительности жизни обществу может угрожать пе-ренаселение, поэтому он выступает за разумное ограничение рожда-емости: «Будем надеяться, что в организованном, высококультурном и предусмотрительном человеческом обществе рождаемость будет ограничена»20. Он предлагает ограничить рождаемость до двух де-тей на семью.

По его мнению, при этих условиях семья будет иметь следую-щий состав: старики в возрасте 80-100 лет – 2 человека, их уже ста-рые сын с женой или дочь с мужем в возрасте 60-80 лет – 2 человека, внук с женой или внучка с мужем в возрасте 40-60 лет – 2 человека, правнук с женой или правнучка с мужем в возрасте 20-40 лет – 2 человека, правнуки, не достигшие брачного возраста, который автор определяет в 20 лет, – 2 человека. При достижении брачного воз-раста один из детей покидает свою семью, а другой вводит нового члена семьи – своего супруга. Таким образом, в одной семье будет 8-10 человек, в возрасте до 100 лет.

Соответственно квартира должна быть устроена так, чтобы каж-дый член этой большой семьи получил возможность для комфорт-ной жизни. При этом понятие комфорта у автора включает как раз

98

создание таких условий, чтобы личность могла полностью проявить свою индивидуальность. Поэтому так важно решить жилищный во-прос: предоставление каждой семье большой и удобной квартиры – это важнейшее условие обеспечения личной свободы и независимо-сти каждого. Автор считает, что город-пирамида позволит каждой такой семье выделять не скромные «двушки» и «трешки» с узкими коридорами, тесными комнатами и кухнями, а также единственным санузлом, в которых все члены семьи мешают друг друга, не полу-чают возможность почувствовать себя личностью, так как не имеют возможности по своему вкусу обустроить «свой угол».

Город-пирамида, по расчету Дрязгова, позволит выделять каж-дой семье очень большую площадь. Он предлагает следующую схе-му квартиры: для каждого члена семьи – отдельная комната, являю-щаяся спальней и кабинетом, размером 20-25 кв.м. Следовательно, в квартире должно быть 10 таких комнат, а также две общих комна-ты-гостинных площадью 30-40 кв.м. и семейная столовая с кухней 30-40 кв.м. Предполагались и специальные помещения, которые бу-дут содействовать гармоничному развитию человека: общая библи-отека-студия (40-50 кв.м.), мастерская-лаборатория (50-60 кв. м.), семейный музей (100 кв.м.) и даже специальная зоокомната для до-машних питомцев (100 кв.м.). Кроме того, проект предусматривает два-три санузла, включая сибирскую баню с сугробом снега в ком-нате-холодильнике в 6 кв.м. Таким образом, в квартире должно быть 18-20 комнат общей площадью 650-800 кв.м. Всю наружную стену квартиры должен был занимать сад-балкон шириной 5-6 м. Автор был убежден, что на территории города-дома Москва, построенного над Москвой, можно будет поселить около миллиона семей по 10 человек.

Дрязгов верил, что осуществление такого проекта позволит каждому человеку почувствовать себя индивидуальностью, полу-чить возможности для полноценного отдыха, развития с учетом его индивидуальных вкусов. Если у него есть потребность, он может побыть в одиночестве, обустроить свою комнату как ему захочет-ся, воплотив в жизнь свои индивидуальные представления о кра-соте, комфорте и уюте. И в то же время человек не будет одинок. Вокруг него всегда будут его ближайшие родственники. Такой город позволит сохранить преемственность поколений, их духовную бли-зость. Будет обеспечено бережное отношение к традициям семьи, их передача младшим от старших. Показательно включение в набор обязательных комнат семейного музея: «Квартира станет вечным жилищем всех поколений данной семьи, впитает в себя многовеко-вую историю, вкусы и особенности данной семьи, подобно тому как фамильные, родовые поместья и замки в прошлом были жилищами многих поколений одного дворянского рода, их гордостью, богат-ством, музеем и историческим комплексом»21. С другой стороны, проект такой квартиры мог обеспечить близость человека к природе.

99

Конечно, проект ученого-ракетчика Дрязгова утопичен. Вряд ли возможно строительство города-пирамиды, в котором можно создать искусственную смену года, а искусственные парки и озе-ра внутри конуса не будут отличаться от настоящих. Не так трудно заметить и ряд нерешенных вопросов. В частности, совсем не об-суждается автором сообщение между жителями различных городов. Как будут общаться жители разных городов, если сами города бу-дут не стационарными, а перемещаться на платформе в океане или степи? Это делает невозможным выстраивать расписание движения общественного транспорта (самолетов, поездов), планировать лю-дям передвижение и также расходы на них. Насколько полноценна для людей будет природа внутри городского комплекса, искусствен-ное солнце, кондиционированный воздух? Наконец, автор даже не высказал никаких идей о возможных способах управления таки-ми городами, обществом, государством. Судя по всему, он считал Советскую власть и всевластие КПСС незыблимыми.

Очевидно лишь то, что автор отказывается от идеи уравнитель-ности, коллективизм у него уже не имеет утрированной формы, от-ходит от традиционного восприятия коммунизма как общества, где коллективное ставится выше личного.

Примечания

1 ГА РФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. А-664. Оп. 1 Д. 446. Л. 1.

2 Бубнов В.А. Вклад зауральцев в науку и просвещение Сибири и России. Курган, 2015. С. 188.

3 ГА РФ. Ф. А-664. Оп. 1 Д. 446. Л. 28.4 Там же. Л. 7.5 Там же. Л. 34.6 Бубнов В.А. Вклад зауральцев в науку и просвещение Сибири и

России. Курган, 2015. С. 189. 7 Дубин Б.В. Первый: Борис Ельцин в общественном мнении россиян //

Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2007. № 4. С. 30.

8 Разуваева Н.Н. Особенности социального развития общества во вто-рой половине 1980-х – начале 1990-х гг. // Вестник Челябинского государ-ственного университета. 1994. Т. 1. № 1. С. 47.

9 ГА РФ. Ф. А-664. Оп. 1 Д. 446. Л. 52.10 Там же. Л. 7.11 Там же. Л. 63.12 Там же. Л. 65.13 Там же. Л. 73.14 Там же. Л. 65.15 Там же. Л. 72.16 Стариков А.Г. Мифотворчество как метод формирования массового

сознания // Вестник Донского государственного технического университе-та. 2009. Т. 9. № 4 (43). С. 746.

100

17 Комиссаров В.В. Интеллигенция, фантастика и социальные прогно-зы в советском обществе в 1860 – 1980 гг. // Интеллигенция и мир. 2015. № 2. С. 69.

18 ГА РФ. Ф. А-664. Оп. 1 Д. 446. Л. 72.19 Там же. Л. 75.20 Там же. Л. 76.21 Там же. Л. 78.

Автор, аннотация, ключевые слова

Попова Анна Дмитриевна – докт. ист. наук, профессор Рязанского государственного университета имени С.А. Есенина

a.d.popova@mail.ru

В статье анализируется проект города будущего, написанный до или в начале перестройки М.С. Горбачева известным советским ученым-ракет-чиком М.П. Дрязговым. Автор статьи рассматривает этот проект как один из эпизодов диалога между властью и обществом периода «перестрой-ки». В статье рассмотрены экологические и другие мотивы, которые под-вигли ученого сочинить такой проект и предложить его на рассмотрение Б.Н. Ельцину. Главное внимание уделяется социальным и архитектурным аспектам проекта: создание замкнутых городов-башен, объединение под общей крышей квартир, фабрик, искусственных парков. На основе анали-за предложений Дрязгова об организации жилья людей в городах комму-нистического будущего в статье показаны представления советского уче-ного о месте человека в обществе. Кроме того, показаны отличия его пред-ставлений от воззрений авторов всемирно известных утопических произ-ведений предшествующих столетий. С одной стороны, советский ученый разделяет традиционные для коммунистической теории представления о равенстве, коллективизме, обязательной для всех трудовой деятельности. С другой стороны, он отходит от идей уравнительности и превосходства интересов коллектива над интересами личности, традиционных для со-ветской идеологии и пропаганды. Дрязгов верил, что осуществление его проекта позволит каждому человеку стать яркой индивидуальностью, по-лучить возможности для развития с учетом его индивидуальных способ-ностей и потребностей.

Перестройка М.С. Горбачева, Б.Н. Ельцин, общественное сознание, письма во власть, утопический проект, город будущего, строительство, строительство жилья, экология, охрана окружающей среды, М.П. Дрязгов

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Dubin B.V. Pervyy: Boris Eltsin v obshchestvennom mnenii rossiyan. Vestnik obshchestvennogo mneniya: Dannye. Analiz. Diskussii, 2007, no. 4, p. 30.

2. Komissarov V.V. Intelligentsiya, fantastika i sotsialnye prognozy v sovets-kom obshchestve v 1860 – 1980 gg. Intelligentsiya i mir, 2015, no. 2, p. 69.

101

3. Razuvaeva N.N. Osobennosti sotsialnogo razvitiya obshchestva vo vto-roy polovine 1980-kh – nachale 1990-kh gg. Vestnik Chelyabinskogo gosu-darstvennogo universiteta, 1994, vol. 1, no. 1, p. 47.

4. Starikov A.G. Mifotvorchestvo kak metod formirovaniya massovogo soznaniya. Vestnik Donskogo gosudarstvennogo tekhnicheskogo universiteta, 2009, vol. 9, no. 4 (43), p. 746.

(Monographs)

5. Bubnov V.A. Vklad zauraltsev v nauku i prosveshchenie Sibiri i Rossii [Trans-Ural Natives’ Contribution in Science and Education of Siberia and Russia]. Kurgan, 2015, p. 188.

6. Bubnov V.A. Vklad zauraltsev v nauku i prosveshchenie Sibiri i Rossii [Trans-Ural Natives’ Contribution in Science and Education of Siberia and Russia]. Kurgan, 2015, p. 189.

Author, Abstract, Key words

Anna D. Popova – Doctor of History, Professor, Esenin Ryazan State University (Ryazan, Russia)

a.d.popova@mail.ru

The article analyses the city of the future project conceived by M.P. Dryazgov, a famous soviet rocket scientist, on the eve or during Gorbachev’s perestroika. The author treats this project as part of the dialogue between the au-thorities and the population during the perestroika period. The article highlights ecological and other problems that made the scientist design such a project and submit it for B.N. Yeltsin’ consideration. The focus is on social and architec-tural aspects of the project, such as closed space tower cities, the combination of apartments, factories, and artificial parks joined under one roof. The analysis of Dryazgov’s proposals about the layout of accommodation for people in the cities of communist future reveals the scientist’s conceptions as to man’s posi-tion in society. His views as shown in the article differ from those described by authors of world-renowned utopian works in previous centuries. On the one hand, the soviet scholar follows communist ideas about equality, collectivism, and labour as obligatory activity for all. On the other hand, he deviates from leveling and superiority of the collective over the individual, typical of soviet ideology and propaganda. His project is bound to help every person to become a bright individuality getting hold of development opportunities following his individual abilities and needs, he argued.

Gorbachev’s perestroika, B.N. Yeltsin, public conscience, letters to authori-ties, utopian project, city of the future, construction, housing construction, ecol-ogy, environmental protection, M.P. Dryazgov

102

РОССИЙСКАЯ ПОВСЕДНЕВНОСТЬEveryday Life in Russia

Е.П. Воробьёв

«СОЛНЦЕ ПРАВДЫ РАСТОПИЛО ЛЕДЯНЫЕ ОКОВЫ РАБСТВА»:

РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПОВСЕДНЕВНОСТЬ ОБЫВАТЕЛЕЙ ЦАРИЦЫНА В 1917 ГОДУ

E. Vorobyov

“The Sun of Truth Melted the Icy Shackles of Slavery”:Revolutionary Everyday Life of Tsaritsyn Inhabitants in 1917

В 1917 г. частью повседневного поведения россиян становится адаптация к экстремальным условиям разрушенного революцией привычного мира, к смене властей и порядков. Воспоминания участ-ников событий, материалы прессы, документы Государственного архива Волгоградской области позволяют показать жизнь населения Царицына – уездного города Саратовской губернии – в условиях ре-волюционного времени.

В конце 1916 – начале 1917 гг. Царицын являлся типичным ты-ловым городом. Основные промышленные предприятия производи-ли военную продукцию, на многих заводах и фабриках не хватало рабочей силы, сырья и заказов. В 1916 г. снизили производство 12 лесопильных заводов, 3 горчично-маслобойных и 2 кирпичных за-вода, чулочная фабрика, 2 типографии. Закрылись крупная паровая мельница, 3 кондитерские фабрики и кирпичный завод. Местные власти безуспешно пытались решать возникшие проблемы.

Напряжение в царицынском обществе вызывал рост цен. Горо-жане обвиняли в спекуляциях евреев, которые скупали чай, сахар, крупу, кофе, другие продукты и отправляли их почтовыми посылка-ми в западные районы страны1. Но несмотря на массовое недоволь-ство дороговизной ситуация в Царицыне оставалась стабильной.

Падение самодержавия всколыхнуло жителей города, привело в движение различные общественные силы. Еще 1 марта на частном заседании гласных Царицынской городской думы, видных предста-вителей буржуазии и интеллигенции был создан Временный испол-нительный комитет во главе с бывшим депутатом Государственный думы Н.С. Розановым. 3 марта был создан Совет рабочих депутатов,

103

5 марта – Совет солдатских депутатов; 16 апреля они объединились в Царицынский городской Совет рабочих и солдатских депутатов.

Царицын охватила атмосфера ликования. На митингах не только слушали ораторов, но и пели революционные песни. Пение эмоци-онально заражало людей, возрастала их готовность к совместным действиям. 6 марта собрание торгово-промышленных служащих после пламенных речей эсера И.И. Котова и меньшевика Д.В. По-луяна постановило: поблагодарить гарнизон и воздвигнуть памят-ник «павшим за свободу». Ораторы и авторы газетных публикаций часто использовали слова: «демократия», «революция», «свобода», «равенство», «Учредительное собрание». Происходила быстрая по-литизация даже далеких от революции царицынских обывателей.

Кульминацией торжеств стали праздники свободы. 5 марта у Александро-Невского собора и на Скорбященской площади состоя-лись митинги. Речи членов исполнительного комитета, поздравления от офицеров гарнизона сопровождались криками «Ура!». Собрав-шиеся спели «Вечную память», «Коль славен», «Смело, товарищи, в ногу». На знаменах, которые несли жители города, были написаны лозунги: «Да здравствует свобода и Учредительное собрание!», «Да здравствует свободная Россия!», «Да здравствует с.д. партия!». Вой-ска царицынского гарнизона под красными флагами и гимназисты с красными бантами прошли маршем перед восторженной публикой.

В празднике участвовали военнопленные австрийской армии, от имени которых выступил старший офицер: «Россия теперь свобод-на. Мы военнопленные офицеры чехи и словаки, от всего сердца приветствуем новую Русь. Вместе с вами мы жаждем освободить свое дорогое отечество – Чехию от немецкого ярма. И мы вместе с вами, доблестные, славные русские войска, пойдем сражаться рука об руку за свою свободу, за наше всеобщее славянское дело. И мы надеемся, что встретим поддержку у наших свободных теперь бра-тьев. Да здравствует свободная славянская матушка Русь!»2. Воен-нопленные исполнили национальный гимн «Где дом мой?». День завершился массовыми гуляниями.

Временное правительство Всенародный праздник свободы на-значило на 10 марта. На площади собрались роты 2-го подготови-тельного студенческого батальона (входил в состав запасного полка, пополняемого призванными на военную службу студентами) и трех запасных пехотных полков царицынского гарнизона. Духовенство отслужило молебен об укреплении новой власти и панихиду. В сво-ей речи Н.С. Розанов подчеркнул: «Солнце правды растопило ледя-ные оковы рабства и соединило русский народ в одну целую и друж-ную семью. Дружно сомкнем знамена на защиту дела освобождения России от векового рабства!»3.

Под звуки «Марсельезы» состоялся парад, в котором кроме во-йск приняли участие милиция и учащиеся. Работники городской электростанции вплоть до 12 марта включали иллюминацию в честь

104

свержения самодержавия установления народовластия.Вовлечение в политику широких народных масс происходило

через организацию профессиональных союзов. Особую активность в 1917 г. проявили Союз торгово-промышленных служащих, Учи-тельский союз, Профессиональный союз ремесленников и ремес-ленниц, Союз машинистов и кочегаров, Профессиональный союз кучеров, конюхов, дворников, сторожей, рассыльных и истопников, Союз береговых рабочих.

Общественным организациям было легче получить средства от органов власти или разрешение на их сбор. К тому же организации имели возможность делегировать своих представителей в различ-ные властные структуры. Многие объединения носили кратковре-менный и неустойчивый характер (собрание солдат-мусульман, Со-вет студенческих депутатов, Союз евреев-учащихся).

Жители получили возможность общения с властью, которая ре-агировала на их обращения. Народные низы часто прямо указыва-ли органам новой власти, что нужно делать. Н.С. Розанов отмечал: «Сначала брожение развивалось среди двух групп населения рабо-чих, – предъявлявших экономические требования… и солдатских семейств, – требующих увеличения пайков. Позже появились тре-бования со стороны солдат местного гарнизона об улучшении до-вольствия и улучшении жалованья…»4. Под давлением масс боль-шая часть собранных для новой власти средств была передана в рас-поряжение Совета рабочих и солдатских депутатов и потрачена на нужды царицынского гарнизона.

Частью повседневности революционного времени стало наси-лие.

Еще 2 марта часть солдат 141-го запасного пехотного полка раз-громила гарнизонную гауптвахту, царицынскую тюрьму и полицей-ские участки, выпустив на свободу сотни заключенных, в том чис-ле уголовников. Начальник тюрьмы был избит, сгорела тюремная церковь. При аресте полицейских и жандармов были обнаружены запасы муки и спирта. Толпа кричала «Кровопийцы!», «Собаки!», плевала в арестованных, так что пришлось ограждать их от веро-ятного самосуда5. Погромы магазинов и беспорядки на улицах пре-кратились после вмешательства партийных активистов и военных патрулей.

Временный исполнительный комитет сообщал населению, что «порядок и спокойствие в городе восстанавливаются. Банды громил арестовываются. Торговцы приглашаются держать свои лавки от-крытыми»6.

Городские власти Царицына столкнулись с распространением самогоноварения и винными бунтами, прокатившимися по городам России в период от Февраля к Октябрю 1917 г.7

Самогоноварение широко распространилось во время миро-вой войны, употребление самогона стало массовым явлением сре-

105

ди солдат тыловых гарнизонов. За считанные дни до Февральской революции командир 141-го запасного пехотного полка в рапорте саратовскому губернатору С.Д. Тверскому доложил, что нижние чины гарнизона постоянно посещают дом во Французском поселке, где продается суррогат спирта, «пьянствуют и покупают суррогаты спирта на вынос», добавив, что этому содействует продажа во «всех чайных… против базара… спирта по преимуществу лицами прихо-дящими и предлагающими денатурат»8.

14 апреля маршевая рота 93-го запасного пехотного полка раз-громила винный погреб в подвале здания городской управы. Руко-водитель царицынских большевиков С.К. Минин так описывал это событие: «Длинные вереницы солдат с кружками, чайниками, ба-дейками и целыми ведрами тянулись и лезли во двор, а навстречу вылетали подвыпившие солдаты с посудой, наполненной красным вином. В подвале кошмарный клубок: банда полупьяных солдат раз-бивала бочки, наполняла посуду, а вино текло на пол и поднималось выше и выше»9. С большим трудом удалось навести порядок.

27 мая на железнодорожных путях склада Товарищества братьев Нобель рядом с казармами 141-го запасного пехотного полка неуста-новленное начальство потребовало вскрыть два вагона с вином и вылить бочки. При уничтожении партии алкоголя солдаты и жители набирали его чайниками и ведерками. Под натиском толпы коман-дир полка разрешил взять вина из последней бочки. Началась мас-совая свалка, в которой вино набирали руками с земли и пили даже подростки. Только после прибытия вооруженного отряда последняя бочка была выброшена10.

Подавление пьяных погромов объединяло наиболее сознатель-ную часть рабочих и солдат. Наведение порядка способствовало ро-сту авторитета большевиков и послужило для подготовки их воору-женных отрядов к насильственному захвату власти11.

Ослабление власти и ухудшение материального положения на-селения создавали благоприятную среду для роста преступности. Этому способствовали также освобождение в ходе погрома тюрьмы уголовных элементов, слабость только формирующейся народной милиции, наличие большого числа фронтовиков с оружием, при-выкших к насилию и реквизициям за долгие годы мировой войны.

Чертой времени стали наглухо закрытые окна и двери домов ца-рицынских обывателей. Огрубление нравов было всеобщим, что от-разил в своем стихотворении местный поэт Петр Лямин:

Нет, довольно. Лучше этой ночьюНа дорогу выйду с топоромВсе равно (лишь не заметно б было)Просто-ль грабить, кожу ли сдиратьПринимайте мародеры тыла –Стыд не дым, вступаю в вашу рать12.

106

В городе увеличилось число краж и грабежей. На улицах бан-диты избивали прохожих, квартиранты тащили имущество хозяев, съезжая со съемного жилья. Грабители на лодках, как заправские пираты, нападали на плоты и суда. Появилось немало дерзких афе-ристов, предъявляющими поддельные документы о занимаемых должностях13.

Только за последние шесть недель 1917 г. было зафиксировано 7 убийств, 8 самосудов, 12 арестантов убито и 1 ранен при попытке побега, произошло 16 ограблений (11 – вооруженных), 117 краж, из которых 25 со взломом, 1 поджог и 1 изнасилование. Всего было отмечено 161 преступление, из них лишь 55 было раскрыто по горя-чим следам14.

Для защиты от опасностей население стремилось вооружиться. Власти пытались запретить солдатам уходить в отпуска с оружием. Осенью отобранными у армии винтовками снабжали отряды Крас-ной гвардии.

8 ноября в Царицыне начался очередной винный погром, длив-шийся три дня. Поэтому было объявлено положение усиленной ох-раны. Для предотвращения насилия движение по улицам разреша-лось только с 5 часов утра и до 9 часов вечера.

В ноябре жители центральных районов города начали организо-вывать ночную охрану улиц, чтобы не допускать грабежей, незакон-ных обысков и экспроприаций15. 10 декабря общее собрание пред-ставителей квартальных, уличных и районных комитетов по само-охране просило Совет рабочих и солдатских депутатов разрешить их вооружение16.

Частью повседневной жизни города оставался сбор пожертвова-ний.

9 марта Временный исполнительный комитет обратился с воззва-нием, в котором просил население помочь ему выйти из сложного финансового положения. Воззвание завершали слова: «Жертвуйте, кто сколько может». 12 марта прозвучал новый призыв: не забирать вкладов из сберегательных касс и не создавать финансовых затруд-нений17.

Сбор пожертвований происходил в пользу борцов за свободу и воинов, а также органов новой власти. Первыми откликнулись пред-приниматели, которые собрали на нужды комитета около 4 тыс. руб. и еще 1,5 тыс. руб. на «красное яичко» к Пасхе солдатам гарнизо-на18. В специально организованный Народный фонд принимали как деньги, так и ценные вещи.

Царицынский Дамский комитет апеллировал к революционным настроениям и к религиозным взглядам жителей города: «Граждане царицане! Ликование наше по поводу освобождения России омра-чается осознанием, что отцы наши, мужья, братья и дети на далеком фронте проливают кровь свою за освобождение родины от еще не

107

сломленного врага внешнего. Докажем им, что в дни великих празд-ников гражданских и церковных, мы думаем о них и стараемся сво-ей заботой облегчить им разлуку с близкими. Пошлем им пасхаль-ное яичко, окрашенное в красный цвет в память крови Спасителя и борцов за свободу России. Пусть крики “Воскресла Россия” со-льются с криками “Христос Воскресе” и братское целование сынов свободной России не обойдет тех, которые оторваны в настоящее время от родных и дома»19.

Тема пожертвований становится центральной на страницах местной прессы. Сначала собирались средства на подарки воинам в связи с предстоящей 2 апреля Пасхой. От дарителей принимались не только деньги, но и яйца, папиросы, табак, бумага, конверты, каран-даши, кисеты, мыло, сало, крендели и даже музыкальные инстру-менты20.

Царицынская уездная земская управа открыла подписку в пользу «национального фонда» и «жертв старого режима». Не растерялись и предприимчивые граждане. В частности, солдат студенческого ба-тальона Сихаруидзе организовал концерт, сборы с которого обещал направить на сооружение памятника борцам, павшим за свободу21.

Семьи призванных на военную службу жителей Царицына об-ращались за помощью. В условиях общественного подъема такие обращения вызывали живой отклик. 14 апреля работники лесоо-брабатывающего завода братьев Максимовых (Максимовского ле-сопромышленного и торгового акционерного общества) решили отчислять 1 % на увеличение жалованья солдатам и в пользу их се-мейств. В честь Первомая рабочие лесопильного завода торгового дома «Любины и Белкин» решили отчислить на те же цели полови-ну дневного заработка22.

Заботу о нуждающихся взяли на себя благотворительные орга-низации – Красный Крест, Общество попечительства о бездомных детях, Союз помощи больным и раненым воинам г. Царицына и уез-да, Царицынский отдел общества вспомоществования бедным се-мействам поляков. На благотворительные цели направлялась часть доходов от культурно-развлекательных мероприятий: спектаклей, кинопоказов, художественных вечеров, лотерей-аллегри.

В конце 1917 г. сбор средств уже проводился в пользу жертв большевистского террора23. Жертвователей становилось все мень-ше, а нуждающихся все больше.

Условия труда в 1917 г. стали меняться в лучшую сторону. Для урегулирования социальных противоречий в марте при Царицын-ском городском Совете рабочих и солдатских депутатов была соз-дана примирительная камера, куда выбрали своих представителей предприниматели, коллективы заводов и фабрично-заводские коми-теты24. Решения принимались камерой в пользу трудящихся: умень-шался рабочий день, устанавливались выплаты за сверхурочную ра-боту, увеличивалась оплата труда.

108

Торговцы и промышленники Царицына достигли соглашения со служащими: все мобилизованные за время военной службы должны получить пособие в размере от четверти до полного оклада. В ма-газинах создавались комитеты, конфликтные комиссии улаживали споры. Служащих, возвратившихся из армии, устраивали на службу в прежние магазины, выплачивая компенсацию от 5 до 15 тыс. руб.25.

Администрация царицынских предприятий в условиях неста-бильности предпочитала идти на уступки требованиям работников. 25 апреля собрание владельцев и рабочих горчичных заводов поста-новило увеличить жалованье до 100 руб. в месяц, женщинам – до 50 руб. «Обращение администрации к рабочим должно быть вежливое, увольнение рабочих со службы и прием без ведома Местного За-водского Комитета не допускаются», – подчеркивалось в постанов-лении собрания26.

Запросы рабочих росли, поскольку они почувствовали свою силу. Заводские комитеты принимали решения о выплатах за уже прошедшие периоды трудовой деятельности. 28 марта заводской ко-митет при складе Товарищества братьев Нобель решил доплатить рабочим механической бондарни за 1916 г. по 60 руб., еще 5 руб. за январь 1917 г., а за февраль уже 12 руб. 50 коп. Представители рабо-чих постановили не работать три дня на Пасху, а также в пятницу и субботу Страстной недели27.

Удовлетворение требований рабочих привело к выступлениям других слоев царицынского общества. Технический союз потребо-вал прибавки к зарплате от 15 % для тех, кто получал 1 000 – 1 100 руб. до 150 % для тех, кто получал 75 – 100 руб.28.

Успехи рабочих и служащих в борьбе за свои интересы порож-дали все новые требования, удовлетворить которые в условиях ухудшения хозяйственной ситуации было все труднее. Сокращение производства из-за нехватки сырья и отсутствия спроса вызывало массовые увольнения. Выполняя требования рабочих о повышении зарплаты, предприниматели разорялись.

В Царицыне не хватало помещений для размещения гарнизона, раненых и больных воинов, государственных учреждений и обще-ственных организаций. Гарнизон насчитывал до 40 тыс. человек. Под воинский постой были заняты здания учебных заведений, шло строительство бараков. 155-й и 141-й запасные пехотные полки от-личались наибольшей революционностью, так как находились ря-дом с рабочими районами, в казармах на Дар-горе и между Нобелев-ским городком и заводом ДЮМО, а 93-й запасный пехотный полк был рассредоточен по всему городу. Расквартирование воинских чинов происходило в приказном порядке. Например, Воинский от-дел городской управы предписывал содержателю постоялого двора в доме № 6 по Гоголевской улице предоставить помещение офицеру и 25 казакам с лошадьми по существующим ценам29.

Временный исполнительный комитет занял помещение город-

109

ской управы, которой оказалось негде работать. Совет рабочих и солдатских депутатов сначала находился в помещении биржи, затем в здании 2-й женской гимназии на Успенской улице. Учителя гимна-зии не могли проводить учебные занятия.

Теснота являлась характерной чертой городского быта. Так, С.К. Минин снимал всего две маленькие комнаты. В первой из них был его кабинет с письменным столом, зеркалом, столиком и дву-мя-тремя стульями. В другой комнате без окон помещались только кровать, печь и умывальник30.

Центр Царицына и Нобелевский городок отличались хорошим благоустройством, имели мощеные улицы, электрическое освеще-ние, водопровод. Однако рабочие поселки состояли из деревянных лачуг и утопали в грязи. В жилищах бедняков потолки были низкие, места едва хватало для кровати и табуретки. Обычные жители поль-зовалось неочищенной водой из Волги или из колодцев. Антисани-тария на рынках, слабая работа ассенизаторской службы, которой занимались военнопленные, создавали условия для распростране-ния эпидемий.

Для отопления домов большинство жителей использовало дрова, которых стало не хватать, так как почти прекратился сплав леса по Волге. Местные власти хотели разобрать на топливо ветхие стро-ения, но передумали в связи с нехваткой помещений в городе. На-селение было вынуждено самостоятельно решать эту проблему, растаскивая все, что плохо лежит. Особенно отличились рабочие лесообрабатывающего завода братьев Максимовых, которые по до-роге домой, вновь начали выносить с предприятия лес и дрова, хотя недавно им полностью выдали зарплату, а также особые дровяные и квартирные выплаты31.

В приглашениях гласным думы на летние заседания содержалась откровенная оценка состояния городского хозяйства: «Город пере-живает теперь из-за отсутствия средств настолько тяжелый кризис, что в недалеком будущем ему грозит банкротство и закрытие таких предприятий и учреждений как водопровод, трамвай, больницы и школы»32.

Главным вопросом для власти и общества являлся продоволь-ственный кризис, который прямо влиял на политическую ситуацию.

Трудности продовольственного обеспечения усугублялись раз-рушением хозяйственных связей. С начала 1917 г. продолжались перебои с поставками мяса. В апреле местная газета отмечала: «Уже вторую неделю в Царицыне живут почти без мяса. Мясо продает-ся только в одной лавке. В остальных продается только солонина… Есть свинина и молодой барашек, последний продается по 1 руб. фунт»33.

11 марта Временный исполнительный комитет издал постанов-ление о переписи муки и зерна: «Всем лицам, обществам и учрежде-ниям предлагается до 15-го сего марта включительно лично заявить

110

в одно из указанных мест о количестве запасов муки и зерна, если этот запас превышает два пуда на душу независимо от возраста. По-сле 15-го марта будет произведена проверка запасов муки и зерна»34. Укрывателям грозили наказанием – конфискацией обнаруженных запасов

Предприятия сообщали Совету рабочих и солдатских депутатов сведения о количестве находящихся у них товаров первой необхо-димости: муки, круп, мыла, табака и т.д. Среди первых мер властей было производство продовольственных обысков.

Особенно резко недовольство снабжением высказывали солда-ты. 12 апреля в кинотеатре «Парнас» собралось примерно 3 тыс. чел., которые потребовали отчета от властей, заявив: «Нас гонят на фронт, а здесь обкрадывают!», «Кормят хуже собак – дают не суп, а воду, ни одной картошки!»35.

С апреля 1917 г. обсуждался вопрос о введении продовольствен-ных карточек, но только в августе Царицынская городская продо-вольственная управа приняла решение о выдаче хлеба по карточ-кам. В сентябре по ним выдавали по 1 фунту муки и по 1,5 фунта ржаного хлеба на человека36. Чтобы отоварить карточки, надо было выстоять в очереди несколько часов.

Временный исполнительный комитет и Военно-промышленный комитет организовали специальные огороды, продукцию с которых продавали по ценам ниже рыночных.

Ряд предпринимателей проявляли заботу о своих работниках. Так, 620 служащих предприятия наследников А.В. Репникова полу-чали по карточкам муку, специально приобретенную для них ком-панией37.

Однако эти меры не могли переломить ситуацию со снабжением.Характерной чертой царицынского быта стало массовое потре-

бление семечек, что способствовало загрязнению улиц и площадей города.

В городе росло иждивенчество. Организации беженцев и воен-нопленных постоянно просили Совет рабочих и солдатских депута-тов о помощи. Только отпускных солдат обращалось за жаловани-ем, кормовыми деньгами и другими выплатами около 200 человек в день38.

Для выживания жители создавали в городской черте огороды, обменивали вещи на продукты питания. Значительная часть горо-жан стала заниматься мешочничеством. Население поддерживало мешочников, так как это давало возможность получить необходи-мые продукты. В ноябре женщины и солдаты привозили с воински-ми эшелонами в город муку и продавали ее по цене до 200 руб. за мешок39.

В конце года положенные пайки выдавались с задержкой или не полностью. 19 декабря на заводе ДЮМО рабочие получили за декабрь только половину от нормы пайка муки на члена семьи. В

111

Царицыне выдали сахар за декабрь, а в Царицынском уезде только за октябрь, что делало вероятным «бунт пригорода»40. Продоволь-ственный вопрос стал главной причиной недовольства населения.

Перебои с продовольствием сопровождались ухудшением поло-жения со снабжением одеждой, обувью, мануфактурой. В повсед-невной жизни стали преобладать практичные вещи из армейского гардероба: шинели, гимнастерки, сапоги, галифе. Солдаты прода-вали свое обмундирование на рынке, и многие из них стали похо-же на оборванцев, у которых не было даже обуви. Новоиспеченный городской голова Царицына С.К. Минин, занявший эту должность после успеха партии большевиков на выборах в городскую думу 27 августа, характеризуя очередь просителей у городской управы, от-мечал: «Какие-то заплаты и лохмотья вместо одежды»41.

Общественное и материальное положение царицынцев уже сложно было определить по внешнему облику. Социальные и ма-териальные границы между различными группами населения все больше размывались.

Медицинскую помощь населению Царицына оказывала развет-вленная сеть медицинских учреждений. Лечение больных и ране-ных воинов осуществляли свыше 15-ти лазаретов, самый крупный из которых – Гарнизонный лазарет – размещался рядом с местом выгрузки санитарных вагонов у железной дороги Царицын – Грязи. Медицинские услуги были готовы оказать частные лечебницы и ла-боратории, а также не менее 40 специалистов разного профиля, от акушерки до зубного врача. Газеты пестрили объявлениями об их деятельности и рекламой лекарств от сифилиса и гонореи: в городе наблюдался резкий всплеск венерических заболеваний.

Однако Царицын испытывал недостаток медикаментов. Больных лечили за счет сохранившихся запасов. Врачебно-санитарный совет при городской управе безуспешно пытался открыть городские апте-ки в районах Голубинка и Кавказ42.

В 1917 г. были отмечены вспышки сыпного и брюшного тифа, холеры, малярии. Особенно быстро инфекционные заболевания рас-пространялись среди военнопленных и беженцев. 19 декабря Цари-цынская городская дума решала вопрос о реквизиции мещанской богадельни для создания эпидемической больницы. Городу грозила очередная вспышка сыпного тифа, которая началась с вокзальных служащих. В начале 1918 г. новых тифозных больных уже негде было размещать43.

На содержание больных и раненых не хватало средств: с февра-ля 1917 г. военно-санитарное ведомство финансировало лазареты с перебоями44.Комитет больных и раненых воинов просил Совет ра-бочих и солдатских депутатов разрешить сбор по подписному листу, так как у Красного Креста кончились деньги45.

Грязь, педикулез, плохое снабжение ухудшали санитарное со-стояние Царицына. Массовое прибытие больных беженцев и солдат

112

привело к увеличению загруженности медицинских учреждений. Многие городские слои остались без необходимой медицинской по-мощи.

В 1917 г. в Царицыне было 2 мужские и 4 женские гимназии, 2 реальных училища, учительская семинария, среднетехническое училище, коммерческое училище, торговая школа, музыкальные классы, художественная школа, 4 высших начальных городских училища, 2 ремесленных училища, 44 начальные школы. Их финан-сирование осуществляла Городская дума. Гласные входили в педа-гогические советы учебных заведений46.

Весной рассматривался вопрос об открытии в Царицыне поли-технического института. Акционеры Купеческого банка ассигнова-ли на его учреждение 25 тыс. руб. с ежегодным добавлением в сме-ту 5 тыс. руб. В марте часть кассовых сборов от развлекательных мероприятий также предполагалось направить на организацию по-литехникума, но позже решили собранную сумму отдать на нужды Временного исполнительного комитета47.

Царицынские предприниматели выплачивали стипендии уча-щимся торговой школы и коммерческого училища, активно участво-вали в сборе средств в пользу неимущих учеников. Для платежеспо-собного населения в городе предлагались частные уроки, репети-торство, курсы обучения востребованным профессиям.

Большие надежды общественность Царицына возлагала на внешкольное образование, которое могло уменьшить неграмотность взрослого населения. Группа лучших учителей проводила эту рабо-ту. Известные педагоги читали просветительские лекции, пользую-щиеся значительной популярностью. Например, преподаватель Ца-рицынского реального училища П.П. Курлин выступал с докладом «Ботаническая экскурсия в окрестностях Царицына», а Я.А. Алек-сандров провел цикл лекций о художниках-передвижниках.

Новым явлением стали собрания учеников, родителей, педагогов для обсуждения политических событий. 8 марта собрание учителей высказалось в поддержку новой власти и наметило принципы вы-работки уставов ученических комитетов48. Школьную среду охватил процесс создания различных общественных организаций.

Главной проблемой развития образования являлось нехватка по-мещений в городе. По-прежнему тяжелым оставался труд учителей, которых стало не хватать в связи с мобилизацией на фронт. Так, за-нятия за мобилизованного учителя 2-го высшего начального учили-ща вели учащиеся старших классов, получившие за уроки 620 руб.49

«Волго-Донской край» в заметке «Обойденные» осветил основные трудности жизни учителей: низкая оплата труда, необходимость давать частные уроки, нехватка времени на подготовку и проверку ученических тетрадей, нервный характер работы. Автор резюмиро-вал:

«Нелегкий труд: он старит рано,

113

Из крепких делает больных»50. Царицынские учителя выступили против перехода власти в руки

большевиков. 14 ноября они объявили забастовку51, парализовав-шую работу учебных заведений города.

В 1917 г. в Царицыне начинается приобщение горожан к новым проявлениям культурной жизни. Широкое распространение получи-ли такие массовые формы отдыха, как театр и кино.

В Царицыне функционировали 4 больших театрально-концерт-ных зала: в здании Общественного собрания, в саду«Конкордия», в мюзик-холле «Парнас», в Доме науки и искусства. Работали киноте-атры – «Иллюзiонъ», «Наука и жизнь», «Модерн», «Паттэ», «Худо-жественный».

Театральный сезон открылся 27 января. Были показаны пьесы «Светит, но не греет» А.Н. Островского, «Трильби» Г.Г. Ге, «Закон дикаря» М.П. Арцыбашева, «Барышня с фиалками» Т.Л. Щепкиной-Куперник. Весной в царицынском цирке выступали братья Никити-ны приглашая на свое представление броско и интригующе: «Боль-шое экстренное представление! Мировые новинки! Свобода смеха и сатиры!»52.

Театры и кинотеатры Царицына имели широкий репертуар, от-ражавший две главные темы: любовь и революционные события. Главное действие обычно сопровождалось исполнением романсов и декламацией. Общедоступные спектакли для широкой публики ор-ганизовывала Театральная комиссия Царицынского городского Со-вета рабочих и солдатских депутатов.

В городе существовали музей-паноптикум с разнообразной экс-позицией и музей местного края. В Доме науки и искусства работала библиотека-читальня, в которой имелось 8 923 издания.

Культурная жизнь была отмечена заметными событиями в му-зыкальной сфере. В Царицыне состоялись торжественные концерты всех хоров под управлением бывшего регента Покровской церкви И.М. Перегудова. Неоднократно исполнялся новый народный гимн «Боже, народ храни». В середине августа царицынские музыкаль-ные классы были преобразованы в училище, занятия в котором на-чались 4 сентября. Классы фортепиано, духовых инструментов и на-родных инструментов вели опытные педагоги53.

Осенью посещаемость культурных учреждений снизилась, жи-телям все больше приходилось думать о хлебе насущном. Органи-заторы культурных мероприятий пытались привлечь зрителя все более эпатажными постановками с революционным уклоном. Для популяризации культурных мероприятий использовались лотереи-аллегри, танцы, балы-маскарады. Часть собранных средств направ-лялась Совету рабочих и солдатских депутатов для организации вы-боров в Учредительное собрание.

В целом культурная жизнь Царицына отличалось разнообразием творческих форм. Большая степень свободы расширила возможно-

114

сти для духовного самовыражения, приобщения к культурной жиз-ни значительной части городских слоев.

В Царицыне действовало 18 православных храмов. От духовен-ства звучали призывы к единению, порядку и согласию. Священник 141-го запасного пехотного полка А.А. Благовидов одним из первых написал письмо в газету, в котором отмечал:

«Необходимо духовенству внушать своим пасомым сохранять в настоящее время порядок и отвлекать злонамеренных лиц от бес-чинств, погромов, краж и грабежей.

Временному исполнительному городскому комитету, по охране-нию общественной безопасности, совместно с военными властями нашего гарнизона, необходимо открыть действия военно-граждан-ского суда, где применялось бы только уголовное уложение, как позднейшее и менее суровое, чем своды военных постановлений. В новой жизни смертная казнь должна применяться только к злост-ным и кровожадным убийцам, от которых нет спасения мирным гражданам.

Местным капиталистам необходимо немедленно обеспечить своих служащих хорошим жалованием, а торговым людям надо не-медленно сбавить ставки на продукты и товары.

Пора остановить наглую спекуляцию и подумать о бедных лю-дях.

В такие моменты великий грех пред Богом и родиной наживать деньги»54.

Духовенство сумело организовать взаимопомощь прихожан. Об авторитете церкви свидетельствует избрание 9 июля жителями го-рода трех гласных в Царицынскую городскую думу от церковных приходов.

В 1917 г. происходил неуклонный рост числа людей, вернувших-ся с фронта домой, но не пожелавших возвратиться к религиозной стороне прежней жизни. Этот создало почву для возрастания кон-фликтности в царицынском обществе.

В середине июля в школе при Скорбященской церкви прошло собрание духовенства и мирян Царицына. Оживленное обсужде-ние вызвал вопрос о звоне колоколов в воскресные и праздничные дни, который мешал проведению солдатских митингов. Возмуще-ние собравшихся вызвало поведение некоторых военнослужащих, которые позволяли себе в церкви стоять спиной к иконам и даже курить55. Усилия царицынского духовенства по сохранению граж-данского мира остались безрезультатными.

В период революции огромную роль играло печатное слово. В Царицыне издавалось 13 газет и журналов. Популярным местным изданием являлся «Царицынский вестник», многолетним редакто-ром которого был журналист Е.Д. Жигмановский. В Царицыне и за его пределами была известна газета «Волго-Донской край». Газеты формировали общественное мнение, не случайно их изданию но-

115

вые власти уделяли особое внимание несмотря на нехватку средств и бумаги56.

После большевистского переворота в Петрограде часть прессы осуждала большевиков в статьях с многоговорящими названиями: «Без почвы», «Большевизм на ущербе». Журналисты отмечали: «До-рогой ценой бесцельно пролитой крови большевики купили власть. Ленин и Троцкий стоят во главе нового «правительства»… Каждый город, каждая губерния представляют из себя самостоятельную ре-спублику, действующую за свой страх и риск… Большевиков терпят, поскольку они гарантируют созыв Учредительного Собрания…»57. «Измученная, обессиленная родина наша, готовится выбросить большевистскую занозу, загнанную в октябре в живое тело народа», «Большевики пожирают сами себя», – писал «Волго-Донской край» в декабре 1917 г.58.

Убеждения обывателей были неустойчивы и менялись под вли-янием изменения жизненной ситуации. Это ярко отразилось в заяв-лении приказчика И.И. Ивантееева, которого собрание рабочих тре-бовало уволить за неосторожные слова: «…Вы не думайте, что вы добились 8-часового рабочего дня… придут из Англии и установят здесь такие порядки что возьмут опять рабочего за глотку и наденут на шею веревку и дадут вам такие порядки что будете молить чтоб опять был установлен старый режим»59.

Типичные настроения революционного времени выразил буду-щий командир Красной армии В.Н. Кравчук: «Во время Февраль-ской революции был на ст. Молодечно. Принимал участие в демон-страциях рабочих, посещал собрания, слушал ораторов, но ничего не понимал, только ощущал какую-то радость. Октябрьскую рево-люцию встретил там же, но с меньшим воодушевлением, т.к. про-граммы партии большевиков не понимал, считал, что октябрьская революция не нужна – довольно одной. Такому понятию содейство-вало то, что я был почему-то на стороне эс-эров, внимательней слу-шал их докладчиков, голосовал за них при выборе Учредительного Собрания. Я пошел за эс-эрами, потому что они считали себя за-щитниками крестьян (а я был крестьянином) и мне был понятней их лозунг “В борьбе обреешь ты право свое”, чем лозунг большевиков “Пролетарии всех стран соединяйтесь”. Я знал, что нужно бороться, а с кем и под руководством кого я не понимал… В Армию вступил не потому, что хотел бороться с врагами Советской власти, а нужда заставила – нечего было кушать, на работу негде поступить не мог, решил поступить в Красную Армию»60.

* * *

Повседневность 1917 г. характеризовалась политизацией всех сторон жизни простого человека. В решении вопросов жилья, снаб-жения, работы, медицины, образования, досуга обыватель тесно

116

взаимодействовал с властью. Это стало обычной практикой.Традиционные представления масс были утрачены, целостность

восприятия окружающего мира нарушена революционным взры-вом. Революционная эйфория быстро сменилась равнодушием и усталостью общества. Запас доверия к новой власти был исчерпан. Произошло резкое падение уровня жизни.

С конца 1917 г. повседневное поведение людей определялось не политическими убеждениями, а необходимостью борьбы за выжи-вание. Жители Царицына использовали традиционные механизмы для обеспечения своих потребностей: сокращали потребление, тре-бовали помощь властей, занимались мешочничеством. Население старалось «обжить катастрофу»: меньше выходило на улицы, стре-милось вооружиться, достать необходимые материальные средства для выживания. Сложился особый, катастрофичный быт, на долгие годы вперед определивший повседневную жизнь людей.

Примечания

1 Государственный архив Волгоградской области (ГАВО). Ф. И-6. Оп. 1. Д. 435. Л. 20.

2 Волго-Донской край (Царицын). 1917. 7 марта. С. 3.3 Волго-Донской край. 1917. 12 марта. С. 2, 3.4 Семенова Е.Ю. Мировоззрение городского населения Поволжья в годы Пер-

вой мировой войны (1914 – начало 1918 гг.): Социальный, экономический, поли-тический аспекты. Самара, 2012. С. 548.

5 Семенова Е.Ю. Мировоззрение городского населения Поволжья в годы Пер-вой мировой войны (1914 – начало 1918 гг.): Социальный, экономический, поли-тический аспекты. Самара, 2012. С. 301.

6 Волго-Донской край. 1917. 4 марта. С. 2.7 Марченя П.П. «Зеленый змий» на службе «Красной смуты»: Алкоголь и пья-

ные погромы от Февраля к Октябрю 1917-го // История в подробностях. 2010. № 4. С. 30–42; Марченя П.П. Безумие и логика русской смуты: От Февраля к Ок-тябрю 1917-го // Родина. 2010. № 8. С. 81.

8 Семенова Е.Ю. Мировоззрение городского населения Поволжья в годы Пер-вой мировой войны (1914 – начало 1918 гг.): Социальный, экономический, поли-тический аспекты. Самара, 2012. С. 149.

9 Минин С.К. Город-боец: Шесть диктатур 1917 года (воспоминания о работе в Царицыне). Ленинград, 1925. С. 25.

10 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 12. Л. 24.11 Марченя П.П. Фригийский колпак Февраля и терновый венец Октября //

Обозреватель–Observer. 2013. № 7 (282). С. 103–114; Марченя П.П. “Russian Smuta” и “Homo Ebrius”: «Человек Пьяный» как фактор «Смутного времени» // Вестник Московского университета МВД России. 2015. № 5. С. 187–189.

12 Волго-Донской край. 1917. 3 авг. С. 2.13 Волго-Донской край. 1917. 5 марта. С. 3; 16 июля. С. 3; 22 июля. С. 3; 23

июля. С. 3; 16 нояб. С. 3; 21 дек. С. 2.14 Волго-Донской край. 1917. 17 дек. С. 3.15 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 6. Л. 23–25об.16 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 6. Л. 23–25 об.; Д. 33. Л. 47.

117

17 1917 год в Сталинградской губернии (хроника событий). Сталинград, 1927. С. 13, 15.

18 Волго-Донской край. 1917. 12 марта. С. 3.19 Волго-Донской край. 1917. 17 марта. С. 1.20 Волго-Донской край. 1917. 5 марта. С. 1, 3; 7 марта. С. 1; 17 марта. С. 1.21 Волго-Донской край. 1917. 17 марта. С. 3.22 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 9. Л. 7; Д. 12. Л. 71, 109.23 Волго-Донской край. 1917. 21 дек. С. 2.24 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 2а. Л. 2, 7.25 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 1. Л. 5, 5об.; Хомутецкий А. Краткий очерк Союза

[торгово-промышленных служащих] Царицынской губернии с 1906 по 1922 год. Красный Царицын, 1922. С. 6–8.

26 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 9. Л. 4.27 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 12. Л. 116, 116об.28 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 33. Л. 18, 18об.29 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 16. Л. 148.30 Минин С.К. Город-боец. Шесть диктатур 1917 года (воспоминания о работе

в Царицыне). С. 69.31 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 17. Л. 84.32 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 16. Л. 151.33 Царицынский вестник (Царицын). 1917. 30 апр. С. 3.34 Волго-Донской край. 1917. 12 марта. С. 1.35 Минин С.К. Город-боец. Шесть диктатур 1917 года (воспоминания о работе

в Царицыне). С. 22.36 1917 год в Сталинградской губернии (хроника событий). С. 30, 33, 78, 98.37 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 16. Л. 67.38 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 8а. Л. 97.39 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 8а. Л. 9–10; Д. 26. Л. 1.40 Волго-Донской край. 1917. 21 дек. С. 2; ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 26. Л. 37.41 Минин С.К. Город-боец. Шесть диктатур 1917 года (воспоминания о работе

в Царицыне). С. 196.42 Волго-Донской край. 1917. 3 авг. С. 3; 14 нояб. С. 3.43 Волго-Донской край. 1917. 21 дек. С. 2; ГАВО. Р-71. Оп. 1. Д. 16. Л. 2.44 Лепкова Е.А. Медицинская помощь военнослужащим русской армии в пери-

од Первой мировой войны (по материалам г. Царицына) // Вестник Волгоградско-го государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Междуна-родные отношения. 2014. № 5. С. 110.

45 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 8а. Л. 96.46 Царицын. Сталинград. Волгоград: Вехи истории: Альманах. Волгоград,

2014. С. 5.47 Волго-Донской край. 1917. 7 марта. С. 3.48 Волго-Донской край. 1917. 12 марта. С. 3.49 Волго-Донской край. 1917. 21 дек. С. 2.50 Александров Я. Обойденные (Беседы об учащихся и педагогах) // Волго-

Донской край. 1917. 27 окт. С. 2.51 Волго-Донской край. 1917. 16 нояб. С. 3.52 Андрианова Г.Н. Цирк в Царицыне // Отчий край. 2003. № 4. С. 224.53 Андрианова Г.Н. Из истории музыкального образования в Царицыне – Ста-

линграде // Отчий край. 2014. № 2. С. 238.54 Волго-Донской край. 1917. 5 марта. С. 3.55 Волго-Донской край. 1917. 16 июля. С. 3.

118

56 Там же.57 Волго-Донской край. 1917. 27 окт. С. 2.58 Волго-Донской край. 1917. 21 дек. С. 1.59 ГАВО. Ф. Р-71. Оп. 1. Д. 12. Л. 60, 79.60 ГАВО. Ф. Р-346. Оп. 1. Д. 32. Л. 80.

Автор, аннотация, ключевые слова

Воробьёв Евгений Петрович – канд. ист. наук, доцент Волгоградского госу-дарственного архитектурно-строительного университета

vorobyev@bk.ru

В статье на основе архивных документов и газетных публикаций рассматри-вается повседневная жизнь населения Царицына в революционном 1917 г. Доку-менты Царицынского городского Совета, хранящиеся в Государственном архиве Волгоградской области, ярко показывают положение различных слоев населения, их реакцию на падение самодержавия, на политические события, на социально-экономическую ситуацию в городе. Основное внимание уделяется самым важным изменениям различных сторон повседневности горожан: росту цен, обострению дефицита продовольствия и топлива, ухудшению санитарного состояния горо-да, деградации городской системы образования и медицинского обслуживания. Рассматриваются также пьяные погромы и рост преступности в 1917 г. Делается вывод, что за лето 1917 г. царившая среди населения революционная эйфория и энтузиазм уступили место разочарованию, недовольству и борьбе за выживание. Особую роль в дестабилизации социально-экономической и политической ситуа-ции сыграли рабочие и солдаты, которые постоянно выдвигали новые требования по повышению зарплаты и улучшению снабжения. Между тем городские органы новой власти оказались не в состоянии справиться с преодолением социально-экономических трудностей.

Революция 1917 г., Царицын, Совет рабочих и солдатских депутатов, здра-

воохранение, санитарное дело, образование, общественная организация, обще-ственная деятельность, благотворительность, инфляция, товарно-денежное обра-щение, экономический кризис, преступность, политические настроения, повсед-невность, практики выживания

References(Articles from Scientific Journals)

1. Andrianova G.N. Iz istorii muzykalnogo obrazovaniya v Tsaritsyne – Stalin-grade. Otchiy kray, 2014, no. 2, p. 238.

2. Andrianova G.N. Tsirk v Tsaritsyne. Otchiy kray, 2003, no. 4, p. 224.3. Lepkova E.A. Meditsinskaya pomoshch voennosluzhashchim russkoy armii v

period Pervoy mirovoy voyny (po materialam g. Tsaritsyna). Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 4: Istoriya. Regionovedenie. Mezhdunarodnye otnosheniya, 2014, no. 5, p. 110.

4. Marchenya P.P. “Zelenyy zmiy” na sluzhbe “Krasnoy smutty”: Alkogol i pyanye pogromy ot Fevralya k Oktyabryu 1917-go. Istoriya v podrobnostyakh, 2010, no. 4, pp. 30–42.

5. Marchenya P.P. Bezumie i logika russkoy smuty: Ot Fevralya k Oktyabryu 1917-go. Rodina, 2010, no. 8, p. 81.

119

6. Marchenya P.P. Frigiyskiy kolpak Fevralya i ternovyy venets Oktyabrya. Oboz-revatel–Observer, 2013, no. 7 (282), pp. 103–114.

7. Marchenya P.P. “Russian Smuta” i “Homo Ebrius”: “Chelovek Pyanyy” kak fak-tor “Smutnogo vremeni”. Vestnik Moskovskogo universiteta MVD Rossii, 2015, no. 5, pp. 187–189.

(Monographs)

8. Semenova E.Yu. Mirovozzrenie gorodskogo naseleniya Povolzhya v gody Per-voy mirovoy voyny (1914 – nachalo 1918 gg.): Sotsialnyy, ekonomicheskiy, politiches-kiy aspekty [World view of the Urban Population of the Volga Region during the Period of the World War I (1914 – early 1918): Social, Economic, and Political Aspects]. Sa-mara, 2012, p. 149.

9. Semenova E.Yu. Mirovozzrenie gorodskogo naseleniya Povolzhya v gody Per-voy mirovoy voyny (1914 – nachalo 1918 gg.): Sotsialnyy, ekonomicheskiy, politiches-kiy aspekty [World view of the Urban Population of the Volga Region during the Period of the World War I (1914 – early 1918): Social, Economic, and Political Aspects]. Sa-mara, 2012, p. 301.

10. Semenova E.Yu. Mirovozzrenie gorodskogo naseleniya Povolzhya v gody Per-voy mirovoy voyny (1914 – nachalo 1918 gg.): Sotsialnyy, ekonomicheskiy, politiches-kiy aspekty [World view of the Urban Population of the Volga Region during the Period of the World War I (1914 – early 1918): Social, Economic, and Political Aspects]. Sa-mara, 2012, p. 548.

Author, Abstract, Key words

Evgeniy P. Vorobyov – Candidate of History, Senior Lecturer, Volgograd State University of Architecture and Civil Engineering (Volgograd, Russia)

vorobyev@bk.ru

This article, based on archival documents and newspaper articles, studies the ev-eryday life of the population of Tsaritsyn in the revolutionary 1917. Documents of Tsar-itsyn’s City Council stored in the State archive of Volgograd region clearly show the position of the different layers of the population, their reaction to the fall of autocracy, political events, social and economic situation in the city. The main focus is placed on the most important changes in various aspects of everyday life of the citizens: rising prices, more acute shortages of food and fuel, deterioration of sanitary condition of the city, the degradation of the system of education and medical care. The article also describes drunken pogroms and rising crime in 1917. It is concluded that revolution-ary euphoria and enthusiasm prevailing among the population during the summer of 1917 gave way to disappointment, discontent and struggle for survival. The workers and soldiers played a special role destabilizing the social, economic and political situ-ation as they constantly put forward new demands for raising wages and to improving the supply. Meanwhile, new city authorities were unable to cope with socio-economic difficulties.

Russian Revolution of 1917, Tsaritsyn, Soviet of Workers’ and Soldiers’ Deputies, healthcare, sanitation measures, education, public organization, public activity, char-ity, inflation, commodity-money circulation, economic crisis, crime, political moods, everyday life, practices of survival

120

РОССИЯ И МИРRussia and the World

M. Lipkin

THE “NEW WORLD ECONOMIC ORDER” AND THE COLD WAR: A VIEW FROM THE USSR

(mid 1940s – mid 1960s)*

М.А. Липкин

«Новый мировой экономический порядок» и Холодная война: Взгляд из СССР

(середина 1940-х – середина 1960-х годов)**

The complex picture of multilateral and bilateral economic diplo-macy on the issue of the postwar “New World Economic Order” and the role of the USSR in this process has for a long period been at the backyard of historical studies compared with the issues of the arms race and state borders. Taking into account the outbreak of the Cold War and the ideological struggle, the Soviet historians were obviously “ashamed” of any analysis of existed in 1943 – 1947 possibilities to build a tight economic union between Moscow, London and Washington. In the post-Soviet period this subject had only occasional references with no deep study of the Soviet archives (for instance, papers of historians from the Saratov school of American studies in Russia based on the US archival evidences1).

The term “New World Economic Order” (for the period mid 1940s – mid 1960s) in this article is used in order to avoid a mishmash with a related but a later term “New International Economic Order”. The first one means the process of making up the post-war global economic in-stitutions of the Bretton Woods system and beyond. The second one is the officially adopted in the UN documents term. It was implemented in the “Declaration on the Establishment of a New International Economic Order” (May 1974 General Assembly Resolution 3201 (S-VI)) and fixed in the “Charter of the Economic Rights and Duties of States” (December 1974 General Assembly resolution 3281 (XXIX)). The last one is a result

* Translated by Samuel Wolfson (Institute of World History, Moscow).** The article is prepared with a financial support of the Russian State Scientific Foundation

(project 14-18-02677), gained by the Institute of World History of the Russian Academy of Sciences.

121

of the international campaign for more just economic rights of the Third World states, which arose on a wave of the decolonization process of the 1960s and was to a much extent stimulated by the world oil crisis of 19732.

On September 24, 1941 at the London international conference the USSR agreed with the principal points of the Atlantic Charter. It became the basic document of the anti-Hitler coalition and later — the funda-mental premise of the UN Charter. Its fifth principle declared readiness to promote international economic cooperation. So, just after this docu-ment was signed the unofficial struggle for the leadership in the post-war world economic system started between the UK and the USA.

The first initiative was taken by the British. As early as November 1942, even before the opening of the second front in Europe, the UK worked out a huge plan for an International Clearing Union. It is well known as the “Keynes plan”, since John Maynard Keynes served the head of a financial committee which elaborated this project. On February 20, 1943 the British ambassador in Moscow Archibald Kerr transferred this document to Vyacheslav Molotov “for information”.

“This plan represents by itself the beginning of a future economic world order between the countries and benefits of peace”, – the plan said (translated from the Russian text of the project stored in the Archive of Foreign Policy of the Russian Federation3). Essentially, it offered the “financial disarmament” and an introduction of new cashless money to overcome the post-war situation of a currency turmoil and mutual indebt-edness between the nations4.

However, besides these purely financial matters the plan contained more far-reaching ideas, that the suggested Clearing Union could be-come an instrument and a basis for international politics in addition to those aims, which were given as its first priority. “The Union could be-come an axis for the future economic management of the world”, – the document suggested5.

Initially, the Soviet diplomats regarded it as the Anglo-American deal and an attempt to take control of the post-war world in their own hands. Subsequently, they reconsidered it thoroughly. Their second analysis stated that it was one of the projects on international economic planning aimed at “constraining the role of the USSR in a post-war world system, to prevent the raise of political and economic influence of the USSR in Europe and to put under control its post-war economic development”. The allies offered the USSR nothing else than to join the project and kept the Soviet Union away from its drafting. The envisaged share of the USSR in the Сlearing Union was insignificant, because it was calculated according to the country’s foreign trade volume prior to the war – the Soviet trade at those times was comparatively inconsiderable.

In the meantime, Soviet experts and diplomats were far from dwell-ing at this negative assessment. The detailed analysis uncovered possible benefits of the project. It said, that the Soviet Union was interested in the

122

extension of its external trade after the war in order to recover its econo-my. By planning this, it confirmed a necessity to preserve the monopoly of external trade and protect the Soviet market from Anglo-American export. The analysis stipulated a number of concessions and an option of joining the suggested Clearing Union in case of a better legal position for the USSR in the proposed project. The major interest was a possibility to obtain advantageous, interest-free credits. The experts envisaged a pos-sibility to soften Soviet custom duties, offer most favorable nation con-ditions and to renounce some taxes on external trade on a mutual basis.

The Keynes plan encouraged even more sympathy among Soviet ex-perts, when they compared it with the alternative American projects of the International Stabilization (later — Monetary) Fund and the Interna-tional Bank for Reconstruction and Development.

The question to participate or not in the projected international bodies raised a tough discussion of the leading experts and heads of the Peo-ple’s Commissariat of Foreign Affairs (NKID), People’s Commissariat of Finances (NKF), State Bank of the USSR (Gosbank) and the People’s Commissariat of External Trade (NKVT) in late 1943. The estimates of direct economic benefits were mostly the same – the IMF was of little in-terest for the Soviet Union, but the Bank represented an essential interest as an international crediting institution.

A result of this extremely interesting discussion was summed up in a A. Vyshinsky’s letter to V. Molotov. It said, that despite the fact that the Clearing Union was the most acceptable as it required minimum obliga-tions, «for us the major interest is in getting long-term credits what could be done through…the Bank”6.

Even though the American project stipulated a Stabilization Fund, the decision was made to support the American proposal. The key deter-minant was a political factor, not an economic one – “the USSR’s mem-bership in the Fund can be dictated only by political considerations, i.e. by a desire to support Americans as initiators of the Stabilization Fund, having in mind that after the war, as one can foresee, the Soviet Union will be interested in the development of credit and trade relations with the USA more than with England”7.

In December 1943, Directives were written for the People’s Com-missariat of Finances’ representatives, who were going to unofficial talks with American experts. It said that “the Soviet experts are allowed to state that they consider possible participation of the USSR in the inter-national monetary organization as a form of the post-war cooperation”8. The task was to prevent the American interference in the internal affairs of the Soviet Union, playing down the golden share of the USSR and the decentralization of gold depositing, and to increase the Soviet influence in the head structures of the proposed international economic institutes. The same instructions were given for the talks about the Bank with one essential addition: to state that the Bank would not be able to solve the basic question of large orders for the American industry by the Soviet

123

Union – it could be done only under a condition of a large long-term American credit.

In July 1944, at the financial conference of the UN in Bretton Woods with a consent of the USSR, the projects of the IMF and the IBRR were adopted. Yet, Soviet attempts to link it with the several billion dollars loan, promised by Roosevelt, received no attention.

That’s why in December 1943 both the head of the NKID Eсonomic Department V. Geraschenko, and Molotov’s Deputy V. Dekanozov were unanimous that time was not ripe yet to join. If the UK and France had obtained large credits and were conducting talks on even bigger sums, the Soviet request hadn’t got the adequate attention. They were for wait-and-see tactics.

Still, a decisive document that moved the weighing machine for op-timists in the Soviet establishment became the unique record – around 60 pages detailed report of the Soviet delegation at the Bretton Woods conference. Among direct economic benefits of the Soviet participation in the Fund it stated a possibility to cover the passive post-war balance by some short-term and medium-term loans. This was not a panacea that would have solved the major credit problem of the USSR, but it was regarded as an additional source of both the imports and the convertible currency for the freedom of maneuver in the Soviet external trade. The USSR share was established as 1.200 bln. dollars what meant a right to use a credit of up to 300 bln dollars per year (25 % from the general share).

The Soviet Delegation managed to gain what it wanted. It was decid-ed, that the gold deposited by the USSR as a member of the IMF would be stored by the Fund at its depositary in the USSR, i.e. on a special ac-count of the State bank of the Soviet Union. The members of Delegation foresaw a situation when Moscow could become a regional center, keep-ing the IMF gold reserves of neighboring countries of Eastern Europe. Taking into account the cost of gold transportation from such a distant place as Moscow, and the fact, that initially according to the IMF Charter not less than a half of all gold reserves were to be preserved in the USA, where it was required to be exchanged for dollars, they considered of low probability a situation that in the nearest years the Soviet gold would be transferred out of the Soviet territory.

As for the non-gold, a cash fee that the USSR had to pay as a mem-ber also had to be allocated at a special ruble account in the State bank. Moreover, as the authors estimated, the execution of all payments in the IMF in the convertible currency was the best guarantee for the USSR of any real demand for this sum in rubles from the other members of the IMF.

According to the IMF Statute in the end of each financial year, all members had to cover their liabilities to the Fund starting from the mo-ment when a member state would reach the raise of its welfare. The cri-teria was the moment when its national currency and the gold reserve

124

would exceed the quota of this country as stated when it joined the Fund. First, the Soviet experts envisaged such a situation of restoration of the country’s external trade to the prewar level in a long run. Second, they managed to adopt a clause that the countries, which suffered most from the occupation during the war, obtained a 5 year moratorium on account-ing of their local gold extraction.

An essential gain of the Soviet Delegation, especially having in mind the character of the state trade in the USSR, was that at Bretton Woods it was written that a member state could change its currency parity without the Funds consent “if this change does not affect international trade of the Funds member-countries”9. It was considered that as far as international payments were not conducted in rubles therefore a change in Soviet ru-ble’s parity was not affecting the volume and prices of export and import and therefore did not influence trade interests of other countries, leaving the USSR with a freedom of maneuver without a need of coordination in its currency politics.

One of the most important factors was the amount of the overall So-viet quota, which directly correlated with its level of representation and a number of votes in the IMF. The Soviet Union gained secured place in the Executive Directorate of the IMF. It gained 12,5 % from the total votes of the Fund’s members (UK – 13,5 %, USA – 28,3 %). Thus, by its full weight Moscow was on the 3rd place, just a bit after such a world financial center as London. As the report envisaged by combining its ef-forts with other countries the USSR could exert influence on the decision making process in the IMF.

Besides, the report mentioned several indirect benefits of this mem-bership. For instance, joining the IMF would be regarded by the USA and other United Nations as a Soviet desire to participate in the international economic cooperation. On the contrary, a refusal to join would only play in hand of reactionary elements among the American and British finan-cial capital – opponents of the post-war cooperation among the major countries in building the post-war peace and order.

The question appears: what was the cause of such a brilliant perfor-mance of the Soviet delegation at Bretton Woods and why they were so optimistic about further cooperation in the IMF and the IBRR?

Although this may sound a paradox, but a decisive factor recognized by the Soviet delegation itself was a support of the USA – on a majority of issues the Soviet and American delegations had preliminary consulta-tions. They prepared joint position for sessions and acted together some-times even against the British! The countries of Latin America supported this duet and the British had to refrain or vote against.

Of course, this system of consultations appeared only after a hard work and a stalemate situation with the amount of the Soviet quota, which Americans suggested initially. Without going deep into details one may conclude that, of course, it was also a result of the existed at that moment political will for cooperation between the leaders and their close

125

supporters in both countries.The paradox of Bretton Woods is that according to the NKID docu-

ments the level of cooperation with Americans on financial issues was much higher than when discussing the Bank. Sessions on the IBRR showed, on the contrary, deep cooperation between Americans and the British and much less sympathetic ear to the Soviets. Moreover, it hap-pened despite the fact that initially the USSR was much more interested in the Bank and its credits than in the IMF.

A possible explanation could be that the discussions on the IMF took place in the first part of the conference and the commission on the Bank worked in the second part (July 11-22 1944). By this time the British could reach a compromise on the issues of loans in which they were much interested themselves. If the IMF project for the British was inter-esting from the point of preserving their claims on the world financial influence (the zone of sterling), then in case of the Bank they were much more accommodating.

Few Russian historians that touched this subject disagree on whether the gained at Bretton Woods conditions could be implemented in practice. For instance, Vladimir Popov from the Tambov State University believes that they were absolutely incompatible with the Soviet planning economy and meant a need for radical changes towards the market laws10. On the contrary, Vladimir Batiuk from the Institute of the USA and Canada of the Russian Academy of Sciences wrote about much higher desirability for restoration of the Soviet economy with western credits through these institutes than from the old equipment gained as reparations11.

Few doubts, that in case of joining, a pressure from the West towards convergence of the Soviet economy would rise essentially. Within the Soviet leadership there were serious opponents to joining. Yet, as the logics of the Soviet representative’s report shows and as the further steps demonstrated, considerations of coexistence between the state economy and membership in based on market rules global economic organizations was a serious one.

The chain of steps necessary for the USSR to join the IMF and the IBRR was stated in a draft resolution prepared by members of the Soviet delegation in January 194512. It proposed to form a commission consisting of A. Zverev (People’s Commissariat of Finances – NKFIN), A. Vyshin-sky (People’s Comissariat of Foreign Affairs – NKID), G. Kosiachenko (State Planning – Gosplan), A. Krutikov (People’s Commissariat of Ex-ternal Trade – NKVT) and V. Emchenko (State Bank – Gosbank) to work out within 3 months and present for consideration of the State Council of People’s Commissars of the USSR proposals on such issues which have never been considered by the Soviet diplomacy and which could mean only one thing: preparation of Soviet integration into the forming new world economic system13. It included such issues as the ruble’s parity (in gold or dollars); buying and selling of gold in the USSR; a golden cover-age of the issue of bank shares of the State Bank of the USSR; existing in

126

the USSR limitations on consumer money transfers; the time of joining the Fund; law changes concerning privileges of the Funds employees; the system of international specialists’ education for the Fund and Bank, as well as final provisions (reservations) – preliminary conditions of the Soviet participation in the Fund and the Bank14.

By a Decree of the Council of People’s Commissars (Sovnarkom) from March 5, 1945 the Commission on the issues of Soviet participation in the IMF and the IBRR was established. It was led by a Head of Gos-plan N. Voznesenskiy. The Commission ordered the Soviet Delegation in Bretton Woods conference to prepare proposals on the Soviet entry. The proposals were presented for Commission’s consideration on April 8, 1945.

We still don’t know for how long this Commission worked since that date. Still on December 29 1945 the Soviet government stated to the US government that the SU by present found it impossible to sign the project of Bretton Woods Agreements. A majority of researchers consider it as the end of a story. Not at all. As the NKID documents show the question was raised again at least twice after that in 1946 and early 1947.

A temporary refusal to sign the Agreement was not equal to a final refusal to participate. That is why in 1946 serious frictions arose between the People’s Commissariat of finances and the People’s Commissariat of foreign affairs (NKID) on the issue of whether to send or not an ob-server to the founding session of the IMF and the IBRR on March 9-18, 1946 in Wilmington Island (Georgia, USA). The People’s Commissariat of foreign trade together with NKID were against it. The NKFIN had a “minority report” – it stated for sending an observer. Moreover, aston-ishingly the point of view of the Financial ministry prevailed – a Soviet trade representative in the USA F. Bystrov was sent as an observer.

Another fascinating story happened with a project of directives on talks with the USA on the credit and other issues represented to Stalin by A. Mikoyan, A. Krutikov and A. Arutunian on May 23 1946. It showed that the chance to entry did exist, but it was connected with an uneasy question of the post-war American government loan of 1 bln. US dol-lars and a final settlement of the lend-lease issues. Directives stipulated, that in case of success with these two issues, the delegation should have stated about the Soviet readiness to join the IMF and the IBRR.

As a thorough study of Mikoyan’s biography by M. Pavlov from Krasnodar shows, the project caused serious frictions in the Soviet gov-ernment15. By a sanction of Mikoyan its deputy — Stepanov sent the text to Molotov’s deputy — Lozovsky, who was an acting minister while Mo-lotov was away. It was done for mutual information, while the document expected approval of the Central Committee of Politbureau. On May 17 1946, Lozovsky for uncertain reasons made an unbelievable crime by those times – contrary to the whole Soviet hierarchy of not passing docu-ments on external affairs without informing Stalin, he sent the draft as the official Soviet proposals to the American side. All participants were

127

lucky that Americans rejected this proposal. Stalin was furious for con-cessions in this draft and all accusations laid on Lozovsky. Several years after he was repressed.

Yet the last serious discussion of the issue of the Soviet participation in global economic structures happened in December 1946 – January 1947. It was connected with a request of the Secretary General of the UN Trugve Lie about a need for short-and long-term crediting for the urgent reconstruction of economies, which he planned to forward to the IMF and the IBRR. On December 26, 1946 the Head of the UN department of MID and a Deputy head of the Economic department of MID submitted a memo in the name of Vyshinsky, suggesting to make a bid for credits using this proposal. Although they stressed the fact that the USSR was not a member of these organizations the senior MID officials called to international cooperation and thought unwise to reject the UN offer. They suggested giving some economic information on the USSR, Belorussia and Ukraine. The idea got a negative response from the Ministry of for-eign trade and Vyshinsky. Nothing came out of this attempt. Most prob-ably it was inspired by Molotov, who wanted to remain in a shadow, but obviously by this time general mood on the top has changed completely.

Neither the credit, nor the lend-lease settlement happened in 1946 in Soviet-American relations. A new team of “hawks” came to power in the White House after the death of Roosevelt and started transforming the Breton-Woods system from the original design. Finances on the recon-struction of Europe were given through the politicized Marshall Plan. The UK and France had got credits, the USSR – not.

On a joint meeting of the UN committees on economic and social questions and on social, humanitarian and cultural issues in October 14, 1947 the new line of the USSR came firm: Soviet representative criti-cized and opposed coming into force Agreements on the IMF and the IBRR, accusing them in breaking the UN Charter and developing out of the UN control.

During the war, the spirit of cooperation was a characteristic of the Soviet expert community, as analysis shows a major stake was at special post-war relations with the USA. However, the break-out of the Cold War put an end to discussions on the “right terms” of joining global structures, suggested by the allies.

As the final point in the financial and economic cooperation in multi-lateral organizations with the West, one can consider the unilateral intro-duction of a new ruble parity to the US dollar in the beginning of 1950 (a decrease from 5 rubs 30 kopeks to 4 rubs) and a simultaneous switch to a golden standard (instead of the existed before correlation to the US dollar). This artificial change in an exchange rate (explained officially by a growth of the ruble’s capacity) pursued the aim of strengthening ruble as a major currency in the financial area of COMECON and to exclude any possibility of the financial pressure from the West.

Created in 1949 within NATO COCOM and within COMECON –

128

Committee on coordination of trade with Western countries represented the beginning of the “economic cold war”. Instead of multilateral eco-nomic cooperation, the global multilateral rivalry got its start.

In the 1950s, the first sign of Soviet attempts to build some alternative global economic structures were voiced in decision passed by the inter-national Moscow Economic Conference on April 7-15, 195216. It was one of the first signs for Western diplomats, that the USSR was becoming more active in developing ties with their former colonies and used suc-cessfully the economic weapon in a propaganda war with the West. The idea of fair trade without discrimination became one of the major themes in the 1950s and 1960s.

In 1955 – the year of high hopes and good expectations from the Geneva meeting of Great Powers (first after the mid-1940s) the media and the public expected Soviet proposals of a new world economic con-ference. The British Treasury even issued a series of memoranda on its attitude towards this expected move17. Yet, the general conclusion was very modest and precautionary. Experiencing serious problems with the sterling and the trade balance, the British were more in favor of solving their own troubles, rather than joining a new international venture. In reality, in Geneva only the French proposed to set up a new international fund trying to use the attractive idea of the reduction of arms to save the money for solving problems of the Third world (first of all – grow-ing problems in their own colonies)18. The idea did not get any serious backup as well as the Geneva Conference did not bring any breakthrough in relations of East and West.

1960 was a year, which could put the clock back and put all former al-lies back to fruitful cooperation in global economic matters. High hopes were raised with the long prepared Paris summit of the great powers in May 1960. All countries prepared for this event. The inner documents of the USSR show that the Soviet Union linked its declaration on desirabil-ity to join the newly formed OECD (voiced at the European Economic Committee of the UN) with this summit. The notorious U-2 spy aircraft incident and scandalous failure of the summit meant the failure of this early détente and all preparatory work that had been going.

In the end of 1960 the Department of International Economic Orga-nizations in the MID of the USSR prepared two drafts. One considered regional integration – a Soviet position towards the EEC and EFTA, an-other one - “About a possible joining of the USSR to the General Agree-ment on Tariffs and Trade (GATT)”. One cannot trace, what was the fate of this proposal in details, but obviously it was not supported at the top. Still, it shows that the ideas of joining and changing from the within to-wards more fair and non-discriminatory rules of international trade flour-ished again among the Soviet experts in the early 1960s.

As my study on the Soviet Union and European Integration has shown, there existed two schools of thought in the USSR by that time – “dogmatic” and “progressive”, or “creative”19. The same refers to the

129

Soviet attitude towards the structures of economic world order. The dog-matic school opted for the alternative structures such as created in 1964 UNCTAD. The “progressive” – for joining on special terms and chang-ing from within the existing international organizations (OECD, GATT – the ones where some socialist countries already experienced full or partial membership status). The same diversity of opinions can be seen among the Soviet economists (theoretic school). A division between the “pro-marketers” and “anti-marketers” started right during these times and continued until the advent of Mikhail Gorbachev in mid 1980s.

Still, during the 1960s the official line of the USSR towards GATT remained hostile. Perhaps the last train on the opportunity to enter the global financial structures was missed in 1965, when the capitalist world again offered the USSR to join the new institution – the Asian Develop-ment Bank.

In March 1965, the XXI session of the UN Economic Commission for Asia and the Far East (ECAFE) passed the resolution on creation of the Asian Development Bank for the countries of this region. In October-November 1965, a preparatory meeting of 21 countries elaborating the Charter of this new institution gathered together in Bangkok. The key ac-tors included the USSR, the USA, the UK and Netherlands. Interesting to note that 10 Western countries (not located in this region) felt vital to take part. They included Austria, Canada, Denmark, Finland, Western Germa-ny, Italy, Norway, Sweden and Switzerland. France refused to take part demonstrating its negative attitude towards this pro-American project. As a result, the adopted version of Bank’s Charter proved De Gaulle’s worst apprehensions – only 20% of votes were divided equally between the member states, the last 80% were distributed according to the size of the capital stock. In other words, the US and Japanese shares were obviously the highest. Yet it is interesting that both these key capitalist countries were very interested in the Soviet membership. They wanted to show the universal nature of this organization and to play down the too obvious US domination in this Bank. Some Asian countries also expressed their wish to see the USSR among the Bank’s members as their partner in a struggle against the American dominance.

For the USSR it was a unique opportunity to join the new trans-re-gional financial organization from the beginning, to get foreign invest-ments and credits for the development of the Asian part of the Soviet Union and the Far East and to credit many interesting joint projects with Japan and other countries, which suffered from a lack of long-term cur-rency loans. This could become a launching pad for the Soviet inclusion into GATT and other global trade and financial structures.

Although the Soviet delegation at the Bangkok meeting did not say a definite “no”, the analysis submitted to the special meeting of the Pre-sidium of the CPSU denied the idea of joining this Bank. The joint memo of the Ministry of Finances and the MID of the USSR stated that the “So-viet Union’s participation in the Bank is inexpedient first of all from the

130

political point of view as far as the conditions of its creation and planned activities obviously guarantee domination of the USA, Japan and a num-ber of other imperialistic states”20. The second argument was also very important: the participation of Taiwan, South Korea and South Vietnam “could be used by China for new provocative actions against the USSR”

21. The ongoing war in Vietnam and the deepening quarrel with Mao Ze-dong played an essential role in this negative assessment of “pro” and “contra” joining the Asian Development Bank. Choosing between the economic benefits and geopolitical considerations the last ones – consid-erations of security – won in the battle between the optimists and pessi-mists in the Soviet government. The second meeting of the Presidium of the CPSU in December on this issue confirmed conclusions of the earlier ministerial memo22.

The dramatic and sometimes detective story of the Soviet participa-tion or non-participation in the post-war New World Economic order has laid down the whole spatial framework for economics of the Cold War for decades ahead. Since 1952 the Soviet Union started campaign for the alternative global structures. In 1964 the UNCTAD was established as a counter-organization to GATT. On the wave of economics of détente, and as a result of decolonization process and appearance of a lot of new actors from the Third world, several efforts of bridge building between socialist and capitalist versions of the “New International Economic Or-der” took place. For instance, the emergence of a joint GATT-UNCTAD trade centre on the wave of the CSCE, or more active Soviet position in discussions on reviewing of the Bretton Woods system in the 1970s23.

Instead of the idealistic ideas of the post-war joint financial disarma-ment and cooperation (suggested the Keynes plan in 1942), the story of the development of the New World Economic order was full of sharp competition and joint accusations between the founding nations of the Bretton Woods system, especially the USSR and the USA.

To conclude with, can we say that the Soviet Union was a participant or only a dreamer of the “New World Economic Order” in the 1940s – 1960s? Looking from the point of global history development Immanuel Wallerstein considered the Soviet Union as a part of the capitalist econ-omy24. As the recent study by Oscar Sanchez-Sibony shows, the USSR was an important link and an active participant of the global economic system acting as a bridge between the First and the Third Worlds, espe-cially in the 1960s25. Few doubts that the USSR was a global player and affected the architecture of the world even though it did not participate directly in a majority of the post-war global economic institutions. For a long time it demonstrated the alive alternative to the capitalist market economy and even though the global struggle between the communism and capitalism was lost, and the Bretton Woods system itself collapsed in early 1970s, the structures – such as UNCTAD – and progressive so-cialist values it pursued are still alive, and the example of China, which linked socialist and capitalist systems together, shows that nothing was

131

strictly predetermined ideologically in the history of the 20th century.

Notes

1 Шенин С.Ю. Американская программа «пункта-4»: 1949 – 1953. Сара-тов, 2000; Батюк В.И., Евстафьев Д.Г. Первые заморозки: Советско-аме-риканские отношения в 1945 – 1950 гг. М., 1995.

2 Garavini G. After Empires: European Integration, Decolonization and the Challenge from the Global South, 1957 – 1986. Oxford, 2012; Burke R. De-colonization and the Evolution of the International Human Rights. Philadelphia, 2012.

3 Archive of External Policy of the Ministry of Foreign Relations of the Rus-sian Federation (AVP RF). F. 06. Op. 6. P. 17. D. 170. L. 40.

4 Ibidem.5 Ibidem. P. 32.6 Ibidem. P. 181.7 Ibidem. P. 187–188. 8 Ibidem. P. 173.9 AVP RF. F. 046. Op. 7. P. 49. D. 96. L. 34.10 Попов В.П. Экономическая политика Cоветского государства. М.;

Тамбов, 2000. С. 80.11 Батюк В.И., Евстафьев Д.Г. Первые заморозки: Советско-американ-

ские отношения в 1945 – 1950 гг. М., 1995. С. 20–22.12 AVP RF. F. 06. Op. 7. P. 19. D. 197. L. 1–4.13 Ibidem.14 Ibidem.15 Павлов М.Ю. Анастас Микоян: Политический портрет на фоне со-

ветской эпохи. M., 2010. С. 228, 229.16 Lipkin M. Avril 1952, la conférence économique de Moscou: Changement

de tactique ou innovation dans la politique extérieure stalinienne? // Relations internationals (P.U.F.). 2011/3. № 147. P. 19–33.

17 The National Archives (UK) (TNA). T229/871.Treasury. Central eco-nomic planning staff. Proposed World Economic Conference arising out of the Geneva discussions (1955). Draft Brief Geneva Conference: should there be a World Economic Conference? G. van Loo, 1st July 1955.

18 Женевское совещание глав правительств четырех держав – СССР, Великобритании, США и Франции (18 – 23 июля 1955 г.): Документы и протоколы. М., 1955. С. 30–33.

19 Липкин М.А. Советский Союз и европейская интеграция: середина 1940-х – середина 1960-х годов. М., 2011. С. 212, 213.

20 Russian State Archive of Contemporary History (RGANI). F. 3. Op. 16. D. 805. L. 64.

21 Ibidem. 22 RGANI. F. 3. Op. 18. D. 816. L. 79. 23 Липкин М.А. Европейская интеграция и советские экономические

инициативы (1950-е – первая половина 1970-х годов): По новым материа-лам российских и зарубежных архивов // Новая и новейшая история. 2009. № 3. С. 47–64.

132

24 Валлерстайн И. Анализ Мировых Систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001. С. 13, 14.

25 Липкин М.А. Глобальное прочтение истории СССР: Дискуссии во-круг «Красной глобализации» Оскара Санчеса-Сибони // Российская исто-рия. 2016. № 1. С. 131–144.

Author, Abstract, Key words

Mikhail A. Lipkin – Doctor of History, Director of the Institute of World History, Russian Academy of Sciences; Professor of Moscow State Institute of International Affairs (University) (Moscow, Russia)

mli@igh.ru

The article is based on new evidences from the Archive of External Policy of the Ministry of Foreign Relations of the Russian Federation and the Russian State Archive of Contemporary History. It deals with the issue of Soviet (non-) participation in the formation of a New International (World) Economic Order (NIEO) after the World War II. It provides a detailed analysis of peculiarities of Soviet position at the conference in Bretton Woods and offers the first re-construction of the full chronology of key discussions on the Soviet part. The author argues that the temporary refusal to sign the agreements did not mean an ultimate refusal to have economic cooperation with the West. Various Soviet experts continued discussing this topic until the beginning of 1947. The article reveals the new evidence that in 1965 the USSR was again invited to one of the key banks in the global economy. This time it was the Asian Development bank, a transregional organization with global participation. However, the cur-rent geopolitical situation in the South-East Asia prevented Moscow from join-ing the Bretton Woods system through the ‘backdoor’. The author comes to the conclusion that even without its participation in official Bretton Woods institu-tions the Soviet Union influenced the world economy through the Third World countries taking part in designing new institutions of another New International Economic Order of 1960s – 1970s, such as UNCTAD.

New International (World) Economic Order (NIEO), Bretton Woods sys-tem, World Bank, International Monetary Fund (IMF), People’s Commissari-at for Foreign Affairs (NKID), USSR, USA, Great Britain, Cold War, détente, cooperation, global economy, credits, lend-lease, J. Keynes, V.M. Molotov, A. Vyshinsky

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Lipkin M. Avril 1952, la conférence économique de Moscou: Change-ment de tactique ou innovation dans la politique extérieure stalinienne? Rela-tions internationals (P.U.F.), 2011/3, no. 147, pp. 19–33.

2. Lipkin M.A. Evropeyskaya integratsiya i sovetskie ekonomicheskie init-siativy (1950-e – pervaya polovina 1970-kh godov): Po novym materialam ros-

133

siyskikh i zarubezhnykh arkhivov. Novaya i noveyshaya istoriya, 2009, no. 3, pp. 47–64.

3. Lipkin M.A. Globalnoe prochtenie istorii SSSR: Diskussii vokrug “Kras-noy globalizatsii” Oskara Sanchesa-Siboni. Rossiyskaya istoriya, 2016, no. 1, pp. 131–144.

(Monographs)

4. Batyuk V.I., Evstafev D.G. Pervye zamorozki: Sovetsko-amerikanskie otnosheniya v 1945 – 1950 gg. [The First Frosts: Soviet-American Relations in 1945 – 1950]. Moscow, 1995, 253 p.

5. Batyuk V.I., Evstafev D.G. Pervye zamorozki: Sovetsko-amerikanskie otnosheniya v 1945 – 1950 gg. [The First Frosts: Soviet-American Relations in 1945 – 1950]. Moscow, 1995, pp. 20–22.

6. Burke R. Decolonization and the Evolution of the International Human Rights. Philadelphia, 2012, 240 p.

7. Garavini G. After Empires: European Integration, Decolonization and the Challenge from the Global South, 1957 – 1986. Oxford, 2012, 336 p.

8. Lipkin M.A. Sovetskiy Soyuz i evropeyskaya integratsiya: seredina 1940-kh – seredina 1960-kh godov [The Soviet Union and European Integration: mid 1940s – mid 1960s years]. Moscow, 2011, pp. 212, 213.

9. Pavlov M.Yu. Anastas Mikoyan: Politicheskiy portret na fone sovetskoy epokhi [Anastas Mikoyan: A Political Portrait in the Background of the Soviet Era]. Moscow, 2010, pp. 228, 229.

10. Popov V.P. Ekonomicheskaya politika Covetskogo gosudarstva [Eco-nomic Policy of the Soviet State]. Moscow; Tambov, 2000, p. 80.

11. Shenin S.Yu. Amerikanskaya programma “punkta-4”: 1949 – 1953 [The American Programme of “Point 4”: 1949 – 1953]. Saratov, 2000, 148 p.

12. Vallerstein I. Analiz Mirovykh Sistem i situatsiya v sovremennom mire [The World-System Analysis and the Situation in the Modern World]. St. Pe-tersburg, 2001, pp. 13, 14.

Aвтор, аннотация, ключевые слова Липкин Михаил Аркадьевич – докт. ист. наук, директор Института

всеобщей истории РАН, профессор Московского государственного инсти-тута международных отношений (университета)

mli@igh.ru

В статье на материале неопубликованных документов двух российских архивов – АВП МИД РФ и РГАНИ – рассматривается проблема участия/неучастия СССР в построении новой системы мирового экономического порядка после Второй мировой войны с участием других ключевых стран Западного мира. Подробно разбираются нюансы советской дипломатии на конференции в Бреттон-Вудсе, впервые выстраивается хронология ключе-вых дискуссий советской стороны. Автор показывает, что временный от-каз СССР подписать Бреттон-Вудские соглашения еще не означал оконча-тельного отказа от экономического сотрудничества с Западом. Советские

134

эксперты обсуждали эту тему вплоть до начала 1947 г. Принципиально но-вым является тезис о том, что в 1965 г. СССР вновь получил приглашение принять участие уже в Азиатском банке развития – трансрегиональной организации с глобальным участием. Однако геополитическая ситуация в Юго-Восточной Азии не позволила тогда войти через этот банк в систе-му Бреттон-Вудских институтов «с черного хода». Автор приходит к вы-воду, что даже не входя в официальные институты Бреттон-Вудса, СССР оказывал влияние на мировую экономику, влияя на страны Третьего мира и участвуя в разработке институтов уже Нового международного эконо-мического порядка 1960-х – 1970-х гг., таких как Конференция ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД).

«Новый мировой экономический порядок», Бреттон-Вудская система, Всемирный банк, Международный валютный фонд, Народный комиссари-ат по иностранным делам (НКИД), СССР, США, Великобритания, Холод-ная война, разрядка, сотрудничество, глобальная экономика, займы, ленд-лиз, Дж. Кейнс, В.М. Молотов, А.Я. Вышинский

135

АНТИБОЛЬШЕВИСТСКАЯ РОССИЯAnti-Bolshevik Russia

В.В. Марковчин

“RUSOS BLANKOS” В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ В ИСПАНИИ:

СУДЬБЫ РУССКИХ ЭМИГРАНТОВ В ДОКУМЕНТАХ ИСПАНСКИХ АРХИВОВ*

V. Markovchin

“Rusos Blankos” in the Spanish Civil War:The Destinies of Russian Emigrants

in the Documents of Spanish Archives

В 2016 г. исполнилось 80 лет с начала трагических событий Гражданской войны в Испании, ставших водоразделом между двумя мировыми войнами. Несмотря на то, что эту войну принято считать локальной, участие в ней приняли выходцы из практически всех основных государств мира. Данные обстоятельства, в определенной мере, роднит Гражданские войны в России и Испании, так как практически для всех русских добровольцев второй вооруженный конфликт стал естественным, логичным продолжением первого.

“Rusos blankos” («Русские белые») – этот термин применялся в отношении русских добровольцев в официальных документах Министерства обороны Испании в период боевых действий.

И красные интернационалисты, и “Rusos blankos”, прибывшие в Испанию из различных стран Европы, Азии и даже Северной Америки, воевали за свои идеалы. И если для первых это была возможность доказать в очередной раз торжество коммунистических идей и социалистического пути развития, то для русских белогвардейцев эта война была попыткой реванша за свое поражение в Гражданской войне 1917 – 1922 гг.

Полученные к настоящему времени результаты исследования участия русских эмигрантов в Гражданской войне в Испании позволяют отметить ряд моментов. В первых обобщающих работах

* Статья подготовлена в рамках выполнения государственного задания Министерства образования и науки Российской Федерации: НИР № 1.2.15Ф «Исследование отечественной военной истории ХХ века как фактора обеспечения национальной безопасности современной России».

136

о русской антибольшевистской эмиграции, и особенно о ее военной составляющей, тема участия русских эмигрантов в Гражданской войне в Испании либо не поднималась вообще1, либо только обозначалась, но конкретно не изучалась2. Когда же началось ее конкретное изучение, она сразу же стала самостоятельным направлением в исследовании проблематики русской военной эмиграции 1920 – 1940-х гг.3 При этом сама тема быстро набрала популярность, а ее источниковая база активно пополнялась источниками различных видов и различного происхождения, особенно путем их размещения в Интернете. Наконец, этой тема вызывает интерес и западных исследователей. Среди испанских историков ей занимался Хосе Луис де Меса, известная монография которого содержит главу, посвященную именно русским добровольцам4.

Однако фундаментальные работы по данной теме пока отсутствуют.

Такая историографическая ситуация, на наш взгляд, требует всестороннего изучения участия русской военной эмиграции в Гражданской войне в Испании на основе прежде всего расширения источниковой базы, за счет поиска и введения в научный оборот ранее неизвестных документов и материалов.

Кажущееся обилие источников, размещенных в Интернете, может, скорее, затруднить работу исследователя, чем облегчить ее. Очень часто материалы по участию белых добровольцев в испанских событиях публикуются инкогнито, к тому же ссылки на источники той или иной информации, как правило, отсутствуют, что существенно подрывает доверие к ним. Основанием для таких выводов стало то обстоятельство, что на протяжении 80-ти лет в как в СССР, так и за рубежом внимание ученых было приковано к участию советских и иностранных добровольцев в этом военно-политическом конфликте. Роль русских белых отражали многочисленные статьи в периодической печати белой эмиграции, мемуары, написанные участниками войны, которые не всегда соответствовали истине.

Так, до сих пор неизвестно, каким образом в научном обороте появился дневник белогвардейского штабс-капитана Я. Полухина, погибшего в августе 1937 г. в испанской деревне Кинто, что вызывает определенные сомнения в его подлинности (по мнению ряда экспертов, дневник Я. Полухина был вывезен в СССР, где хранился в архиве одной из советских спецслужб).

Широко разошедшиеся по Интернету материалы «дневника Полухина», повествующие о жестоких боях 1937 г. в составе терсио (батальона) Донна Мария де Молина, так и не дали ответа на вопрос, где находится его подлинник. Знаменитые мемуары А.П. Яремчука 2-го, письма и разрозненные документы, многочисленные фотографии, как правило, волонтеров Испанского легиона, входившего в состав сухопутных войск Испании, не дают полной и правдивой картины участия русских белогвардейцев в очередной

137

братоубийственной войне. До 1936 г. в Испании практически отсутствовала русская диаспора.

Те единичные случаи, когда бывшие подданные Российской империи становились испанскими гражданами, практически не относятся к военной эмиграции: как правило, это были богатые аристократы, обладавшие в то время немалыми связями. Но уже после 1939 г. русская военная эмиграция в Испании появилась. Ее костяк составили белые русские добровольцы, которые получили испанское гражданство, а вместе с ним право на достойную работу (военную службу). Несколькими годами позднее некоторые из них приняли участие в боевых действиях испанской Голубой дивизии в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг., очень многие из них продолжили свою военную карьеру в Испании вплоть до середины 1960-х гг.

Тема участия белогвардейцев в испанских событиях в ходе реализации научно-издательского проекта «Русская военная эмиграция 20-х – 40-х годов ХХ века» также не нашла должного отражения. Восполнить этот недостаток во многом призван помочь новый научный проект, в рамках которого и написана настоящая статья.

* * *

Немалые перспективы в расширении источниковой базы этой темы имеет поиск ранее неизвестных документов и материалов в государственных архивах Королевства Испания.

Опытом поиска и использования этих документов, а не только мемуарной литературы, выделяется работа Джудит Кин, профессора Сиднейского университета. В ее статье5 использованы документы из Archivo Histórico Militar (AHM), Ávila. Правда, этот архив носит несколько другое наименование – Archiv General de Ávila (AGMAV, или АGA), который, в свою очередь, входит в состав объединения Национальных военных архивов (Archivos Militares Nacionales, или АМN). С другой стороны, статья Дж. Кин содержит противоречия и очевидные недоработки. Так, в середине статьи она пишет о большой пенсии, заработанной русскими добровольцами после победы армии Франко, однако в конце статьи эта пенсия вдруг превращается в «нищенскую». Вызывает недоверие и констатация автором самоубийства генерала А.В. Фока, не подтвержденная документально: в архивном личном деле А.В. Фока такая информация отсутствует.

Уже упомянутая монография испанского историка Хосе Луиса де Месы, несмотря на небольшой объем, в достаточной мере документальна и достоверна. Автором широко использованы документы из испанских архивов (частью их он поделился с нами).

Основные массивы информации по испанской армии

138

сосредоточены в военных архивах, система которых состоит из 26-ти учреждений. Среди них восемь носят наименование национальных (Archivos Militares Nacionales), 13 учреждений исполняют функции архивов временного хранения, или промежуточных (Intermedios), остальные носят статус научных (Científicos). Поиск документов об участии “Rusos blankos” в Гражданской войне в Испании по-прежнему перспективен в Национальном историческом архиве в Мадриде (AHN), а также в военных архивах в Мадриде, Авиле и Сеговии (AGM, AGA, AGS), в Историческом архиве Военно-воздушных сил Испании в Вилласьосе-де-Одон, Мадрид (AHEA). Часть полученных и использованных нами материалов находится в архиве г. Сеута (Militares en Ceuta), хранящем документы размещенных там частей Испанского легиона.

Необходимо сказать несколько слов об общих чертах, присущих всем военным архивам Испании. Эти архивные учреждения – режимные, со своими правилами, которые не всегда совпадают с правилами гражданских архивов. Практически все архивисты являются офицерами испанской армии. Рабочий день в архивах ограничен; как правило, для исследователей он заканчивается к обеденному времени.

Для ознакомления с документами такого архива необходимо предварительное согласование и разрешение на предстоящий визит, практически везде запрещена фото- и видеосъемка документов. При этом исследователю изготовят фотокопии необходимых документов, взяв за эти услуги плату, варьирующуюся в пределах от 10 до 30 центов за одну страницу формата А4. В то же время, в Историческом архиве Военно-воздушных сил Испании разрешено делать фотосъемку документов, причем без каких-либо ограничений.

Все поисковые работы компьютеризированы, большая часть документов оцифрована, что значительно упрощает работу исследователей. В случае необходимости архивные дела быстро доставляются в читальный зал.

Внутри архивных дел опись документов, как правило, полностью отсутствует, листы дел практически всегда не пронумерованы. Личные дела солдат и офицеров сформированы бессистемно, в их материалах нередко присутствуют металлические скрепки, скобки, булавки и т.п., что негативно влияет на сохранность документов.

Испанскими законами запрещено использовать для публикации информацию, касающуюся конкретных лиц, если после их смерти прошло менее 70 лет (эти ограничения на публикацию в России не распространяются).

Самая ценная информация о конкретном военнослужащем хранится в его послужном списке. Это – многостраничная брошюра формата А3, содержащая до 20-ти и даже более страниц текста. В отношении отдельных военнослужащих сохранилось несколько таких списков. Послужные списки заполнялись скрупулезно, а по

139

результатам каждого года службы составлялся краткий итог.В отличие от практики, принятой в русском документоведении

и архивном деле, личное дело военнослужащего испанской армии не состоит из нескольких самостоятельных частей, содержащих отдельную опись, которые бы свободно вынимались в случае надобности. Документы личных дел сформированы бессистемно, и нужные сведения обнаружить нелегко.

Чтобы составить представление о том или ином военнослужащем, необходимо скрупулезно пересмотреть все документы личного дела: они могут относиться к различным временным промежуткам, содержать любую информацию о состоянии здоровья военнослужащего, его выслуге, подробностях ежегодной аттестации, составе семьи, взысканиях за провинности по службе и т.д.

Самое старое досье, которое было нами выявлено в испанских архивах, относится к 1902 г.; оно касается генерал-адъютанта Свиты Е.И.В. князя Долгорукова Николая Сергеевича (1840 – 1913). Король Испании пожаловал ему один из высших своих орденов, однако в тексте указа и последующей грамоты о награждении вкралась ошибка, в связи с чем и возникла межгосударственная переписка, позднее оформившаяся в отдельное дело.

Одними из первых военнослужащих Русской армии генерала П.Н. Врангеля, появившихся в Испании, были летчики, ранее служившие в авиационных частях в Севастополе. Из материалов их личных дел, хранящихся в архиве Военно-воздушных сил Испании (АHEA), видно, что они прибыли в Испанию в 1922 г. для службы, предварительно заручившись согласием испанской стороны. Они прибыли из Бизерты (Тунис), транзитом через Францию, вместе со своими семьями, включая детей. Судьбы В. Марченко, Н. Рагозина и М. Крыгина были абсолютно разными, хотя практически всегда они оставались рядом.

Михаил Крыгин, спустя четыре года службы, по собственному желанию уволился в отставку, и больше никогда не служил. Своим друзьям он объяснял это нежеланием участвовать, после Гражданской войны в России, в каких-либо новых военных конфликтах. У семьи Крыгиных не было детей.

Всеволод Марченко успешно служил в ВВС Испании, активно участвовал в событиях испанской Гражданской войны, находясь к тому времени уже в звании капитана. Он погиб в 1937 г. во время бомбардировки военного аэродрома республиканцев под Сарагосой; его прах недавно перезахоронен (в четвертый раз) на кладбище в испанской столице. Жена Марченко, Вера Марченко (Зелинская), получала пенсию за погибшего мужа, а его внучка в настоящее время не желает с кем-либо обсуждать судьбу своего деда.

Николай Рагозин также успешно продолжал свою карьеру. Воевал в Гражданскую войну, награжден высшими наградами Испании. Уволился с военной службы только в 1954 г., в звании

140

подполковника. Его сын, Александр, 1914 г.р., уроженец Севастополя, летный техник, в годы Великой Отечественной войны воевал в составе Голубой дивизии под Ленинградом, на чем настоял его отец. У А. Рагозина было четверо детей, один из которых, Алехандро Рагозин, полицейский, проживающий на острове Майорка, живо интересуется историей семьи, готовя к изданию воспоминания своего деда, происходившего из потомственных дворян Курской губернии.

Совместно с А. Рагозиным запланирована публикация документов из личного архива, проливающих свет на историю Гражданских войн в России и Испании. В немалой степени этому будет способствовать и наличие фотоальбома, по которому можно проследить основные этапы развития мировой авиации, начиная с 1911 г. и заканчивая 1954 г, когда el teniente coronel Nicolas Ragozin уволился с военной службы.

Еще один русский эмигрант, генерал-майор Белой армии Н.В. Шинкаренко, известный в литературных кругах под псевдонимом Николай Белогорский, также принимал активное участие в боевых действиях в Испании. Находясь на излечении в госпитале г. Сан-Себастьян, он вступил в переписку с генералом Франко, пытаясь решить вопрос о создании специальной русской воинской части из числа добровольцев.

Всего в военных архивах нами выявлено два личных дела Шинкаренко. Они содержат шесть писем на французском и испанском языках, которые, вне всякого сомнения, проливают свет на многие события Гражданской войны в Испании.

Не меньший интерес вызывает переписка руководства РОВС с испанским командованием на предмет участия русского воинского контингента в боевых действиях. Документы подписаны председателем РОВС Е.К. Миллером и начальником 1-го отдела РОВС П.Н. Шатиловым

Генерал Шатилов лично выезжал на переговоры в резиденцию каудильо в Саламанке, в ходе которых генералу Франко предлагалось принять на службу воинский контингент из 800 опытных русских офицеров, проживавших во Франции, Италии, Болгарии, Греции и Югославии. В случае согласия испанцев этот контингент мог быть значительно увеличен.

Упор в переговорах делался на финансовые условия обеспечения будущего контракта: только на первый, подготовительный месяц, была затребована внушительная по тем временам сумма в 300 000 фр. франков. В результате наметившееся было соглашение не состоялось, ряды Испанского легиона и иных частей продолжали пополняться за счет добровольцев, не только прибывших в Испанию за собственный счет, но и предпочитавших воевать за меньшую зарплату или вовсе без нее.

Особый интерес, естественно, вызывают персональные данные

141

“Rusos blankos”. Так, в вышеупомянутой книге А.П. Яремчука имеется список добровольцев, включающий 66 человек. Как видно из списка, его составитель лично знал далеко не всех добровольцев, и он составлен в какой-то части, скорее всего, с чьих-то слов. Понятно, что в военных условиях вести какую-либо статистику тяжело, что с течением времени отряды генерала Франко несли невосполнимые потери (на сегодняшний день известно о почти 40 русских добровольцах, погибших во время Гражданской войны в Испании).

Другой список русских добровольцев был составлен (и передан нам) историком Хосе Луисом де Месой. Он содержит сведения уже о 87-ми белогвардейцах, чье участие в испанских событиях подтверждено документально. Как и в первом случае, слабой стороной этого списка является практически полное отсутствие основных биографических данных этих людей.

Формируемый нами список в настоящее время насчитывает более 100 фамилий (важно учесть, что в испанской армии у военнослужащего была вторая фамилия, как правило – матери, которая писалась рядом с отцовской, через тире или в скобках). Разрабатывается список по схеме, которая иллюстрируется следующим примером:

Артюхов Николай Сергеевич, Artujov (Pomerancew) Nicolas. Родился 6 декабря 1892 г. в Киеве. Родители – Сергей Артюхов и Александра Померанцева. Доброволец Николай Артюхов, выпускник Киевского Константиновского училища. Сражался в антибольшевистских войсках в России. Трижды награжден Георгиевским крестом. Лейтенант пехоты, Voluntario. В Испании с 16 августа 1937 г. Говорит по-испански. Может быть более полезным, будучи приравненным к званию сержанта в ударной пехотной части. Личное дело № А-136 exp. 24 в Archivo General Militar de Segovia. Проходил службу в Tercio de Dona Maria de Molina, 1 Tercio La Legion.

Основные биографические данные нами взяты из послужного списка, а краткая характеристика – из служебной записки, подготовленной командиром подразделения в январе 1939 г., за несколько месяцев до окончания Гражданской войны.

В нашем списке есть несколько фамилий, которые не входят ни в один из известных списков добровольцев, что лишний раз подтверждает правильность выбранного нами направления поиска. Помимо списка, в настоящее время в распоряжении коллектива, работающего над научным проектом, находится более 1 500 листов копий архивных документов; предстоит завершить работу по их переводу, систематизации и комментированию.

142

* * *

Юго-Западный государственный университет (г. Курск), совместно с Научно-исследовательским институтом (военной истории) Военной академии Генштаба Министерства обороны России готовит сборник документов, посвященный 80-й годовщине начала гражданской войны в Испании. Наиболее ценные документы, выявленные в испанских архивах, будут опубликованы в нем полностью и тем самым введены в научный оборот. Несомненно, это послужит дальнейшему изучению участия русских военных эмигрантов в Гражданской войне в Испании.

Примечания

1 Голотик С.И., Зимина В.Д., Карпенко С.В. Российская эмиграция 1920 – 30-х гг. // История России: Очерки антибольшевистской эмиграции. М., 2002. С. 4–16; Ипполитов С.С. Российская эмиграция и Европа: Несостоявшийся альянс. М., 2004.

2 Дробязко С.И., Ершов В.Ф., Карпенко С.В., Шинкарук И.С. Офицеры и командующие // Русские без Отечества: Очерки истории антибольшевистской эмиграции 20 – 40-х годов. М., 2000. С. 72–171.

3 Семенов К.К. Лицом к солнцу: Участие белоэмигрантов в гражданской войне в Испании (1936 – 1939) // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2010. М., 2010. С. 46–74; Семенов К.К. Первый опыт антифашистской борьбы – белоэмигранты в армии Испанской республики // Российская эмиграция в борьбе с фашизмом. М., 2015. С. 57–69; Siemenow K. “Biali” Rosjanie przeciwko czerwonej Hiszpanii: Rosyjska emigracja wobec hiszpansciej wojny domowej (1936 – 1939) // Glaukopis. 2015. No. 32. P. 8–29.

4 Mesa J.L. de. Los otros Internacionales: Voluntarios extranjeros desconosidos en el Bando Nacional durante la Guerra Civil (1936 – 39). Madrid, 1998. P. 79–104.

5 Яремчук А.П. Русские добровольцы в Испании, 1936 – 1939. Сан-Франциско, 1983.

6 Кин Дж. Сражаясь за Франко: Русские белоэмигранты на стороне националистов // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. 2012. № 1 (81). С. 207–228.

Автор, аннотация, ключевые слова

Марковчин Владимир Викторович – канд. ист. наук, доцент Юго-Западного государственного университета (Курск); старший науч ный сотрудник Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального штаба (Москва)

markovchin@ya.ru

143

В статье обобщен опыт работы, полученный автором в государственных архивах Королевства Испания во время изучения участия солдат и офицеров бывшей Русской армии генерала П.Н. Врангеля в событиях Гражданской войны в Испании. Полученные в ходе исследований результаты являются дальнейшим развитием научно-издательского проекта «Русская военная эмиграция», которому исполнилось 20 лет. Введение в научный оборот новых документов, выявленных в испанских архивов, обогащает источниковую базу современных исследований истории русской военной эмиграции 1920-х – 1940-х гг. Одно из наиболее перспективных направлений – подробное изучение подлинных биографий русских военных эмигрантов на основании их личных дел военнослужащих испанской армии, которые хранятся в государственных архивах Королевства Испания.

Гражданская война в Испании, русская эмиграция, во-енная эмиграция, Русский общевоинский союз, истори ография, архивоведение, государственные архивы Королевства Испания

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Keene J. Srazhayas za Franko: Russkie beloemigranty na storone natsionalistov. Neprikosnovennyy zapas: Debaty o politike i culture, 2012, no. 1 (81), p. 207–228.

2. Siemenow K. “Biali” Rosjanie przeciwko czerwonej Hiszpanii: Rosyjska emigracja wobec hiszpansciej wojny domowej (1936 – 1939). Glaukopis, 2015, no. 32, pp. 8–29.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

3. Drobyazko S.I., Ershov V.F., Karpenko S.V., Shinkaruk I.S. Ofitsery i komanduyushchie. Russkie bez Otechestva: Ocherki istorii antibolshevistskoy emigratsii 20 – 40-kh godov [The Russians without their Fatherland: Essays on the History of Anti-Bolshevik Emigration in the 1920s – 1940s]. Moscow, 2000, pp. 72–171.

4. Golotik S.I., Zimina V.D., Karpenko S.V. Rossiyskaya emigratsiya 1920 – 30-kh gg. Istoriya Rossii: Ocherki antibolshevistskoy emigratsii [History of Russia: Essays on Anti-Bolshevik Emigration]. Moscow, 2002, pp. 4–16.

5. Semenov K.K. Litsom k solntsu: Uchastie beloemigrantov v grazhdanskoy voyne v Ispanii (1936 – 1939). Ezhegodnik Doma russkogo zarubezhya imeni Aleksandra Solzhenitsyna, 2010 [Yearbook of Alexander Solzhenitsyn House of Russian Abroad, 2010]. Moscow,

144

2010, pp. 46–74. 6. Semenov K.K. Pervyy opyt antifashistskoy borby – beloemigranty v

armii Ispanskoy respubliki. Rossiyskaya emigratsiya v borbe s fashizmom [Russian Emigration in the Struggle against Fascism]. Moscow, 2015, pp. 57–69.

(Monographs)

7. Ippolitov S.S. Rossiyskaya emigratsiya i Evropa: Nesostoyavshiysya alyans [Russian Emigration and Europe: A Failed Alliance]. Moscow, 2004, 376 p.

8. Mesa J.L. de. Los otros Internacionales: Voluntarios extranjeros desconosidos en el Bando Nacional durante la Guerra Civil (1936 – 39). Madrid, 1998. P. 79–104.

Author, Abstract, Key words

Vladimir V. Markovchin – Candidate of History, Senior Lecturer, Southwest State University; Senior Researcher, Scientific Research Institute (of Military History), Military Academy of General Staff (Moscow, Russia)

markovchin@yandex.ru

The article summarizes the data obtained by the author from the state archives of the Kingdom of Spain as he was doing his research on the participation of soldiers and officers of General P. Wrangel’s former Russian army in the events of the Spanish Civil War. These findings are a further development stage of the research publishing project titled ‘Russian military emigration’, which is marking its 20 year anniversary this year. The new documents from Spanish archives being introduced into research will undoubtedly enrich and expand the source base of current research on the history of Russian military emigration in the 1920s – 1940s. One of its most promising directions is the detailed study of the Russian military emigrants’ original biographies from their personal files as the Spanish Army’s servicemen which are available at the Kingdom of Spain state archives.

Spanish Civil War, Russian emigration, military emigration, Russian

All-Military Union, historiography, archival science, Kingdom of Spain state archives

145

СОБЫТИЯ И СУДЬБЫLandmarks in Human History

Т.Н. Кондратьева

ОТ ИСТОРИЧЕСКОЙ ФАКТУРЫ К СОЦИОЛОГИЧЕСКИМ ФИГУРАМ,

ИЛИ КАК КАРДИНАЛ ДЕ РЕЦ ОБРАТИЛБОРИСА ФЕДОРОВИЧА ПОРШНЕВА ВО ФРАНКОВЕДА

T. Kondratieva

From Historical Facts to Sociological Constructs,Or How Cardinal De Retz Turned Boris Porshnev into

a Specialist in French History

Борис Федорович Поршнев (1905 – 1972) известен, прежде все-го, как франковед, удостоенный за свои исследования по истории народных движений эпохи Фронды Сталинской премии (1948 г.), а еще как специалист, стремившийся к системной реконструкции истории взаимоотношений европейских государств, а также Турции и России в первой половине XVII в. Особое место в его творчестве занимали история общественной мысли, политическая экономия и проблемы происхождения человека. Сам Поршнев всегда подчерки-вал свое франковедческое «происхождение» и на склоне лет пред-ставлял себя как ученика академика В.П. Волгина, признанного ис-следователя французского утопического социализма XVIII в.1 Так же считает его дочь, Е.Б. Поршнева2, и современные исследователи3.

* * *

Борис Федорович Поршнев родился в С.-Петербурге. В 1922 г. будущий историк окончил школу и поступил на общественно-педагогическое отделение факультета общественных наук 1-го Петроградского государственного университета4.

Из-за переезда семьи в Москву в 1922 г. Поршнев перевелся на аналогичный факультет в 1-й МГУ, который закончил в 1925 г. В 1926 г. он поступил в аспирантуру по секции Новой русской исто-рии в Институт истории РАНИОН, где под руководством большеви-ка В.И. Невского изучал общественную мысль России XIX в., осо-бенно воззрения народников. Окончил историк аспирантуру без за-

146

щиты диссертации уже в Институте истории Комакадемии в январе 1930 г., куда были переведены аспиранты после закрытия Института истории РАНИОН5, и был направлен по распределению в Ростов-на-Дону. Там Поршнев работал в должности доцента кафедры все-общей истории Северо-Кавказского коммунистического универси-тета, в Северо-Кавказском педагогическом институте, также вел за-нятия на открытом в 1930 г. в Ростове подготовительном отделении Института красной профессуры, руководил аспирантским семина-ром в Северо-Кавказском горском научно-исследовательском инсти-туте краеведения, проводил исследования в Северо-Кавказском кра-евом научно-исследовательский институте марксизма-ленинизма и принимал участие в деятельности Северо-Кавказского общества историков-марксистов6.

До настоящего времени остается окончательно не проясненным, что стало причиной превращения историка-русиста во франковеда и, шире, европеиста. В Ростове он серьезно наукой не занимался7.

В июле 1932 г. Поршнев возвратился в Москву и поступил в эт-нографическую аспирантуру Академии наук СССР, которая распо-лагалась тогда в Ленинграде, по специальности «этнография», но сразу же отчислился из нее по собственной просьбе8. Причиной ста-ло устройство 5 сентября 1932 г. на работу в Государственную би-блиотеку СССР им. В.И. Ленина, директором которой был учитель Поршнева В.И. Невский9.

Поршнев проработал в библиотеке, «как старший консультант научно-библиографического сектора и руководитель отдела систе-матического каталога по историческим наукам»10 три года, до кон-ца июля – начала августа 1935 г.11 Преимущественно он занимал-ся разработкой библиотечно-библиографических классификаторов естественных и общественных наук и «общих принципов марксист-ско-ленинской классификации»12. Кроме того, за время работы в би-блиотеке он опубликовал 10 работ, среди которых были рецензии, обзоры литературы, предисловия к литературным воспоминаниям П.П. Перцова, статьи13.

Им были написаны и другие тексты, до сих пор не опубликован-ные14.

В 1934 г. в Москве и Ленинграде Поршнев искал письма выда-ющегося отечественного антиковеда, поэта, переводчика, публици-ста, общественного деятеля, радикального мыслителя, католиче-ского монаха, иезуита, проповедника, миссионера и эмигранта В.С. Печерина, эпистолярное наследие которого собиралась издавать Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина15.

Интенсивность и разнородность работ историка перестает удив-лять, если вспомнить, что в СССР заканчивалась первая пятилетка (1928 – 1932 гг.), два последних года которой отмечены ростом де-нежной массы, высокой инфляцией, падением жизненного уровня, дефицитом товаров. С января 1931 г. в СССР была введена карточ-

147

ная система распределения основных продуктов питания и непро-довольственных товаров16. И хотя Поршнев, как научный работник Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, был отнесен ко второй категории получающих спецснабжение и спецпитание17 на себя и иждивенцев, ему приходилось браться за любую работу.

Поворотным для научной карьеры исследователя стала рабо-та над составлением комментариев, редактированием перевода «Мемуаров» кардинала де Реца (тогда писали «Ретц») и написание вступительной статьи к ним. Сам Поршнев позднее вспоминал об этом так: «В 1932 г. издательство “Аcadеmia” решило выпустить русский перевод знаменитых мемуаров Ретца (Гонди), рисующих эпоху Фронды. Мне было предложено написать комментарии и пре-дисловие к этому изданию»18.

Однако это издание не увидело свет. Попытаемся разобраться, почему так случилось, и ответить на

вопрос, как работа над этим изданием сказалась на дальнейшей ис-следовательской судьбе Бориса Федоровича Поршнева.

23 ноября 1932 г. между Поршневым и издательством «Academia» был подписан договор, согласно которому он должен был напи-сать вводную статью, комментарии и отредактировать перевод «Мемуаров» кардинала де Реца (Жана-Франсуа-Поля де Гонди). Объем работы – 40 печатных листов (п.л.). Рукопись надлежало представить к 1 июня 1933 г. Авторский гонорар составлял 250 р. за каждый п.л. вводной статьи и комментариев, 105 р. – за «подбор и редактирование текста» и 75 р. – за редактирования каждого п.л. пе-ревода19. В тот же день Поршнев обратился к издательству с прось-бой заключить договор с Н.М. Гнединой на перевод «Мемуаров»20. 23 декабря переводчица и издательство подписали договор. Перевод был оценен в 100 рублей за 1 п.л. Предполагалось, что переве-денные «Мемуары» де Реца выйдут тиражом 5 тыс. экземпляров. Перевод следовало сдать в издательство «переписанным на пишу-щей машинке в трех экземплярах» 21.

Гнедина, как и Поршнев, должна была сдать перевод к 1 июня 1933 г.22 После заключения договора издательство выплатило Гнединой 90 % гонорара, а Поршневу – 25%.23

Поршневу, видимо, казалось, что c редактированием «Мемуаров» де Реца, со вступительной статьей и комментариями он справиться быстро. 8 февраля 1933 г. он обратился в издательство «Academia» с просьбой оставить ему «редактирование» готовящегося перевода «Занимательных историй» Таллемана де Рио, за которое он может приступить «как только будет закончена работа над де Ретцом»24.

Но вскоре выяснилось, что де Рец – отнюдь не простой литера-турный материал, а охарактеризовать автора и время, опираясь на огульные марксистские характеристики, не получится. Работа затя-гивалась. 26 июня Поршнев обратился к руководству издательства с двумя просьбами: перенести срок «предоставления редактирован-

148

ного перевода» на 1 января 1934 г. и перезаключить договор «со-гласно новым ставкам»25. Издательство срок перенесло, а в измене-нии условий оплаты отказало, «ввиду того, что автор уже опоздал со сдачей»26.

Судить о том, насколько быстро и качественно делала свой пе-ревод Гнедина, трудно. 31 октября Поршнев «свидетельствовал» издательству, что «получил от переводчицы Гнединой Надежды Марковны полный перевод “Мемуаров” де Ретца в пригодном для редактирования виде в размере (согласно основному договору и дополнительному соглашению со мной) 45 (сорок пять) авторских печатных листов». В учетной карточке издания, где работники изда-тельства отмечали «прохождение» книги от рукописи до «сигнала», есть запись о том, что Поршнев получил рукопись перевода объе-мом 45 п.л. 4 ноября 1934 г.27 В архиве издательства, действительно, имеется полный тест перевода; он состоит из почти 1 000 рукопис-ных и более 200 машинописных листов и содержит многочисленные вставки и правку Гнединой и Поршнева28.

Но остается неясным, когда и в каких объемах текст поступал Поршневу и в издательство. Необходимо также выяснить, с какой интенсивностью редактировал текст Поршнев, как быстро и успеш-но работал он над вступительной статьей и комментариями.

Сама Гнедина, обращаясь 28 июля 1934 г. за «причитающимся авторским гонораром», пишет, что сдала перевод девять месяцев на-зад29, то есть не позднее начала декабря 1933 г. Остаются вопросы: кому и куда сдала?

17 января 1934 г. издательство официально напомнило Поршневу о том, что предоставленная ему отсрочка закончилась, и попросило «сообщить минимальный срок сдачи рукописи <…> в целом, со ста-тьей и комментариями»30.

28 января Поршнев сообщил издательству, что им «в основном закончена редакция текста и начерно приготовлен комментарий». Он добавил, что с 5 февраля берет месячный отпуск «по своей ос-новной работе и освобождается от всяких нагрузок для того, чтобы закончить оставшуюся часть работы». Одновременно, заверил он, «будет производиться переписка текста на машинке», а «всю руко-пись в законченном виде» он рассчитывает сдать в издательство «в первой половине марта»31.

В это же день издательство предоставило Поршневу краткую, но «окончательную» – до 15 марта 1934 г. – отсрочку и включило «Мемуары» де Реца «в твердый издательский план»32.

Думается, Поршнев не сообщил издательству всей правды, слу-кавил. Он видел и работал только с частью выполненного от руки текста перевода. Возможно, что перевод его не удовлетворял, и он все время просил переводчицу его улучшить. Сохранилось не со-держащее даты обращение Гнединой в издательство «Academia» и приписка к нему Поршнева. Из этого обращение видно, что изда-

149

тельство установило «новые расценки» оплаты труда переводчиков и предложило ей «предоставить образец <…> перевода». К своему обращению она приложила «отрывок». В приписке же Поршнева речь идет не об отрывке, а о «черновике перевода». Историк обра-щает внимание издательства на то, что перевод де Реца «представ-ляет большие трудности, как в отношении передачи литературных особенностей и стиля подлинника, так и в отношении исторической терминологии». Поршнев посчитал, что переводчица «справилась с нелегким лексиконом де Ретца и сумела в своеобразной форме со-хранить большие художественные достоинства его “Мемуаров”». Собственные же «редакторские поправки» Поршнев просил считать не недостатками перевода, «а плодами наших совместных усилий добиться его наибольшей точности и законченности»33 Вероятно, это обращение было направлено в издательство в конце января 1934 г. В учетной карточке издания сохранилась запись от 26 января 1934 г.: «Получен отрывок перевода с правкой. На отзыв Эфросу. 28.01.»34.

23 января 1934 г. Поршнев действительно запросил в Государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина отпуск «для на-учной работы без сохранения содержания». В заявление он писал: «Я не справляюсь в обычном порядке со своими научно-исследова-тельскими обязательствами и сейчас должен срочно выполнить ряд работ»35. Отпуск историка длился месяц, с 10 февраля по 10 марта36, который он, вероятно, потратил на написание вступительной статьи и комментариев, а также на редактирование. 8 февраля 1934 г. о сво-ей чрезмерной занятости он образно пишет историку русской лите-ратуры Я.З. Черняку: «Проклятый кардинал черной кошкой сидит у меня на груди и не пускает»37.

Но 13 февраля 1934 г. обнаруживается, что у Поршнева уже нет перевода и ему нечего редактировать. Он обращается к переводчице Гнединой с письмом, причем делает это, – возможно, чтобы оправ-дать надвигающуюся задержку со сдачей рукописи, – через редак-цию. Оказывается, это уже второе обращение с просьбой вернуть перевод и некую книгу «в минимально короткий срок». Поршнев подчеркивает, что отсутствие перевода и книги «грозит остановить <…> работу», ради выполнения которой он «взял отпуск»38.

9 марта 1934 г. А.М. Эфрос – известный литературный критик и переводчик, заведующий отделом французской литературы в “Academia” – дал на перевод присланного отрывка снисходитель-ный отзыв (через год, прикрывшись псевдонимом «В. Пушин», Поршнев обругает его в рецензии на издание Данте39). Эфрос отме-чал, что де Рец труден для перевода «по стилистическим особенно-стям и, отчасти, архаизмам языка». Работу, выполненную Гнединой, он оценил, как «среднюю» и «удовлетворительную»: «Она передает более или менее точно и живо смысл фразы, и перевод ее читает-ся легко. Но перевод ее нуждается в тщательной редакции [Здесь и далее подчеркнуто А.М. Эфросом. – Т.К.]. В переводе изрядное

150

количество неверно сделанных деталей, переводчица облегчает себе стилистические задачи, упрощает их, иногда больше комментирует, чем дает точный перевод, есть вставки слов, есть непонятные места и т.п.». Эфрос, «для примера» отредактировал первые две страницы перевода Гнединой. «В смысле оплаты», однако, Эфрос, несколько противореча себе, счел перевод «Мемуаров» де Реца «переводом средней трудности»40. В учетной карточке издания сделана помета, что 3 марта 1934 г. отрывок возвращен Поршневу41.

17 марта 1934 г. издательство и переводчица Гнедина заключили дополнительное соглашение, которым ее гонорар увеличивался до 125 руб. за 1 п.л. перевода. В этот же день переводчица обратилась в издательство с заявлением, в котором обратила внимание на проти-воречия в отзыве Эфроса: «В начале сказано, что подлинник труден для перевода, а в конце, что перевод средней трудности». И заяви-ла, что «сохраняет <…> за собой право требовать нового отзыва по предоставлении <…> всей работы полностью»42.

Поршнев, вероятно, интенсивно работал весну и лето 1934 г. над вступительной статьей и комментариями. Но статья, видимо, так и не превратилась в какой-то законченный текст. Историк не сдаст его в издательство, и не будет пытаться опубликовать позже. 8 ок-тября 1934 г. уставшее ждать издательство отправило Поршневу краткое, но весьма требовательное письмо, подписанное замести-телем заведующего редакционным сектором, литературоведом Я.Е. Эльсбергом: «Как обстоит дело со сдачей нам Ретца? Мы Вас давно уже не беспокоили, но теперь принуждены поставить Вам жесткий срок сдачи. Мы рукопись от Вас должны получить не позднее 1-го ноября. Если готов текст с комментариями, а задержка со статьей, сдавайте пока без статьи»43.

13 октября 1934 г. Поршнев написал пространное письмо дирек-тору издательства «Academia» Л.Б. Каменеву (в прошлом – одно-му из вождей партии большевиков), которое отослал Эльсбергу с просьбой передать адресату44.

Историк самым любезным образом выразил издательству при-знательность за предыдущие «отсрочки» и за последние «несколько месяцев забвения», когда оно не напоминало ему о его договорных авторских обязательствах. И признал, что у издательства есть все ос-нования «жестко» требовать сдачи материала. По словам Поршнева, им и переводчиком проделана уже значительная работа, и он распо-лагает 1/4 частью перевода «(10-12 листов), переписанного начисто на машинке и окончательно проверенного, и остального 3/4 (32-33 листа), не переписанного с черновой правкой». Написаны коммен-тарии и «почти полностью (3 п.л.) вступительная статья». Но, на взгляд Поршнева, «рукопись все еще не может быть сдана». Он привел ряд причин и мотивов. Прежде всего, подчеркнуто в пись-ме, он – историк и подходит к изданию «Мемуаров» де Реца, как «к публикации исторического источника». Он считает, что воспомина-

151

ния де Реца «занимают совершенно исключительное место» среди «мемуарных источников по истории Фронды <…>, как по полно-те охвата событий, так и по осведомленности автора». Работа над комментариями и редактированием рукописи превратилась для него «в полное исследование всей истории Фронды». «Я принужден был приступить к изучению источников», – пишет Поршнев, упоминая среди них мемуары, документальные публикации и «многочислен-ные листовки и памфлеты времен Фронды». В том числе памфлеты, «неизвестные французским исследователям» и неопубликованные документы. «Вся русская историческая наука в этом пункте (как и вообще в истории Франции XVII в.) ужасающе отстала и без преуве-личения находится на уровне представлений буржуазных историков восемнадцатого века», – написал Поршнев, подчеркнув при этом, что его не удовлетворяют и французские историки с их «легендой о Фронде», поскольку они «не марксисты»45.

Поршнев посетовал на то, что чем больше он погружался в ма-териал, тем очевиднее ему становилось, что он не уложится в пре-доставленные сроки и неизбежно «значительное опоздание». Ему пришлось принять нелегкое решение и «продолжать исследователь-скую работу, пока «не станут ясны хотя бы основные черты этой “неудавшейся революции”, как называют Фронду современные французские историки». Он сделал выбор и должен не только издать «Мемуары» де Реца, но и «написать специальную исследователь-скую монографию о Фронде». Историк докладывал Л.Б. Каменеву: «Сейчас я уже вплотную работаю над подготовкой этой монографии (вернее одной ее части) в плане исследовательских работ историче-ской комиссии Академии Наук»46.

Далее Поршнев счет необходимым указать, что работа над моно-графией не означает, что он предложит издательству специфический академический текст, недоступный массовому читателю. Только в процессе работы он понял, что, во-первых, «историография Фронды слишком засорена неверными взглядами и фактическими ошибка-ми», во-вторых, требуется «установить многочисленные данные, важные для непосредственного комментирования текста Ретца». Историк сообщает, что до сих пор ему не удалось найти или полу-чить мемуары, упоминаемых де Рецем участников Фронды, а неко-торые им до сих пор еще не идентифицированы. В качестве примера им упомянут мемуарист Никола Гула – «некий Goulas»47.

Резюмируя, Поршнев без обиняков писал, что не сможет «фор-сировать» работу и сдать ее «в кратчайший срок». Он предложил издательству дать ему еще одну отсрочку на полгода или, лучше, год. Если издательство его предложение не примет, он выразил го-товность вернуть аванс, но попросил не требовать выполнить это слишком поспешно48.

Наконец, Поршнев, которого постоянно увлекали новые проек-ты, сделал приписку, в которой предложил Л.Б. Каменеву заплани-

152

ровать издание перевода «сатирических листовок» (мазаринад), («4-5 тысяч листовок»), публиковавшихся во время Фронды49.

Из ответа за подписью Л.Б. Каменева и Я.Е. Эльсберга, датиро-ванного 21 октябрем 1934 г., явствует, что Поршневу «для представ-ления текста и аппарата Ретца» давалась очередная отсрочка на год (до 1 октября 1935 г.), и что «мазаринады издательство пока изда-вать не собирается»50.

Из приведенного письма видно, что в ходе работы, по сути, вы-яснилось, что Поршнев не обладал к тому времени ни познаниями, ни, очевидно, квалификацией, которые бы позволяли быстро и ка-чественно выполнить условия договора. Он не получил должной и систематической подготовки историка в университете, а в аспиран-туре, как мы помним, занимался совершенно другими сюжетами51. Кроме того, его работа над «Мемуарами» де Реца уже в 1934 г. стала превращаться в «марксистское» исследование о Фронде как о «не-удавшейся революции», ее идейном оснащении и народных (кре-стьянских) движениях. Де Рец, без сомнения, первым подтолкнул Поршнева к более широкому исследованию Фронды и народных движений.

Вторым толчком, как он вспоминал позднее, стало случай-ное знакомство в 1933 г. с неопубликованными источниками по истории народных восстаний, хранящимися в Отделе рукописей Ленинградской государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина в составе «Коллекции автографов и грамот (в просторечье – «Коллекция Дубровского»)52. Работа это, как явствует из вышеприведенного письма Л.Б. Каменеву, была включена в план исследований Академии наук СССР.

Сохранилось обращение Поршнева в Историческую комиссию АН СССР по истории советской исторической науки, созданную в 1933 г. под председательством академика В.П. Волгина. По нему можно судить о его замысле монографии и о его складывающихся исследовательских приоритетах. Историк предлагал провести изу-чение «общественно-политических идей в эпоху Фронды», которая, на его взгляд, «является только частью более общей работы по исто-рии Фронды, но имеет и самостоятельное значение». Исследование должно было опираться как на «опубликованные источники», так и на многочисленные «памфлеты и листовки времен Фронды, богатые собрания которых имеются в некоторых библиотеках СССР <…> Основной расход времени требуется на просмотр нескольких тысяч “мазаринад” – во всем объеме, в каком их можно будет собрать в СССР». Он добавлял: «Мною привлекаются источники законода-тельные, мемуарные и эпистолярные; особенно важны опублико-ванные регистры парижской ратуши и постановления парижского парламента». Поршнев отмечал, что в России Фронда не изучалась вообще, во Франции, «где научная литература, относящаяся к исто-рии Фронды, достаточно большая», – изучалась узко. Поэтому, счи-

153

тал он, и во Франции, по сути, Фронда только начинает изучаться, поскольку становится очевидна необходимость «раскрытия мас-сового характера движения, его аграрно-крестьянской основы, ак-тивной роли буржуазии, расцвета республиканских и демократиче-ских идей, тесной идейной близости с протекавшей одновременно Великой английской революцией». По мнению Поршнева, истори-кам следует приступить к исследованиям «массовых революцион-ных восстаний <…> и подлинных движущих сил движения». По его убеждению, проводимое им исследование могло впервые осветить и эти темы. Он информировал комиссию, что уже изученная им «не-большая» часть источников дает возможность «говорить не только о большом расцвете антиабсолютистских, республиканских и демо-кратических идей, но и о популярности идей массового революцион-ного восстания, а также о наличии чрезвычайно любопытных идей социального переустройства. Одновременно источники содержат в большом количестве и абсолютистские идеи, а также целую гамму переходных оттенков мнений, позволяющих проследить борьбу раз-личных социальных групп на отдельных этапах Фронды»53.

Предполагаемое исследование должно было состоять из девяти разделов:

«1) Большое историографическое введение, которое должно бу-дет ввести в основные вопросы и факты общей истории Фронды.

2) Характеристика источников. Здесь должен быть дан прежде всего очерк положения печати и печатного дела во Франции в се-редине XVII века, условий распространения, цензура и т.д., так как без всего этого невозможно правильно объяснить количественное соотношение памфлетов различных направлений и пр.

3) Борьба абсолютистской и антиабсолютистской доктрины и эпоху Фронды. Взгляд на политическую власть парламентов и Генеральных Штатов. Теории верховной власти: Ретц, Клод Жоли и др.

4) Идея всеобщего восстания. Общность различных элементов Фронды и Английской революции.

5) Патриотизм и борьба за мир. Отношения различных элемен-тов Фронды к союзу с “врагами государства”.

6) Оценка печатью различных элементов и движущих сил дви-жения. Характеристика в печати крестьянства и его роли, ремеслен-ников и их интересов, буржуазии. Борьба за и против аристократии.

7) Идея социального переустройства: экономические требования, подоходный налог, уничтожение внутренних таможен. Аграрный вопрос. Идеи равенства.

8) Антирелигиозные движения в эпоху Фронды9) Заключение. Идеи Фронды и век Людовика XIV. Идеи Фронды

и Великая Французская революция»54.Здесь же содержится приписка: «Считаю нужным сообщить так-

же, что в настоящее время мною заканчивается подготовка к печати

154

комментированного издания мемуаров кардинала Ретца (важнейше-го источника по истории Франции) и одновременно производится набор материалов к теме: крестьянские движения в годы Фронды»55.

Между тем в 1932 г. для изучения в Москве докапиталистических формаций было учреждено Московское отделение Государственной академии истории материальной культуры (МО ГАИМК). Отделение состояло из трех кафедр – истории древнего мира, истории средних веков и истории народов СССР, и трех комиссий. В ноябре и декабре 1934 г. имя Поршнева появилось в протоколах МО ГАИМК56, кото-рое «работу по истории аграрных отношений и крестьянских дви-жений древности и средних веков» считало одной из приоритетных тем57. Очевидно, что в план работы МО ГАИМК была включена упо-минаемая в письме Л.Б. Каменеву монография. Вероятно, с начала 1935 г. Поршнев активно сотрудничал с МО ГАИМК и работал над историей восстаний и народных движений во Франции XVII в. 14 мая на кафедре средних веков заслушивали его доклад «Восстание в Байонне в 1641 г.», 28 октября – «Восстание в Бретани в 1675 г.»58. Видимо, значительную часть 1934 и 1935 гг. историк посвятил сбо-ру материала и изучению этих восстаний. Его выписки из докумен-тов и материалов насчитывают сотни листов59.

В декабре 1934 г., после убийства С.М. Кирова, был арестован Л.Б. Каменев, а в феврале 1935 г. – директор Государственной би-блиотеки СССР им. В.И. Ленина, учитель и покровитель Поршнева В.И. Невский. Оба эти события, как и начавшееся сотрудничество с МО ГАИМК и Исторической комиссией АН СССР привели к уволь-нению в июле-августе 1935 г. историка из Государственной библио-теки СССР им. В.И. Ленина «по собственному желанию» и устрой-ству на работу в МО ГАИМК60.

С этого времени на долгие годы исследование народных движе-ний становится для него определяющим. Он много пишет на эти темы для МО ГАИМК. В 26 апреля 1936 г. директор МО ГАИМК А.Г. Иоаннисян отмечал его, как «досрочно выполнившего норму листа-жа 1936 г. и в представленной части своей работы “Крестьянские движения во Франции в последней четверти XVII века”, основанной на детальном изучении большого количества первоисточников, пра-вильно осветившего вопросы своей темы»61.

Дальнейшие отношения Поршнева и издательства «Academia», а также судьба издания «Мемуаров» де Реца, из-за малочисленности данных, реконструируются весьма схематично.

3 июля 1935 г. издательство предупредило Поршнева, что оно «проводит сокращение литературно-научного аппарата» к выпуска-емым книгам, и его «статья-предисловие и комментарии» к де Рецу должны уложиться в 1-1,5 п.л. Кроме того, его попросили сообщить о состоянии работы62. Невозможно сказать, получило ли издатель-ство от него перевод, но 1 октября 1935 г. в рабочих бумагах редак-ции отмечено: «перев[од] у Поршнева»63.

155

Из письма Поршнева в издательство от 2 ноября 1936 г. вид-но, что само издательство в какой-то момент «отложило» издание «Мемуаров» де Реца «в долгий ящик», а теперь неожиданно потре-бовало их предоставить. Гнедина, воспользовавшись отсрочкой, за-брала у Поршнева «основную часть манускрипта <…> для дальней-шей отделки». Переводчица, находившаяся с мужем-дипломатом в Берлине, должна была приехать в Москве только в ноябре-декабре 1935 г. Поршнев в этой связи выражал готовность представить не-медленно только 1) «текст первых восьми глав (из сорока пример-но), переписанных уже на машинке и частично окончательно подчи-щенных, 2) манускрипт перевода этих глав, 3) манускрипт перевода заключительной части мемуаров»64.

Историк сообщает все о тех же перепечатанных на машин-ке частях перевода, о которых он двумя годами раннее писал Л.Б. Каменеву, сократившихся (возможно, по забывчивости Поршнева) за два года на 4 п.л. Вероятно, Поршнев тогда же отправил пере-численные части перевода и отказался сокращать комментарии. 1 января 1937 г. издательство разорвало с Поршневым договор65.

7 марта 1937 г. издательство, тем не менее, попыталось прояснить судьбу всего перевода и обратилось за разъяснениями к Гнединой. Вероятно, переводчице письмо передал курьер, поскольку ниже ма-шинописи, она торопливо чернилами написала ответ: «Мною пере-ведены первые 21-22 л. “Мемуаров кардинала де Ретца”. Черновик манускрипта находится у Б.Ф. Поршнева. Прилагаю копию перево-да в размере XI глав с убедительной просьбой возвратить, т.к. она единственная» 66.

16 марта издательство попросило Поршнева «зайти» и прояснить судьбу большей части перевода67. 16 апреля некто М. Житомирский (вероятно, редактор), написал в служебной записке, что на предло-жение «сократить объем комментариев» Поршнев ответил отказом, вернул часть рукописи перевода, «заявив, что остальная часть на-ходится у переводчицы Гнединой. Гнедина же утверждает, что весь перевод ею сдан Поршневу. На наши просьбы к Поршневу явится в издательство для выяснения, где находится остаток рукописи, Поршнев не реагирует»68.

Поскольку сохранились машинописный текст первых 11-ти глав перевода и рукописный текст всего перевода, то, вероятно, работ-ники издательства все-таки сумели как-то их найти или получить. Гнедина хорошо ли, плохо ли, но свою работу сделала. Перевод 24-х глав содержит правку Поршнева, перевод с 25-й главы по 42-ю исправлялся только Гнединой. Возможно, какое-то время историк держал перевод последних 18-ти глав у себя, но не работал с ним. Остается невыясненным вопрос о комментариях и вступительной статье, которые должен был написать Поршнев. Писал ли их он вообще? О комментариях есть только упоминания в приведенных выше документах (их можно считать косвенными свидетельствами).

156

Сам историк позднее вспоминал: «В мемуарах Ретца встретилось бе-глое упоминание о каких-то народных волнениях накануне Фронды. Эта маленькая искра не могла не воспламенить моего внимания. К этому беглому упоминанию я захотел сделать как можно более об-стоятельное примечание»69. Вероятно, все-таки какой-то текст ком-ментариев был написан и существовал. Но то, что Поршнев писал вступительную статью, не подлежит сомнению. Сохранившиеся ма-териалы позволяют отчасти реконструировать работу Поршнева над «Мемуарами» де Реца.

Видимо, в 1932–1933 гг. историк старался накопить необходи-мый для написания вступительной статьи и комментариев матери-ал. Редактирование, кроме того, требовало хорошего знания эпохи, скрупулезного знания людей и специфических наименований долж-ностей и структур. В архиве Поршнева, находящемся в Отделе руко-писей РГБ, сохранились его читательские билеты Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина 1932–1933 и 1933 гг.70 и около 50-ти библиографических карточек, относящихся к 1932–1933 гг., которые содержат описание изданий по истории Франции XVII в. На карточках – преимущественно литература на французском язы-ке, несколько книг на русском и немецком. Картотека включает пре-жде всего источники нарративного характера, мемуары и работы по политической истории, аграрной сфере, торговле, финансам, адми-нистративному управлению, народным движениям. Среди работ – знаменитое исследование Марка Блока «Характерные черты фран-цузской аграрной истории», которое было издано впервые в 1931 г.71

3 февраля 1933 г. Поршнев обращался со специальным запросом в справочное библиографическое бюро библиотеки и просил ука-зать ему «литературу по вопросу о структуре и организации фран-цузской армии во Франции в середине XVII века (эпоха Ришелье и Мазарини)»72. Думается, что эта была только часть литературы, которую необходимо было иметь под рукой, чтобы заниматься ре-дактированием, писать комментарии и вступительную статью.

В архиве Поршнева сохранились также многочисленные выпи-ски из мемуаров, источников и литературы о Фронде, относящиеся к 1930-м гг. Среди них есть выписки, характеризующие кардинала де Реца и его «Мемуары», включая выписки из сочинений Вольтера73. Кроме того, там же можно найти три связанных, написанных би-серным почерком Поршнева, текста о де Реце, которые, думает-ся, представляют фрагменты неизданной вступительной статьи к «Мемуарам». Во-первых, это – записная книжка, на которой рукой Поршнева выведено «Франция № 1»74. Она содержит уже отчасти обработанные и структурированные материалы к биографии Поля Гонди, будущего кардинала де Реца. На полях и в подстрочнике раз-мещены тщательно выписанные отсылки на французскую литера-туру. Документ под названием «Франция № 1» посвящен исключи-тельно биографии Гонди. Это большой фрагмент более значитель-

157

ного текста. В нем биография Гонди с деталями и подробностями доведена до парижских событий зимы – начала весны 1651 г. Кроме того, в архиве Поршнева есть две рукописные редакции во многом совпадающего текста, одна из которых имеет характерное заглавие «Кардинал де Ретц и Фронда»75, а вторая самим Поршневым поде-лена на пять разделов, но лишь первый имеет подзаголовок «Эпоха и личность»76.

Думается, что материал в записной книжке с подзаголовком «Франция № 1» был написан несколько раньше, чем два других уже связанных и композиционно единых текста. Возможно, «Кардинал де Ретц и Фронда» – это сокращенный и упрощенный вариант бо-лее пространной вступительной статьи. Вспомним, что летом 1935 г. редакция просила сократить вступление. Отметим также, что мно-гие начальные фрагменты «Франции № 1» композиционно близки и даже часто текстуально совпадают с «Эпохой и личностью».

Де Рец виделся Поршневу талантливым оратором и манипулято-ром. Историк нередко именует его «народным трибуном», сравни-вает с Кромвелем, подчеркивает радикализм и рисует сторонником «республиканского правления». Де Рец, по мнению историка, был выдвинут буржуазией в гущу народа, что и позволяет называть его «народным трибуном». «“Народным трибуном”, стоявшим почти в оппозиции к остальным аристократическим вождям Фронды, дела-ли его не только блестящий талант оратора и демократические ма-неры. Его подлинная сила заключалась в тайной и явной поддерж-ке все наиболее агрессивных настроений и наиболее радикальных требований Фронды, по крайней мере, в политических вопросах. Ретц выше чем кто бы то ни было оценивал мощь революционной стихии, которую надо было оседлать <…> Кодьютер Гонди был центром притяжения всех республиканских элементов Фронды. В “Мемуарах” он старается умолчать об этом и даже приписывает себе роль умиротворителя. Но все источники и свидетельства современ-ников разоблачают его: мазаринады не раз говорят о его “республи-канстве” <…> Он сам имел неосторожность воскликнуть в горячие дни Фронды: “Если Бофор – Ферфакс, то я буду Кромвелем”. Но если Гонди был “республиканцем”, то прежде всего потому, что сам не сомневался в широкой популярности этого лозунга. Он упор-но группировал вокруг себя все наиболее радикальные элементы Фронды, так же как и наиболее радикальных представителей ли-тературной и политической мысли. Он инспирировал множество памфлетов, и многие писал сам <…> Не подлежит никакому сомне-нию, что, развернись революция дальше, неудавшийся французский Кромвель дождался бы не протектората, но эшафота. Он занимался революцией только для того, чтобы предотвратить ее развитие»77, – таковы наиболее показательные характеристики де Реца, даваемые Поршневым.

158

* * *

Итак, для Б.Ф. Поршнева начала 1930-х гг. де Рец (Гонди) был французским аналогом Кромевеля, который стремился не только возглавить Фронду, которую уже тогда Поршнев называл революци-ей, но и побыстрее покончить с ней, возможно, установив в стране республику.

Очевидно, что, как писал сам Поршнев, работа над вступитель-ной статьей и комментариями к «Мемуарам» де Реца постепенно превратилась для него в проблему народных движений во время Фронды и в проблему борьбы народа с абсолютизмом. Уже в своих незаконченных текстах о де Реце Поршнев отмечает, что во Франции шел процесс становления сильной централизованной власти, кото-рая завершилась реформами Ришелье. В ходе этого процесса старая феодальная аристократия, противостоящая централистским устрем-лениям королевской власти, вытеснялась «новым», буржуазным по происхождению дворянством, занимающем и обживающем посте-пенно старые феодальные замки. Старое родовитое дворянство в борьбе с абсолютизмом использовало крестьянство и жителей го-родов78.

Свои ранние концептуальные умозаключения Поршнев смог опубликовать впервые в 1935 г. Он трактовал Фронду как широкое антиабсолютистское движение, «вызванное непосильными налога-ми», где усилия феодальной знати смыкаются с усилиями буржуа-зии, стихийными выступлениями крестьянства и «городского про-летариата». Выделение столь неоднородного состава участников позволило Поршневу сделать вывод о том, что Фронда, с одной стороны, «завершила двухвековую борьбу феодальных сеньоров за сохранение и восстановление утраченной политической и экономи-ческой независимости», а с другой – «была ранним прологом бур-жуазных движений, являясь непосредственным откликом англий-ской революции XVII века». Абсолютизм, столкнувшись с широкой оппозицией, вскоре после завершения Фронды забрал обратно «все сделанные уступки»79.

История с переводом и изданием «Мемуаров» де Реца тянулась более четырех лет. Она показывает, что это был первый, и закон-чившейся для Поршнева неудачно, опыт знакомства с французской историей. Работа, поначалу казавшаяся ему – и, вероятно, перевод-чице Гнединой – легкой, заставила их обоих увязнуть в многочис-ленных сложностях эпохи. Поршневу, которого в университете, а потом в аспирантуре учили писать размашистые тексты, де Рец, по-видимому, просто не давался. Классовый предельно обобщенный, с высоким уровнем абстракции, подход был годен для вступительной статьи (там можно было легко отделить прогрессивных персонажей, выражающих интересы, как предписывал советский марксизм, пе-редовых, эксплуатируемых классов и слоев, от реакционных, цепля-

159

ющихся за старое), но абсолютно не подходил для редактирования и комментариев «Мемуаров» де Реца. Ремесло комментатора требова-ло не парения над материалом, а погружения в него.

Справедливости ради признаем, что Поршнев прилагал огромные усилия, чтобы детально изучить эпоху. Поворот к Фронде и народ-ным движениям означал только то, что времени на это требовалось несоизмеримо больше, чем первоначально казалось. Проблематика народных движений и классовой борьбы оказывалась привлекатель-ной, поскольку была политически и академически актуальна. Кроме того, она избавляла от вязкого «крохоборства», кое требовало ремес-ло комментатора, выпускало на простор воображение. Можно было заниматься генерализациями, писать широкие полотна, обозначать ход истории, создавать схемы.

Нельзя исключить того, что свою роль в превращении русиста во франковеда сыграли определенные, сверху спущенные и подкре-пленные решениями Исторической комиссии АН СССР по истории советской исторической науки и МО ГАИМК, политические уста-новки. Эти решения, выражаясь по-канцелярски и житейски, от-крывали вакансии, одну из которых – франковедческую, – учитывая обстоятельства, складывающиеся в Государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина, Борис Федорович Поршнев постарался за-нять.

Примечания

1 Поршнев Б.Ф. Мелье. М., 1964. С. 20.2 Поршнева Е.Б. Реальность воображения (записки об отце) // Поршнев

Б.Ф. О начале человеческой истории: Проблемы палеопсихологии. СПб., 2007. С. 548.

3 Вите О. Борис Федорович Поршнев и его критика человеческой исто-рии // Французский ежегодник, 2005: Абсолютизм во Франции: К 100-ле-тию Б.Ф. Поршнева (1905 – 1972). М., 2005. С. 5; Гладышев А.В. Три со-ветских историка французского коммунизма XVIII в.: Волгин, Поршнев, Кучеренко // Французский ежегодник, 2007: Советская и французская историографии в зеркальном отражении: 20 – 80-е годы XX века. М., 2007. С. 204; Гордон А.В. Великая французская революция в советской истори-ографии. М., 2009. С. 184.

4 Кондратьева Т.Н. Обучение студентов на общественно-педагоги-ческом отделении факультета общественных наук МГУ (1921 – 1925 гг.) // Вестник Томского государственного университета. История. 2014. № 6 (32). С. 89–94.

5 Кондратьева Т.Н. Борис Федорович Поршнев: Начало большого пути // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2016. Т. 15. Вып. 1. С. 157, 161, 168, 169.

6 Архив Российской Академии наук (АРАН) Ф. 1574. Оп. 4, Д. Л. 4об., 8; Архив Российской Академии наук. Санкт-Петербургский филиал (АРАНСПбФ). Ф. 222. Оп. 002. Д. 290. Л. 3; Архив Российской государ-ственной библиотеки (АРГБ). Оп. 40. Д. 457. Л. 8, 14 об., 19.

160

7 Центр документации Новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО). Ф. 117. Оп. 1. Д. 41. Л. 2; Государственный Архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 2303. Оп. 8. Д. 115. Л. 26; АРГБ. Оп. 52. Д. 13. Л. 10; АРАНСПбФ. Ф. 222. Оп. 002. Д. 290. Л. 2.

8 АРАНСПбФ. Ф. 222. Оп. 002. Д. 290. Л. 1–5.9 Самарин А.Ю. Б.Ф. Поршнев – научный консультант Всесоюзной би-

блиотеки им. В.И. Ленина // Библиотековедение. 2014. № 2. С. 78.10 АРГБ. Оп. 51. Д. 98. Л. 2.11 Самарин А.Ю. Б.Ф. Поршнев – научный консультант Всесоюзной

библиотеки им. В.И. Ленина // Библиотековедение. 2014. № 2. С. 84.12 Самарин А. Ю. Б.Ф. Поршнев – научный консультант Всесоюзной

библиотеки им. В.И. Ленина // Библиотековедение. 2014. № 2. С. 83.13 Труды Б.Ф. Поршнева // Поршнев Б.Ф. О начале человеческой исто-

рии: Проблемы палеопсихологии. СПб., 2007. С. 497. 14 Самарин А.Ю. Б.Ф. Поршнев – научный консультант Всесоюзной

библиотеки им. В.И. Ленина // Библиотековедение. 2014. № 2. С. 80.15 Кондратьева Т.Н. Б.Ф. Поршнев в поисках наследия русского ка-

толика В.С. Печерина // Вестник Тюменского государственного универ-ситета: Гуманитарные исследования. Humanitates. 2015. Т. 1. № 1 (1). С. 123–130.

16 Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927 – 1941. М., 1999. С. 89.

17 АРГБ. Оп. 53. Д. 13. Л. 1а, 7, 19, 21, 45, 113.18 Поршнев Б.Ф. Как я работал в СССР над книгой по истории Франции

XVII века // Европа: Международный альманах. Тюмень, 2003. Вып. III. С. 194.

19 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 188. Л. 3, 3об. 20 Там же. Л. 31. 21 Там же. Л. 32, 33.22 Там же. Л. 47.23 Там же. Л. 47.24 Там же. Л. 8. 25 Там же. Л. 9, 10.26 Там же. Л. 9, 11.27 Там же. Л. 46.28 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 1370–1374.29 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 188. Л. 39. 30 Там же. Л. 14. 31 Там же. Л. 17.32 Там же. Л. 16. 33 Там же. Л. 43, 43об.34 Там же. Л. 46, 47. 35 АРГБ. Оп. 40. Д. 457. Л. 9.36 Там же. Л. 8, 9.37 РГАЛИ. Ф. 2208. Оп. 2. Д. 414. Л. 1.38 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 188. Л. 15.39 Пушин В. Изысканно опошленный Данте [Данте Алигиери. Vita

Nova. Пер. с итал., введ. и примеч. А. Эфроса. М., 1934] // Книга и проле-тарская революция. 1935. № 3. С. 87–90.

161

40 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 188. Л. 35, 46.41 Там же. Л. 46.42 Там же. Л. 37, 38. 43 Там же. Л. 19.44 Кондратьева Т.Н. Борис Федорович Поршнев: Начало большого

пути // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2016. Т. 15. Вып. 1. С. 158.

45 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 188. Л. 20, 21об.46 Там же. Л. 20об.47 Там же. Л. 21.48 Там же. Л. 21об.49 Там же. Л. 22.50 Там же. Л. 24, 25.51 Там же. Л. 23.52 Поршнев Б.Ф. Народные восстания перед Фрондой (1623 – 1648). М.;

Л., 1948. С. 7. 53 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 3. Л. 38, 39.54 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 3. Л. 39. 55 Там же.56 Архив Института истории Материальной Культуры (АИИМК). Ф. 2.

Оп. 1934. Д. 407. Л. 45, 54.57 АИИМК. Ф. 2. Оп. 1. 1935. Д. 367. Л. 1. 58 Там же. Л. 6об. 59 ОР РГБ. Ф. 684. К. 9. Д. 2. Л. 1–11, 13–22, 24–38. 60 Самарин А. Ю. Б.Ф. Поршнев – научный консультант Всесоюзной

библиотеки им. В.И. Ленина // Библиотековедение. 2014. № 2. С. 84.61 АИИМК. Ф. 2. Оп. 6. Д. 103. Л. 2об.62 РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Д. 188. Л. 26. 63 Там же. Л. 40.64 Там же. Л. 27, 27об. 65 Там же. Л. 45, 47. 66 Там же. Л. 41, 42.67 Там же. Л. 28.68 Там же. Л. 29.69 Поршнев Б.Ф. Как я работал в СССР над книгой по истории Франции

XVII века // Европа. Международный альманах. Тюмень, 2003. Вып. III. С. 195.

70 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 10. Л. 96, 102.71 Там же. Л. 1–90. 72 Там же. Л. 52. 73 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 8. Л. 5–8об., 12. 74 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 10. Л. 65–101.75 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 4. Л. 130–143об.76 ОР РГБ. Ф. 684. К. 9. Д. 11. Л. 49–87.77 ОР РГБ. Ф. 684. К. 8. Д. 4. Л. 139об.; К. 9. Д. 11. Л. 74–76.78 РГБ ОР. Ф. 684. К. 8. Д. 4. Л. 131, 131об.79 Поршнев Б.Ф. Фронда // Большая советская энциклопедия. Т. 59. М.,

1935. Стб. 233–245.

162

Автор, аннотация, ключевые слова

Кондратьева Тамара Николаевна – канд. ист. наук, доцент Тюменского государственного университета

ktamara1960@yandex.ru

Статья посвящена началу исследовательской деятельности Бориса Федоровича Поршнева и раскрывает историю превращения известного советского историка Франции, лауреата Сталинской премии (1948 г.), из русиста во франковеда. Показано, что превращение во франковеда нача-лось в 1932 г., после возвращения историка с семьей в Москву из Ростова-на-Дону. Поступление его в этнографическую аспиранту в Ленинград (1932 г.), на работу в Государственную библиотеку СССР им. В.И. Ленина (1932 г.) и разнородные публикации 1934–1935 гг. показывают, что его об-ращение к истории Франции было случайным. Толчком послужила работа над вступительной статьей, комментариями и редактированием перевода «Мемуаров» кардинала де Реца, выполняемого по договору с издатель-ством «Academia» (1932 г.). Работа над переводом, выполненного Н.М. Гнединой, и работа Б.Ф. Поршнева должна была занять, по условиям до-говора, полгода, но затянулась до 1937 г. Б.Ф. Поршнев свою часть рабо-ты до конца не выполнил. Скрупулезный разбор всех деталей выполнения проекта показывает, что Б.Ф. Поршнев не обладал необходимой профес-сиональной квалификацией и эрудицией, которые бы позволяли быстро и качественно выполнить условия договора. И Поршнев приступил к изуче-нию народных движений во время Фронды, которые надолго станут его ведущей научной темой.

Б.Ф. Поршнев, Л.Б. Каменев, Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина, издательство «Academia», кардинал де Рец, «Мемуары» кар-динала де Реца, история Франции, народное движение, Фронда, научные комментарии, научное редактирование

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Kondrateva T.N. Boris Fedorovich Porshnev: Nachalo bolshogo puti. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya, filologiya, 2016, vol. 15, no. 1, pp. 157, 161, 168, 169.

2. Kondrateva T.N. Boris Fedorovich Porshnev: Nachalo bolshogo puti. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya, filologiya, 2016, vol. 15, no. 1, p. 158.

3. Kondrateva T.N. B.F. Porshnev v poiskakh naslediya russkogo kato-lika V.S. Pecherina. Vestnik Tyumenskogo gosudarstvennogo universiteta: Gumanitarnye issledovaniya. Humanitates, 2015, vol. 1, no. 1 (1), pp. 123–130.

4. Kondrateva T.N. Obuchenie studentov na obshchestvenno-peda-gogicheskom otdelenii fakulteta obshchestvennykh nauk MGU (1921 – 1925 gg.). Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya, 2014, no. 6 (32), pp. 89–94.

5. Samarin A.Yu. B.F. Porshnev – nauchnyy konsultant Vsesoyuznoy bib-

163

lioteki im. V.I. Lenina. Bibliotekovedenie, 2014, no. 2, p. 78.6. Samarin A.Yu. B.F. Porshnev – nauchnyy konsultant Vsesoyuznoy bib-

lioteki im. V.I. Lenina. Bibliotekovedenie, 2014, no. 2, p. 80.7. Samarin A.Yu. B.F. Porshnev – nauchnyy konsultant Vsesoyuznoy bib-

lioteki im. V.I. Lenina. Bibliotekovedenie, 2014, no. 2, p. 83.8. Samarin A.Yu. B.F. Porshnev – nauchnyy konsultant Vsesoyuznoy bib-

lioteki im. V.I. Lenina. Bibliotekovedenie, 2014, no. 2, p. 84.9. Samarin A.Yu. B.F. Porshnev – nauchnyy konsultant Vsesoyuznoy bib-

lioteki im. V.I. Lenina. Bibliotekovedenie, 2014, no. 2, p. 84.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

10. Gladyshev A.V. Tri sovetskikh istorika frantsuzskogo kommunizma XVIII v.: Volgin, Porshnev, Kucherenko. Frantsuzskiy ezhegodnik, 2007: Sovetskaya i frantsuzskaya istoriografii v zerkalnom otrazhenii: 20 – 80-e gody XX veka [French Yearbook, 2007: The Soviet and French Historiographies in a Mirror Reflection: 20s – 80s of 20th century]. Moscow, 2007, p. 204.

11. Porshnev B.F. Fronda. Bolshaya sovetskaya entsiklopediya [Great Soviet Encyclopedia]. Mosow, 1935, vol. 59, cols. 233–245.

12. Vite O. Boris Fedorovich Porshnev i ego kritika chelovecheskoy isto-rii. Frantsuzskiy ezhegodnik, 2005: Absolyutizm vo Frantsii: K 100-letiyu B.F. Porshneva (1905 – 1972) [French Yearbook, 2005: Absolutism in France: For the 100th Anniversary of Boris F. Porshnev (1905 – 1972)]. Moscow, 2005, p. 5.

(Monographs)

13. Gordon A.V. Velikaya frantsuzskaya revolyutsiya v sovetskoy istorio-grafii [The Grate French Revolution in the Soviet Historiography]. Moscow, 2009, p. 184.

14. Osokina E.A. Za fasadom “stalinskogo izobiliya”: Raspredelenie i rynok v snabzhenii naseleniya v gody industrializatsii, 1927 – 1941 [Behind the Facade of “Stalin’s Plenty”: Distribution and Market in the Supply of the Population during the Years of the Industrialization, 1927 - 1941]. Moscow, 1999, p. 89.

15. Porshnev B.F. Mele [Jean Meslier]. Moscow, 1964, p. 20.16. Porshnev B.F. Narodnye vosstaniya pered Frondoy (1623 – 1648)

[Popular Uprisings before the Fronde (1623 – 1648)]. Moscow; Leningrad, 1948, p. 7.

Author, Abstract, Key words

Tamara N. Kondratieva – Candidate of History, Senior Lecturer, Tumen State University (Tumen, Russia)

ktamara1960@yandex.ru

The article describes the beginning of the research activity of Boris F. Porshnev, an eminent Soviet historian of France, the Stalin Prize winner (1948). He started off as a specialist in the Russian history and got interested in the history of France later in his academic career. The article demonstrates that Porshnev’s research focus changed in 1932, after his family had returned from

164

Rostov-on-Don to Moscow. In 1932 Boris F. Porshnev entered the ethnographic post-graduate program in Leningrad and got a job in the Lenin State Library of the USSR. In 1934–1935 he authored and got published articles on a number of diverse topics, which proves that his turn to French history was but accidental. In 1932 Porshnev signed a contract with the Academia Publishing House that was planning to publish The Memoirs of Cardinal de Retz. Porshnev was to write a preface, commentaries and to edit the translation done by Nadezhda M. Gnedina. That work sparked the historian’s interest in France. Originally, the work was supposed to take six months; however, it was not finished until 1937. Moreover, Boris F. Porshnev failed to complete his part of the project. A scrupu-lous analysis reveals that the historian lacked necessary expertise and erudition needed to properly meet his obligations under the contract in due time. Then, Porshnev started studying popular movements during the Fronde, which would become the major area of his academic interest for a long time.

Boris F. Porshnev, Lev B. Kamenev, Lenin State Library of the USSR, Academia Publishing House, Cardinal de Retz, The Memoirs of Cardinal de Retz, history of France, popular movement, Fronde, scientific comments, sci-entific editing

165

У КНИЖНОЙ ПОЛКИBook Reviews

М.В. Каиль

ПАТРИАРХ ТИХОН:ЛИЧНОСТЬ, ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБРАЗ И БОРЬБА

МИФОЛОГЕМ*

M. Kail

Patriarch Tikhon: Personality, Historical Image, and Struggle of Mithologems

Самым известным и чтимым в сонме новомучеников и испо-ведников российских (особой категории святых, пострадавших в годы репрессий в отношении духовенства и верующих в Советской России) является возглавлявший Русскую православную церковь с 1917 г. до своей кончины в 1925 г. патриарх Тихон (Беллавин). Его образ в современных историографических, публицистических про-екциях иконографичен и фактически не допускает собственно ис-следовательских практик в отношении персоны, жизненного пути и служения предстоятеля церкви.

Эта ситуация создает очевидную познавательную проблему. Единственная по жанру биография патриарха Тихона вышла в свет впервые в 1990 г. и принадлежала перу публициста М. Вострышева1. Эта работа многократно переиздавалась, и доселе вопрос о сколь-ко-нибудь полной научной биографии патриарха не ставился и не решался.

Даже весьма известные и амбициозные специалисты в области церковной истории советского периода, биографы последующих за Тихоном предстоятелей РПЦ специальным образом не останавли-вались на его пути. М.И. Одинцов рассмотрел путь предстоятеля церкви только в контексте его следственного дела2. Не обращался к биографии патриарха Тихона ни протоиерей В. Цыпин, ни дру-гие церковные и светские авторы первого поколения исследователей церковной истории, активно работавшие в 1990-е гг.

* Статья подготовлена при поддержке РГНФ, проект «Клир и мир российской провинции первой половины ХХ в.: теория и практика биографики православных пастырей и мирян» (№14-31-01249а2), и Гранта Президента Российской Федерации, проект «Социальная история православия: конфессиональные институты и практики в новейшей истории России» (МК-7090.2015.6).

166

И позднее в работах самого широкого плана обобщения, в част-ности, у А.Н. Кашеварова, специального анализа деятельности и пути патриарха нет3. Автор, рассматривая органы высшего церков-ного управления в годы Гражданской войны, в качестве таковых ви-дит лишь Священный Синод и Высший церковный Совет.

Это отправное наблюдение за историографической ситуацией фиксирует своего рода историографический феномен – сверхпо-пулярная, действительно значимая и знаковая фигура патриарха Тихона, с которого в истории страны начинается второй патриарший период, исследователями не изучена. Подобная «фигура избегания» объяснима с позиций факторного анализа. Ведь на практику истори-описания влияет политика, корпоративное давление и даже сложив-шиеся стереотипы общественного сознания.

Еще при жизни патриарха, а в особенности в 1925 г., после его смерти, из печати вышел ряд изданий-агиток, очерняющих почив-шего, представляющих его монархистом, контрреволюционером – присваивающих патриарху долгий перечень самых нелесных ха-рактеристик. Иные из таких изданий с явной агитационной целью выходили без указаний издательства в псевдо-церковном оформ-лении (форматы молитвословов и шрифты, принятые в церковных изданиях, что у определенной категории читателей могло вызвать ассоциацию с церковной позицией), но отчетливо пропагандист-ским, антицерковным содержанием4. Автор подобной работы писал: «Какую роль играл Тихон в первые годы Октябрьской революции, памятно всем. В тот момент он был моральным средоточием ре-акционных происков против Советской власти и пытался, отчасти самостоятельно, отчасти под чужим влиянием, возглавить контр-революционное движение. Свою патриаршую карьеру он начал с “анафемы” большевикам, а в тяжелую годину голода отдал приказ о сопротивлении изъятию церковных ценностей, предназначенных для спасения голодающих людей от смерти»5.

В работа опубликован текст «завещания» патриарха, датирован-ного 7 апреля 1925 г.6, легитимируя тем самым его, вписывая в кон-текст жизни патриарха. Публикация этого текста была средоточием подобных агитизданий: «Нужно признать, что своим завещанием патриарх Тихон в достаточной степени загладил свои вины перед Советской властью». Более того, отмечалось: «Патриарх понял свои заблуждения, понял, что он был игрушкой в руках злостных контр-революционеров, и в последние дни своей жизни искупил все…»7.

Подобные тексты сформировали информационно-оценочное поле для современников и манеру историописания всего советско-го периода, а в постсоветское время послужили убедительным обо-снованием для фиксации незаслуженного поношения, оскорблений патриарху и, в конечно итоге, – его святости.

Оценочные крайности при изменении социально-политической обстановки в стране сменили полярность. Собственно, возвращение

167

образа патриарха в общественный дискурс связано с публикацией работы М.Е. Губонина, являвшейся одной из первых, посвященных патриарху Тихону и опирающихся на источники8.

Составитель пишет: «В нашем Сборнике, озаглавленном “Современники о Патриархе Тихоне”, собраны, по возможности, те “мелочи патриаршей жизни”, которые, по-видимому, не могут пре-тендовать на внимание и место в официальной биографии почивше-го Святейшего Патриарха Тихона или солидном исследовании о его жизни и деятельности, именно в силу этой своей кажущейся мало-важности.

Между тем, благоговейное почитание памяти сего Великого Святителя внушило нам мысль о самом тщательном собирании и бережном хранении этих биографических бытовых крох, так как ду-мается, что при всей своей – повторяем – кажущейся незначитель-ности, приведенные штрихи нередко носят на себе печать большой исторической правды и обнаруживают ту интимную сторону жизни, следы которой тщетно мы стали бы искать в официальных источни-ках.

Поэтому, пренебрегать подобными “мелочами” – значит, по на-шему разумению, сознательно закрывать глаза на уяснение себе многих психологических и бытовых особенностей, присущих его облику и деятельности.

А то обстоятельство, что среди всего собранного материала оказа-лось немало разного рода “мусора”, а то и заведомой лжи, нисколько не повлияло на нашу решимость внести все это в один свод, наряду с другими, объективными и правдивыми сообщениями. Наоборот: для вдумчивого читателя на темном фоне фантастики и инсину-аций, еще ярче подчеркнется все то высокое и светлое, что было столь присуще нашему Первому – из современных – Святейшему Патриарху»9.

Рукопись сборника «Современники о Патриархе Тихоне», завер-шенная в 1965 г. и ходившая в машинописи в кругах церковной интел-лигенции, была переиздана в 2000-х гг. в ином стиле10 Масштабный сборник материалов и свидетельств современников о святейшем современными публикаторами открывается знаковым очерком Губонина «Суждения о святости Святейшего патриарха Тихона»11, ранее не публиковавшимся. Приводя примеры свидетельств различ-ных православных деятелей, высказывавшихся о Тихоне как о свя-том до момента его прославления церковью, М.Е. Губонин заключа-ет: «будущим православным русским людям остается лишь ожидать (в чем не сомневаемся) последующего подтверждения правильно-сти и остроты религиозной интуиции их предшественников»12.

Авторитетность суждений М.Е. Губонина и их распространен-ность в церковной среде, православной духовной школе второй по-ловины ХХ в. способствовала тому, что большая часть православ-ных авторов буквально впитала концепт святости как основной

168

объяснительный принцип восприятия и характеристики личности патриарха, да и последующих событий церковной истории и госу-дарственно-церковных отношений. Всецерковное прославление по-чившего патриарха в лике святых в Русской православной церкви за зубежом в 1981 г. и Московским патриархатом в 1989 г., как и по-следующее формирование вокруг его фигуры своего рода иерархии «новомучеников и исповедников российских» решительно повлия-ли на характер историописания в доминирующем по объему публи-каций сегменте – церковной историографии.

Вместе с тем, масштабная археографическая практика конца 1990-х – начала 2000-х гг. в отношении документов о патриаршем служении13 сформировала прочные основания для фундирования каноничных характеристик святейшего.

Само по себе появление этих работ было важной вехой в изуче-нии как церковной жизни советской эпохи, так и жизни и служения патриарха Тихона. Однако в приличествующих подобным много-страничным изданиям исторических введениях можно было про-честь опирающиеся скорее на агиографический канон, а не доку-ментальные свидетельства пассажи: «С началом гражданской войны некоторые архиереи, находясь на освобожденных от большевиков территориях, стали поддерживать белое движение, нарушая реше-ние Собора о невмешательстве Церкви в политическую борьбу. Но Патриарх Тихон строго придерживался указанного Собором образа действий, что засвидетельствовали участники белого движения, пы-тавшиеся добиться от него хотя бы секретного благословения своих действий. Не получив такового от Святейшего Тихона, они, конеч-но, были уверены, что в душе Патриарх сочувствует им, а не боль-шевикам, проводившим пораженческую политику, разрушавшим российское государство и проявлявшим неимоверную жестокость в отношении народа и, в особенности, к Церкви и духовенству»14 (примечательна и орфография цитируемого текста). Оценочность и эмоциональность подобных пассажей, повторяющихся неоднократ-но15, явно не вписывается в жанр научного издания, который фикси-руют сами составители16.

Таким образом, получавший богатейший документальный ма-териал читатель вместе с ним получал и весьма обременительные установки по прочтению источников. Что же являлось их выраже-нием? Признание априорной правоты патриаршей позиции по лю-бым вопросам его деятельности и церковного управления. Отказ от попытки факторного анализа и контекстуальной оценки любых публичных заявлений позиции патриарха. Для объективирования реальности в историческом повествовании – требования запрети-тельные.

Тем важнее проанализировать имеющийся в историографии, ис-точниковедении и археографии «околобиографический» материал, позволяющий выявить, маркировать и атрибутировать подходы к

169

«анализу» деятельности патриарха, оценочные конструкции и объ-яснительные практики, формулирующие его вклад в церковную историю, оценку личности в контексте рассмотрения исторических явлений, событий, работы органов управления и сообществ, связан-ных с патриархом. Собственно основной проблемой публикаций, посвященных патриарху, является фактический отказ от анализа и использование не опирающихся на источники характеристик, со-ответствующих скорее агиографического канону и традиции. Эта естественная для церковной среды ситуация не вызывала бы непо-нимания, если бы все издания не атрибутировались бы как научные.

Так, в подготовленном старшим научным сотрудником отдела но-вейшей истории РПЦ Православного Свято-Тихоновского универ-ситета Н.А. Кривошеевой сборнике документов17 мы встречаем дол-гий перечень славословий: «Образ святителя Патриарха Тихона все ярче сияет на небосклоне истории Русской Церкви ХХ века. Время проясняет масштаб его многотрудного подвига в годы невероятного разгула зла, обрушившегося на Россию. «В годину гнева Божия, в дни многоскорбные и многотрудные, вступили мы на древлее место патриаршее. Испытание изнурительной войной и гибельная смута терзают родину нашу, скорби и от нашествия иноплеменник и меж-доусобныя брани. Но всего губительнее снедающая сердца смута духовная», «Сколько мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении и особенно в настоящую тяжелую годину!.. Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах российских и предстоит умирание во вся дни» – так сказал о времени своего служения вновь избранный Патриарх Московский и всея России»18.

Характеризуя личность и природу деятельности патриарха в годы предстоятельства в РПЦ, Н.А. Кривошеева заключает: «Полагаясь целиком на волю Божию, Святейший Патриарх Тихон прежде всего был служителем алтаря. Более тысячи богослужений провел он за семь лет своего патриаршества. В своих проповедях за богослуже-ниями он говорил о христианской любви, терпении, прощении, по-каянии. К сожалению, полагавшиеся Патриарху “права посещения в потребных случаях всех епархий Российской Церкви”, не могли быть им исполнены. После триумфальных поездок в Петроград и Ярославль в 1918 г. власти категорически запретили выезжать Патриарху из Москвы. Народ церковный необыкновенно любил сво-его первосвятителя, его часто приглашали в разные храмы Москвы и Подмосковья, но уже с 1919 г. посещение московских церквей предстоятелем Русской Церкви ограничивалось властями…»19.

Характерны настойчиво нарастающие, как ни странно, в успеш-ные 2000-е гг. попытки вывести патриарха за рамка гражданского противостояния пореволюционных лет: «Не поддерживая ни белых, ни красных, четко придерживаясь принципа невмешательства в по-литическую борьбу, Патриарх тем не менее не мог молчать, когда

170

дело касалось совести христианской. Когда император Николай II томился в Тобольске и царская семья находилась в полной изоляции, Патриарх не имел возможности поддержать покинутого императора. Только просфору и благословение передал он узникам через еписко-па Тобольского Гермогена (что позднее было поставлено Патриарху в вину на следствии)»20.

Особенного внимания заслуживает и тезис об аполитичности па-триарха: «Осуждая политику кровопролития и призывая к прекра-щению междоусобной брани, в послании 1919 г. Патриарх Тихон отвергал участие Церкви в борьбе против советской власти и звал к примирению, стремясь сохранить нейтралитет в гражданской войне и окончательно определить позиции аполитичности Церкви»21.

Безусловным риторическим шедевром является буквально рас-тиражиованный в нескольких изданиях пассаж: «Хотя Русская Церковь явила в эти страшные годы великий сонм мучеников, мно-жество предателей и отступников из числа епископов и священни-ков также явилось навстречу гонителям. Только предательством, отречением большой части народа от веры, массовым осведоми-тельством, соглашательством можно объяснить успех большеви-ков. В этом и заключается главная причина русской трагедии ХХ века. Святой Патриарх Тихон, заключенный в Донском монастыре, лишенный всякой связи с близкими, с болью видел из газетных со-общений страшную картину предательства (перехода в обновленче-ство) и крушения церковной жизни»22.

В поле предельных упрощений и внеисторичных оправданий оказывается динамика публичной позиции патриарха (а именно пу-бличное изменение его общественно-политической позиции в тек-стах посланий к пастве и апокрифического «завещания»): «Опасаясь за судьбу Церкви, Патриарх вынужден был пойти на ряд уступок безбожной власти; не поступаясь ни на йоту истиной Христовой, ему пришлось признать в своем Заявлении в Верховный Суд: «…Я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно от-межевываюсь как от зарубежной, так и внутренне монархическо-бе-логвардейской контрреволюции»23.

Возможно, кто-то сочтет разумным возразить с такой позиции: ну ведь почивший патриарх действительно заслуживает всех дан-ных характеристик. Само время его жизни сделало его путь крест-ным, а служение самоотверженным. Это так, но использование оценочных характеристик в научных исследованиях, по сути, бло-кирует аналитическую составляющую, выталкивает из повествова-ния сложные, непримиримые с уже сложившимися восхвалениями факты, решения и заявления, влечет их недостоверную трактовку. Тем самым главный научных результат и эвристическая значимость работ приносятся в жертву задачам нравственно-воспитательного, пропедевтического плана. Это положение грозит блокированию эв-ристического поля исследований жизни и служения патриарха. И в

171

этом смысле даже зарубежные работы, хотя отчасти посвященные патриарху Тихону24, не вносят принципиально новых нот в ставшую привычной нарративную картину.

Вместе с тем, отрадно, что историописание в постсоветской России не замерло на фиксации духовного подвига патриарха Тихона. В этой связи нельзя пройти мимо двух ключевых исследо-вательских в полном смысле слова работ. Их появление не только поддерживает тему в исследовательском поле, но и позволяет опре-делить векторы в научной разработке биографии патриарха Тихона и церковной истории его поры.

Одна из них принадлежит перу В.В. Лобанова (1966 – 2016)25. В центре внимания автора – ключевая проблема эпохи: взаимоот-ношения патриарха и светской власти, решаемая действительно в аналитическом ключе – в попытке рассмотреть эволюцию обще-ственно-церковной и политической позиции патриарха под влия-нием объективных факторов эволюции государства и общества с приходом к власти партии большевиков. Конечно, наделить патри-арха провидческой непримиримостью к богоборцам проще и с по-зиции агиографии убедительнее, чем последовательно фиксировать изменение политической позиции главы церковной организации. Отрадно, что В.В. Лобанов пошел по второму пути, что делает его работу научным исследованием.

Автор рассмотрел формирование позиции патриарха по отноше-нию к государственной власти как процесс, обусловленный рядом взаимосвязанных исторических факторов. Он отмечает, что «фор-мирование позиции патриарха по отношению к советской власти рассмотрено в монографии в двух основных взаимопроникающих аспектах: индивидуальном, определяемом личностью самого па-триарха Тихона, проблемой его внутреннего выбора в конкретных исторических условиях, и – общецерковном, в русле которого необ-ходимо рассмотреть последствия деятельности Первосвятителя для судьбы всей Русской православной церкви»26.

Подход этот был реализован в выделении пяти этапов в эволю-ции общественно-церковной позиции патриарха27. И хотя отдельные формулировки автора не свободны от корпоративных влияний – па-триарху приписывают «тактические маневры» по отношению к вла-сти, отказываются от аналитических заключений по теме, прибегая к цитированию обобщенных характеристик современников,28 – эта периодизация явилась важным рубежом в формировании научного взгляда на служение патриарха Тихона.

Была ли продолжена научная линия, сформированная в рабо-те В.В. Лобанова? Она взаимосвязана с вышедшей одновремен-но коллективной монографией Центра истории религии и церкви Института российской истории РАН29, которая реконструировала процесс возрождения института патриаршества, но дальнейшего развития не получила.

172

Еще один, едва ли не наиболее продуктивный подход к изучению личности и служения патриарха демонстрирует обстоятельная рабо-та священника Димитрия Сафонова, ныне секретаря Отдела внеш-них церковных связей Московского патриархата по межрелигиозным отношениям и исполнительного секретаря Межрелигиозного совета России (в 2004 г. он защитил, под руководством О.Ю. Васильевой, кандидатскую диссертацию «Патриарх Тихон и советская власть: к проблеме государственно-церковных отношений в 1922 – 1925 гг.»).

В 2013 г. увидела свет его обстоятельная монография, грифован-ная Издательским советом РПЦ и судя по месту издания, казалось, не свободная от корпоративного влияния30. Однако автор продемон-стрировал самобытный исследовательский подход, и в качестве объ-ективирующего ключа своей работы избрал форму обстоятельной биохроники, призванной обобщить широкий документальный ма-териал, разнородные свидетельства современников. В качестве от-правного момента работы сам он отмечает: «В историографии до настоящего времени не предпринималось попыток восстановить хронологию патриаршего служения святителя Тихона с привлечени-ем самого широкого круга источников. В то же время множество ис-следований, касающихся разных аспектов данной темы, позволяют выйти на новый уровень анализа, предложить обобщенный взгляд на эту проблематику»31. Работа Д. Сафонова буквально отсекает хронологию до созыва Поместного собора и посвящена только из-бранию патриарха и его служению вплоть до смерти 7 апреля 1925 г. и похорон, состоявшихся 12 апреля. Это также ломает агиографи-ческий канон.

Помимо тщательного документального воссоздания фактов па-триаршего служения, автор ставит перед собой и источниковедче-ские задачи. В частности он формулирует концепцию «вынужден-ного авторства» в отношении документального наследия патриарха Тихона: «Значительное место в имеющих документальное отраже-ние взаимоотношениях Патриарха Тихона с советской властью за-нимают документы “вынужденного авторства”. То есть возникает такая источниковедческая ситуация, когда авторская воля при созда-нии документа опосредуется и трансформируется под воздействи-ем внешних обстоятельств и факторов (угрозы, давление, шантаж, принуждение к компромиссу и т.п.). При этом, если даже автору удается частично отстоять свой текст, то есть не лишиться авторской воли полностью, то изменения, дополнения и редактура, которые вносятся в текст такого документа “вынужденного авторства” спо-собны иногда до неузнаваемости исказить первоначальных замысел и намерения его автора»32. Д. Сафонов обоснованно и значимо для интерпретации действий патриарха отмечает, что «многие докумен-ты, автором которых традиционно считается Патриарх Тихон, при-писываются ему исследователями необоснованно, а дезинформация и клевета в отношении святителя, исходившие из ГПУ, до сих пор

173

зачастую воспринимаются некритически»33.Важным преимуществом работы Д. Сафонова является ис-

пользование недоступных светским исследователям источников, в частности «Богослужебного дневника патриарха», хранящегося в Московской духовной академии, однако, и у автора не являющего-ся предметом специального источниковедческого анализа. Вместе с тем данные дневника способны дать ценные контекстуальные све-дения, в том числе о датировках и обстоятельствах создания ряда документов святителя, которые, благодаря дневнику, можно соотне-сти с богослужебной практикой патриарха.

Но и открытые исследованием Д. Сафонова исторические обсто-ятельства служения, именно священнической деятельности, важны и примечательны. Работа оставляет значимые описания богослу-жебной практики, в частности в храме Троицкого подворья Москвы, в иных храмах. Описывает практики архиерейских хиротоний, кото-рые становились все более значимыми для епископской преемствен-ности в пору репрессий, а также и в связи с началом обновленческо-го раскола34.

Очень важное значение имеет и фактическая, документальная реконструкция следственных действий в отношении патриарха, на-чавшихся уже в марте 1922 г. в связи с ростом общественного со-противления кампании по изъятию церковных ценностей35. При этом автор отказывает властям предержащим в легитимности их действий, повсеместно определяя действия по изъятию церковных ценностей как «грабеж» или «разграбление».

Принципиально важна и фиксация визитов к патриарху как епи-скопата, так и священства, представителей церковной общественно-сти. Обобщение этих данных существенно пополняет наши сведе-ния о круге общения, источниках информирования патриарха.

Анализируются автором и слухи о патриархе, в том числе цир-кулировавшие в среде ГПУ и попадавшие на страницы рапортов36. Разумеется, особого внимания заслуживают авторские трактовки, многочисленных решений, заявлений патриарха Тихона, трактуе-мых как компромисс с властями37.

В сумме приведенных характеристик исследование Д. Сафонова представляется сегодня наиболее эвристически значимым исследо-ванием, посвященным святителю Тихону, как по объему и характеру обобщенных документальных материалов, так и в силу авторского подхода, избегания голословных характеристик, необоснованных оценочных суждений. Автор, вместе с тем, не отказался от спорных понятий и терминов, но и при этих ограниченного значения недо-статках его исследование сегодня представляется магистральным в определении перспектив в подготовке как общей научной биогра-фии патриарха Тихона, так и в исторических аналитических иссле-дованиях его патриаршего служения.

Личность патриарха Тихона в последние два десятилетия ока-

174

залась в поле активной борьбы двух влиятельных мифологических картин, довлеющих над общественным сознанием. Наследие «со-ветского отрицания» права и справедливости в патриаршей линии управления РПЦ, в определении характера ее взаимоотношений с Советским государством и «агиографический канон», сформирован-ный церковной средой, одинаково мало способствовали прогрессу в содержательном изучении жизни и патриаршего служения святите-ля Тихона, препятствуя, в частности, появлению его научной био-графии. Сегодня очевидно, что ни политический, ни канонический портрет не будет подлинным отражением мировоззрения и характе-ра деятельности патриарха. Фиксация истинных обстоятельств его служения, взаимоотношений с властями и церковным миром, сопро-вождаемая глубокой рефлексией в отношении источников подобных исследований, может стать магистральным путем как в патриар-шей, так и в церковной биографике и институциональной истории. Социумный фокус – отражение личности в среде – способен вы-явить новые грани в новейшей истории Православия и продолжить разрушение многочисленных живучих мифов.

Примечания

1 Вострышев М. Божий избранник: Крестный путь Святителя Тихона, Патриарха Московского и всея России. М., 1990.

2 Одинцов М.И. Русские патриархи ХХ века: Судьбы Отечества и Церкви на страницах архивных документов. М., 1999. С. 21–56.

3 Кашеваров А.Н. Православная Российская Церковь и советское госу-дарство (1917 – 1922). М., 2005.

4 Сахаров К.И. Патриарх Тихон. М., 1925.5 Сахаров К.И. Патриарх Тихон. М., 1925. С. 3.6 Сахаров К.И. Патриарх Тихон. М., 1925. С. 50–57.7 Сахаров К.И. Патриарх Тихон. М., 1925. С. 61, 62, 68.8 Патриарх Тихон и история русской церковной смуты / Сост. М.Е.

Губонин. СПб., 1994.9 Патриарх Тихон и история русской церковной смуты / Сост. М.Е.

Губонин. СПб., 1994. С. 9, 10.10 Современники о Патриархе Тихоне: Сборник в 2 т. / Сост. М.Е.

Губонин. М., 2007. 11 Современники о Патриархе Тихоне: Сборник в 2 т. / Сост. М.Е.

Губонин. Т. 1. М., 2007. С. 16–19.12 Современники о Патриархе Тихоне: Сборник в 2 т. / Сост. М.Е.

Губонин. Т. 1. М., 2007. С. 19.13 Архивы Кремля: Политбюро и Церковь, 1922 – 1925: В 2 кн. / Сост.:

Н.Н. Покровский, С.Г. Петров. М.; Новосибирск, 1997–1998; Следственное дело патриарха Тихона: Сборник документов по материалам Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000.

14 Следственное дело патриарха Тихона: Сборник документов по мате-риалам Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000. С. 15.

15 Там же. С. 47, 51.

175

16 Там же. С. 60.17 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха

Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. 18 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха

Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. С. 5.19 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха

Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. С. 7, 8.20 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха

Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. С. 12, 13.21 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха

Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. С. 17.22 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха

Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. С. 23; Следственное дело па-триарха Тихона: Сборник документов по материалам Центрального архи-ва ФСБ РФ. М., 2000. С. 51.

23 «В годину гнева Божия…»: Послания, слова и речи св. Патриарха Тихона / Сост. Н.А. Кривошеева. М., 2009. С. 24.

24 Luukkanen A. The Party of Unbelief: The Religious Policy of the Bolshevik Party. Helsinki, 1994; Freeze G. Counter-Reformation in Russian Orthodoxy: Political Response to Religious Innovation, 1922 – 1925 // Slavic Review. Summer 1995. Vol. 54. No. 2. P. 305–339; Husband W.B. “Godless Communists”: Atheism and Society in Soviet Russia, 1917 – 1932. Northern Illinois University Press, 2000; Schulz G., Schroeder G.-A., Richter T.C. Bolschewistische Herrschaft und orthodoxe Kirche in Russland: Das Landeskonzil 1917 / 1918: Quellen und Analysen. Muenster, 2005.

25 Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917 – 1925 гг.). М., 2008.

26 Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917 – 1925 гг.). М., 2008. С. 7.

27 Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917 – 1925 гг.). М., 2008. С. 226–230.

28 Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917 – 1925 гг.). М., 2008. С. 227.

29 Лавров В.М., Лобанов В.В., Лобанова И.В. Мазырин А.М. Иерархия Русской Православной Церкви, Патриаршество и государство в революци-онную эпоху. М., 2008.

30 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013.

31 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 7.

32 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 610.

33 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 610.

34 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 42, 43, 53, 97.

35 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 185.

36 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 309.

176

37 Сафонов Д. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М., 2013. С. 329, 359, 376, 391, 404–406, 413–416.

Автор, аннотация, ключевые слова:

Каиль Максим Владимирович – канд. ист. наук, доцент Смоленского государственного университета

mvkail@mail.ru

В статье на материалах новейшей историографии, посвященной лич-ности и церковному служению патриарха Московского и всея Руси Тихона (Беллавина) (1917 – 1925) рассматриваются концептуальные трактовки личности, сущностных сторон личной и политической позиции патри-арха по ключевым вопросам церковного управления. Рассматривается несколько конкурирующих взглядов на личность и миссию патриарха, укорененных в традициях советской и постсоветской историографии. На основе опыта отдельных работ определяются эвристически значимые на-правления изучения персоны патриарха и его эпохи. Дается обстоятельная характеристика и высокая оценка монографии священника Д. Сафонова о патриархе Тихоне. Эта монография оценивается как наиболее эвристи-чески значимое исследование на сегодняшний день благодаря большому объему использованных документальных материалов и стремлению авто-ра монографии избежать голословных характеристик и необоснованных оценочных суждений. В качестве основного пути развития историографии Православия эпохи патриарха Тихона автор статьи видит отказ от корпо-ративных позиций и практическое применение новейших историографи-ческих решений.

Патриарх Тихон (Беллавин), Русская православная церковь, Православие, историография, источниковедение, биографика, мифология, священник Д. Сафонов

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Freeze G. Counter-Reformation in Russian Orthodoxy: Political Response to Religious Innovation, 1922 – 1925. Slavic Review, Summer 1995, vol. 54, no. 2, pp. 305–339.

(Monographs)

2. Husband W.B. “Godless Communists”: Atheism and Society in Soviet Russia, 1917 – 1932. Northern Illinois University Press, 2000, 258 p.

3. Kashevarov A.N. Pravoslavnaya Rossiyskaya Tserkov i sovetskoe gosu-darstvo (1917 – 1922) [Russian Orthodox Church and the Soviet State (1917 – 1922)]. Moscow, 2005, 439 p.

4. Lavrov V.M., Lobanov V.V., Lobanova I.V. Mazyrin A.M. Ierarkhiya Russkoy Pravoslavnoy Tserkvi, Patriarshestvo i gosudarstvo v revolyutsion-nuyu epokhu [The Hierarchy of the Russian Orthodox Church, the Patriarchate,

177

and the State in the Revolutionary Era]. Moscow, 2008, 376 p.5. Lobanov V.V. Patriarkh Tikhon i sovetskaya vlast (1917 – 1925 gg.)

[Patriarch Tikhon and the Soviet Power (1917 – 1925)]. Moscow, 2008, 352 p.6. Lobanov V.V. Patriarkh Tikhon i sovetskaya vlast (1917 – 1925 gg.)

[Patriarch Tikhon and the Soviet Power (1917 – 1925)]. Moscow, 2008, p. 7.7. Lobanov V.V. Patriarkh Tikhon i sovetskaya vlast (1917 – 1925 gg.)

[Patriarch Tikhon and the Soviet Power (1917 – 1925)]. Moscow, 2008, pp. 226–230.

8. Lobanov V.V. Patriarkh Tikhon i sovetskaya vlast (1917 – 1925 gg.) [Patriarch Tikhon and the Soviet Power (1917 – 1925)]. Moscow, 2008, p. 227.

9. Luukkanen A. The Party of Unbelief: The Religious Policy of the Bolshevik Party. Helsinki, 1994, 274 p.

10. Odintsov M.I. Russkie patriarkhi XX veka: Sudby Otechestva i Tserkvi na stranitsakh arkhivnykh dokumentov [Russian Patriarchs of the 20th century: The Destinies of the Fatherland and the Russian Orthodox Church on the Pages of Archival Documents]. Moscow, 1999, pp. 21–56.

11. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, 701 p.

12. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, p. 7.

13. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, pp. 42, 43, 53, 97.

14. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, p. 185.

15. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, p. 309.

16. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, pp. 329, 359, 376, 391, 404–406, 413–416.

17. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, p. 610.

18. Safonov D. Svyatitel Tikhon, Patriarkh Moskovskiy i vseya Rossii, i ego vremya [Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia, and his Time]. Moscow, 2013, p. 610.

19. Schulz G., Schroeder G.-A., Richter T.C. Bolschewistische Herrschaft und orthodoxe Kirche in Russland: Das Landeskonzil 1917 / 1918: Quellen und Analysen. Muenster, 2005, 816 p.

20. Vostryshev M. Bozhiy izbrannik: Krestnyy put Svyatitelya Tikhona, Patriarkha Moskovskogo i vseya Rossii [Chosen by God: The way of the Cross of Hierarch Tikhon, Patriarch of Moscow and All Russia]. Moscow, 1990, 189 p.

Author, Abstract, Key words

178

Maksim V. Kail – Candidate of History, Senior Lecturer, Smolensk State University (Smolensk, Russia)

mvkail@mail.ru

The article based on materials of modern historiography related to the personality and Church Ministry of the Patriarch of Moscow and all Russia Tikhon (Bellavin) (1917 – 1925) deals with the conceptual interpretation of an individual, the essential aspects of personal and political positions of the Patriarch on the key issues of Church management. Several competing views on the Patriarch’s personality and mission are considered which are rooted in the traditions of Soviet and post-Soviet historiography. Based on some specific works heuristically important directions of studying Patriarch’s personality and his era are highlighted. Also the article gives a detailed analysis and a high as-sessment of the monograph about Patriarch Tikhon written by Priest Dmitry Safonov. This monograph is assessed as the most heuristically significant study up to date due to a large amount of documentary materials it contains and the author’s intention to avoid ungrounded and unjustified value judgments. As a major way of the development of historiography on the Orthodoxy of Patriarch Tikhon’s era, the author proposes the rejection of corporate positions and the application of the latest historiographic approaches.

Patriarch Tikhon (Bellavin), Russian Orthodox Church, Orthodoxy, histori-ography, source study, biography study, mythology, priest D. Safonov

179

Н.Г. Кац, А.А. Киличенков

«ВЫЖИТЬ, НЕ УМЕРЕТЬ...»:К ИЗДАНИЮ В США КОЛЛЕКТИВНОЙ МОНОГРАФИИ

О ПРОДОВОЛЬСТВЕННОМ СНАБЖЕНИИ В СССР ВО ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

N. Kats, A. Kilichenkov

“To Survive, not to Die...”:On a Collective Monograph

about Food Supply in the USSR during the Great Patriotic War Published in the USA

70-летие со дня окончания Второй мировой войны стало замет-ной вехой, как в российской, так и в американской историографии. Ученые обеих стран, используя новые материалы и ранее недоступ-ные исследователям архивные документы, с позиций, привнесен-ных в историческую науку ХХI веком, обратились как к еще недо-статочно исследованным, так и ко многим уже рассмотренным, но и требующим уточнения аспектам истории войны.

В России 70-летие Победы советского народа в Великой Отече-ственной войне ознаменовалось целым фейерверком публикаций и конференций самого разного уровня. В своей совокупности все они стали отражением острейшего интереса российского общества к событиям войны, востребованности нового научного знания. Ана-лиз тематической наполненности конференций, состоявшихся как в столице, так и в региональных научных центрах, выявляет устойчи-вый интерес исследователей к «невоенной» истории войны. Мож-но утверждать, что в первые десятилетия наступившего века фокус научного поиска сместился с проблем собственно военно-полити-ческих, военно-экономических и военно-технических к вопросам социальной истории и антропологии войны. В итоге проблематика «человек/социум в условиях войны» оказалась в числе явных «исто-риографических фаворитов» нашего времени1.

Примечательно, что спектр исследуемых проблем расширяется за счет вопросов, ранее не вызывавших интереса исследователей, – национальные отношения в процессе эвакуации, военная повсед-невность детей в тылу2. Наиболее подробно изучаются проблемы антропологии войны на примере блокадного Ленинграда3.

Весьма показательно и то, что позиции академического сообще-ства в этом отношении остаются более консервативными. Общим и наиболее полным выражением этой тенденции стала публикация фундаментального труда – 12-томной истории «Великая Отече-ственная война 1941 – 1945 годов» (М., 2011 – 2015), – в полной мере отразившего и состояние, и уровень современной российской

180

историографии. Лишь в 1-м, обзорном, томе издания из 10-ти глав две посвящены тематике «человек/социум на войне», остальные 11 томов отведены прежней и привычной, давно устоявшейся военно-экономический и военно-политической проблематике.

За пределами России акцент на социальной истории, в том числе и социально-антропологической истории войны, был сделан дав-но. Открытость российского общества и государства 1990-х гг. дала возможность зарубежным коллегам проводить «полевые исследова-ния» в архивах, приблизила к источникам, сделала практику прямо-го общения и взаимодействия российских и иностранных историков повседневным явлением. Все это стало фактором формирования но-вой историографической ситуации к концу 1990-х – началу 2000-х гг.

В новых условиях и российские историки, и их зарубежные кол-леги кардинально расширили спектр изучаемых явлений. В полной мере это относится и к истории Великой Отечественной войны.

Среди новых, мало исследованных западными историками про-блем истории Второй мировой войны до недавнего времени были и такие, как снабжение продовольствием советской армии и тыла, а также голод в тылу. За исключением публикаций, посвященных блокаде Ленинграда в 1941 – 1944 гг., в западной историографии практически не было обобщающих работ, всесторонне освещающих продовольственное снабжение в СССР в годы войны и роль Совет-ского государства в решении вопросов обеспечения армии и тыла продуктами питания. Сегодня эта брешь в наших знаниях о войне во многом заполнена благодаря опубликованной в 2015 г. издатель-ством Индианского университета коллективной монографии исто-риков США и Англии «Голод и война: Продовольственное снабже-ние в Советском Союзе в годы Второй мировой войны»4.

Появление этого коллективного труда стало результатом работы в рамках нескольких научно-исследовательских проектов. Важней-шим из них стал проект Американского Совета научных сообществ по совместным исследованиям «Советский тыл: Труд, жизнь и бла-гонадежность в период Второй мировой войны» (2011 – 2012 гг.). Большую роль сыграл и семинар «Продовольствие, голод и смерт-ность: Снабжение фронта и тыла в СССР в период Второй мировой войны», состоявшийся в Университете Карнеги–Меллона (Питт-сбург, США) в апреле 2012 г. Кроме того, существенным вкладом послужили результаты исследований Дональда Филтцера в рамках более крупного проекта «Здоровье, болезни и смертность в совет-ском тылу в годы Второй мировой войны», финансируемого извест-ным английским благотворительным фондом “Wellcome Trust” в те-чение 2009–2012 гг. Часть материалов была собрана в 2009 г. тем же исследователем благодаря помощи американского Национального фонда поддержки гуманитарных исследований и совместной с про-фессором Университета Карнеги–Меллона Вэнди Голдман иссле-

181

довательской стипендии Американского совета научных обществ (ACLS), полученной в 2012 г.

Столь существенная поддержка благотворительных фондов и на-учных сообществ организации и проведения исследований в весьма узкой области свидетельствует о специфической историографиче-ской ситуации, в которой в настоящее время ведут свои исследова-ния историки США и Англии.

Об этом же свидетельствует и состав авторов коллективной мо-нографии «Голод и война: Продовольственное снабжение в Совет-ском Союзе в годы Второй мировой войны». Большинство из них – известные американские и английские исследователи социальной истории СССР, исторической антропологии, истории повседневно-сти.

Авторские работы, сведенные в коллективную мнографию, ос-нованы на скрупулезном изучении новых уникальных документов и материалов, обнаруженных исследователями в центральных и региональных архивах Российской Федерации, мемуарной литера-туры, периодических изданий и, конечно, российской и западной историографии. В этой связи хотелось бы подчеркнуть, что авторы в своих разделах показывают не поверхностное, как иногда бывает в западной историографии, а глубокое знание источников и работ российских коллег. И это придает работе обобщающий характер. К тому же, этот коллективный труд объединил специалистов в обла-сти социально-политической, военной истории и в области истории российской медицины. Впечатляет и аппликация статистических методов в подходе к анализу данных о голоде в тылу, продоволь-ственном снабжении на передовой и роли американского ленд-лиза в улучшении продовольственной ситуации в СССР. Все разделы мо-нографии не только тщательно отредактированы, но и содержат вза-имные ссылки авторов, что придает изданию целостный характер.

Коллективная монография позволяет лучше понять продоволь-ственную политику Советского государства в военные годы, реак-цию на эту политику как на фронте, так и в тылу, а также то, какую цену народы СССР заплатили за победу в Великой Отечественной войне.

Так, автор первого раздела, профессор истории Университета Карнеги–Меллона, известный специалист по истории СССР ста-линского периода Венди Голдман, пишет о том, как в начале войны, когда государственная розничная торговля перестала существовать, государство постепенно перевело всю экономику на военные рель-сы. Она описывает, как на заводах и фабриках СССР, срочно эваку-ированных из районов военных действий и начинавших, часто под открытым небом, выпуск продукции для нужд фронта, рабочие тру-дились, получая, особенно в 1941–1943 гг., миску жидкого супа или маленький паек, который в калорийном отношении никак не мог по-крыть затраты их физического труда5.

182

Во втором разделе доктор исторических наук, специалист по со-циальной и повседневной истории периода Великой Отечественной войны Брэндон Шехтер рассказывает о тех, кто был на передовой, о том, что для солдат, ежеминутно видевших лицо смерти, такие слова, как «пища» и «хлеб» приобрели новое содержание. Нередко, перед наступлением, они ели то, что предназначалось для их това-рищей, павших в бою и, как вспоминал один участник войны, «мы ели за них»6.

В третьем разделе профессор истории Бостонского университета Алексис Пери повествует о том, как в годы войны жители тыловых городов и блокадного Ленинграда стоя в очередях и при случайных встречах, например в банях, делились мыслями о несправедливости всей системы распределения, гарантировавшей немногим сносное выживание и обрекавшей большинство на мучительный голод7.

В четвертом разделе профессор истории Университета Куинс в Кингстоне (Канада), специалист по социальной истории Вели-кой Отечественной войны Ребекка Манлей описывает страдания больных голодной (алиментарной) дистрофией. Она рассказывает о врачах блокадного Ленинграда, их новаторском понимании этого заболевания и попытках помочь страдающим от него. Она находит параллели между деятельностью ленинградских врачей-блокадни-ков и их коллег, пытавшихся не только помочь, но и в научных целях зафиксировать информацию о больных алиментарной дистрофией в Варшавском гетто8.

В пятом, заключительном, разделе профессор истории Универ-ситета Восточного Лондона, специалист по социальной и повсед-невной истории СССР 1930-х – 1980-х гг. Дональд Филцер освещает проблемы голода и смертность мужчин-рабочих через статистиче-ский анализ новых архивных и опубликованных документов и мате-риалов. Такой обобщающий статистический анализ является новым в подходе к исследуемой теме. С другой стороны, он позволил со-брать воедино, обобщить основные идеи авторского коллектива9.

Обращает на себя внимание и вступительный раздел моногра-фии, написанный Венди Голдман и Дональдом Филцером, где ана-лизируются планы гитлеровской Германии по порабощению Со-ветского Союза и превращению его в сырьевой придаток Германии. В этой связи интересно отметить, что еще до нападения на СССР нацистские идеологи выдвигали бредовую идею о том, что Герма-ния сможет полностью обеспечить себя продовольствием только в случае завоевания территории СССР10. Они планировали превра-тить 14 млн советских крестьян в рабов, интегрировать в немецкое общество небольшое число советских граждан, а остальных, около 70 млн человек, депортировать в арктическую зону, где, как пред-полагалось, они были бы обречены на тяжелый физический труд, голод и, как результат, быстрое вымирание11.

Однако этим хищническим, человеконенавистническим планам

183

не удалось осуществиться, благодаря, в первую очередь, героизму советских людей и организаторской работе партийных и государ-ственных органов. Касательно же снабжения населения продукта-ми питания, несмотря на гигантские трудности и шок первых дней войны, уже через неделю после фашистского вторжения на терри-торию СССР, Советское государство взяло под контроль, там, где это только было возможным, все продовольственные ресурсы, что-бы обеспечить снабжение фронта и тыла. Сложившаяся в первые дни войны система продовольственного снабжения населения была основана на простой идее о том, что те, кто тратил много энергии, должны были получать больше пищи. Единственным исключением из этой нормы были официальные лица, работавшие в оборонной промышленности: для них нормы отпускаемого продовольствия были значительно выше их энергетических затрат12.

Венди Голдман отмечает, что и сегодня многие историки утверж-дают, что победа над фашизмом является заслугой народа, а не Со-ветского государства. Они также отрицают значение и роль Комму-нистической партии в достижении победы. Согласно такой точки зрения, война была выиграна индивидуумами, которые спонтанно объединились с тем, чтобы победить страшного врага. Воодушев-ленные патриотизмом и национальной гордостью, они боролись не за идеи социализма и сохранение Советской политической системы, а за Отечество, за «Мать-Родину». Так, Вильям Москофф, говоря о продовольственном снабжении населения в годы войны, утвержда-ет, что гражданское население СССР было накормлено не благодаря советской политической системе, а наоборот, вопреки ей13. Полеми-зируя с ним, Венди Голдман убедительно доказывает, что Советское государство не было абстракцией как таковой, а конкретно проявля-ло себя через работу партийного аппарата, местных Советов, про-фсоюзов, Наркомата торговли СССР и многих других наркоматов и организаций.

Материалы, проанализированные и обобщенные в коллективной монографии, свидетельствуют о том, что все эти организации Со-ветского государства сыграли ключевую роль в обеспечении продо-вольствием и фронта, и тружеников тыла. Невозможно понять, как работала вся система снабжения, как в центре, так и на местах, без анализа и учета организаторской роли Советского государства. Вен-ди Голдман подчеркивает, что было бы ошибочным рассматривать продовольственное снабжение в годы войны с позиции спрятавше-гося в бункере обывателя, готового для собственного прокормления грабить все и всех. Правильное толкование всей истории Великой Отечественной войны, включая и вопросы продовольственного обе-спечения фронта и тыла, сегодня требует честного и открытого раз-говора о людях, организованных на борьбу со смертельным врагом под руководством мощного государства, которое, в то же время, ста-ралось, как могло, заботиться о защитниках Родины и охранять их

184

интересы.Таким образом, как показывает Венди Голдман, продовольствен-

ное снабжение в СССР в годы войны основывалось на государствен-ной стратегии, комбинировавшей снабжение из центра и на местах, обеспечение пищей через рабочие столовые, коллективное и ин-дивидуальное огородничество, карточную систему, а где это было возможным – рынки и т.д. И, как результат, эта слаженная и хоро-шо управляемая государством система позволила труженикам тыла внести свой весомый вклад в победу над фашизмом.

В то же время, продовольственная политика имела и свои огра-ничения. Во-первых, в условиях войны враг оккупировал значи-тельную часть европейской территории Советского Союза, включая и зону, наиболее благоприятную для ведения сельского хозяйства. Поэтому сельскохозяйственное производство было, в основном, со-средоточено в Средней Азии и Сибири, при практически полном отсутствии гужевого скота, реквизированного в Красную армию, и каких-либо механизмов и машин. В этих трудных условиях необхо-димо было накормить миллионы тружеников тыла, многие из кото-рых были эвакуированы вместе с предприятиями, на которых они трудились до войны.

Во-вторых, государство, как ни старалось, часто не могло обе-спечить население городов и рабочих поселков продовольствием со-гласно тем нормам, которые оно само регламентировало.

И, наконец, в-третьих, в 1941–1942 гг. фронт тоже ощущал недо-статок продовольствия.

В этой связи Брэндон Шехтер указывает, что Советское государ-ство только в 1943 г. смогло обеспечить нормальное снабжение ар-мии. Он отмечает, что в первые годы войны бойцам на передовой нередко приходилось воевать на пустой желудок. Эта критическая ситуация и заставила государство пересмотреть свою роль и обяза-тельства по обеспечению нормального снабжения на фронте14. При этом, как подчеркивает автор, хотя в годы войны Советское госу-дарство и ставило интересы фронтовиков выше интересов граждан-ского населения, стараясь, в первую очередь накормить солдат, оно никогда не забывало и о тружениках тыла.

Брэндон Шехтер анализирует этимологию слов «паек» и «про-довольственная норма»15. Он пишет и об истории пайка в царской армии времен Первой мировой войны, и о пайковом обеспечении бойцов Красной армии на фронтах Гражданской войны. Во всех ар-миях мира задачей пайка было поддержать нормальное функциони-рование солдат и, в то же время, быть легким и небольшим в разме-рах. Вот почему жиры, которые дольше перевариваются организмом и, соответственно, дольше дают ощущение сытости, доминировали в солдатских пайках вместе с углеводами, которые богаты калория-ми. Количество калорий в пайке обычно зависело от характера ис-полняемой службы: солдаты в боевой обстановке получали сухой

185

паек, имевший 3 163 калорий, а летчики – паек в 4 063 калорий (это были нормы предвоенного времени). Официальные источники за сентябрь 1941 г., цитируемые автором, называют цифры для солдат от 2 659 калорий (для тех, кто не был на передовой) и до 3 450 кало-рий (на линии фронта), а для летчиков – до 4 712 калорий16. Инте-ресно отметить, что Советское государство, особенно в начальный период войны, всячески давало понять тем, кто был на передовой, что оно будет снабжать их продовольствием только в случае, если прекратится отступление. По наблюдению автора, советская пропа-гандистская риторика подчеркивала и идею о том, что любые про-валы в снабжении, особенно на фронте, не являются результатом ошибочной политики партии и государства, а происходят из-за не-правильных действий бюрократов на местах.

Раздел, написанный Алексис Пери, базируется на идее о том, что голод и практика распределения продовольствия в блокированном Ленинграде меняли представление ленинградцев не только о самих себе, но и об окружающих их людях и обществе в целом. Основой авторского анализа стали дневники блокадников – 20 уже опублико-ванных и 100, хранящихся в архивах. Эти исторические документы и явились канвой для анализа эволюции социальных норм и поряд-ка, имевших место в 1941 – 1942 гг. в Ленинграде, сжатом кольцом блокады. В холодную зиму 1941/42 гг. ленинградцы старались как можно реже покидать свои жилища, чтобы сохранить жизненную энергию и какое-то тепло. Тем не менее, не возможно было избе-жать очередей, как в магазинах, так и в столовых на производстве, чтобы отоварить карточки. Для авторов дневников очереди стали микрокосмом блокадного города и выражением нового социального порядка, установленного военным временем. К тому же, то, о чем писалось в дневниках, отражало как персональный опыт стояния в очередях, так и личностное отношение писавших к социальным иерархиям и ценностям социализма. Продовольствие, как следует из этих мемуаров, стало в годы блокады не только самой большой ценностью, но и источником социальной стратификации17.

Авторы дневников, например, писали о ничтожном количестве еды, которую они получали по своим карточкам, по сравнению с тем, что получали представители высших категорий в снабжении. Они также верили, что происходила какая-то нечестная игра, что ими просто манипулировали, обрекая на голодную смерть. Надо от-метить, что в Ленинграде продуктовые нормы были точно такими же, как и по всей стране. Однако в условиях блокады население го-рода получало продовольственный паек в количественном отноше-нии намного меньше, чем где-либо по стране.

Конечно, настроение в очередях контролировалось и бралось на учет органами НКВД. Хорошо известно, что в блокадном горо-де постоянно происходили аресты. Поиски внутренних врагов были традицией сталинского общества, а в условиях блокады эта пара-

186

нойя приобрела новые тенденции. Власти старались всячески срыть правду о положении в городе и не допустить распространения слу-хов и утечки информации о масштабах голода и смертности18.

Проанализированные Алексис Пери дневники блокадников яв-ляются прекрасным источником изучения психологии очередей: многое их авторы, боявшиеся высказаться вслух в очередях о том, что они думали о «социальном равенстве» в распределении, были более чем откровенны в своих дневниковых записях, выражая свою ненависть к «избранным», получавшим большие пайки и всегда по-ставленным в голове очереди19.

Что касается поведения людей, сильное впечатление оставляет описания, оставленные авторами дневников о том, как в первую бло-кадную зиму люди общались друг с другом, в основном, стоя в оче-редях за продуктами или же в столовых на предприятиях. Они были молчаливы и избегали каких-либо разговоров, особенно во время приема пищи, старясь медленно ее пережевывать, сосредоточиваясь на том, чтобы растянуть сам процесс еды. Многие отмечали в своих дневниковых записях, как голод деформировал манеры и поведение ленинградцев: страдания от голода вели к грубости, эмоциональной нестабильности и бесчувственности20.

Смерть стала «визитной карточкой» блокадного города. Коллек-тивная монография ссылается на данные, опубликованные в аме-риканской и российской историографии, утверждая, что за первые одиннадцать месяцев блокады погибло около 37 % населения горо-да. Однако на фоне массового голода и смерти выделялась и «новая элита». В дополнение к партийным руководителям, получавшим «жирные» пайки из специальных распределителей, авторы дневни-ков с ненавистью писали о работниках булочных и столовых на про-изводствах, которые не стесняясь воровали и даже не чувствовали никакой вины перед теми, кого голод обрекал на смерть. Их паль-цы и уши украшали ювелирные изделия из драгоценных металлов, которые они получали от страдающих от голода или умирающих в обмен на хлеб и другие сворованные продукты21.

Подобно тому, как это всегда имело место в ГУЛАГе, в блокад-ном городе, пишет Алексис Пери, ходовой валютой стал секс. Ав-торы дневников писали о женщинах, встреченных ими на улицах Ленинграда, которые были полны энергии, имели здоровый цвет лица, коренным образом отличавшийся от бескровных, синюшных лиц всех остальных. Они называли их «паразитками», жившими за счет других. Эти «блокадные жены» были содержанками руководи-телей распределителей и столовых, они были всегда хорошо одеты и тщательно причесаны, в глаза бросались их яркий маникюр и высо-кие каблуки. Среди категории «блокадных нуворишей» выделялась группа «аристократок кухни», которые могли оплатить миской супа своим сожителям их «дружбу». Алексис Пери приводит цитату из дневника блокадника Ивана Савинкова: «Прежде всего, и в первую

187

очередь, такая “аристократка” – это жирная туша, разряженная в шелка, бархат, стильные сапоги и ботинки. В ушах – золотые серьги, на пальцах – столбы золотых колец, и, часы, конечно же, краденые, золотые и обычные, в зависимости от ее “статуса”. Когда эта “ари-стократка” разговаривает с тобой, ей обязательно нужно смотреть на часы, поднимая запястье к глазам и очень долго пялясь на них. Наглая и дерзкая речь ее от того, что она уверена, что купит тебя на ночь за тарелку супа. Разговор ее – исключительно о еде, или же о том, кто, как и сколько крадет»22.

Профессор Алексис Пери с горькой иронией отметила, что в годы блокады романтические отношения среди стоявших в очере-дях изможденных ленинградцев практически полностью исчезли. Однако секс продолжал играть весьма важную роль в социально-экономической структуре города, особенно для определенной части его населения23.

Одним из важных достоинств коллективной монографии яв-ляется специальный раздел, посвященный истории медицины. В частности, как указывалось выше, Ребекка Манлей освещает роль медицинской науки в борьбе с голодом. Хорошо известно, как ле-нинградская поэтесса Вера Инбер детально описала голод в Ленин-граде. В это страшное время новым медицинским термином бло-кады стало слово «дистрофик». Из книги читатели узнают и о том, что муж писательницы, профессор И.Д. Страшун, возглавлял 1-й Ленинградский медицинский институт им академика И.П. Павлова и сделал многое не только для спасения жертв дистрофии, но и для аккумулирования знаний и опыта блокадных врачей в симптоматике и лечении этого тяжелейшего заболевания. Результатом его работы стало опубликование в 1944 г. капитального труда об алиментарной дистрофии.

Отметим, что само слово «дистрофия» впервые было напечата-но в изданном в 1937 г. словаре иностранных слов. В медицинской практике XX в. врачам, оказывавшим помощь узникам Варшавско-го гетто и жителям блокадного Ленинграда, прошлись иметь дело с алиментарной дистрофией – заболеванием, являющимся резуль-татом продолжительного голода. Блокадные врачи создали новую концепцию, рассматривавшую алиментарную дистрофию как одно из страшных заболеваний человеческого организма. В то же время, блокадные врачи, как и их коллеги в Варшавском гетто, сами стра-дали от голода, а многие, вероятно, и от дистрофии. Вот почему, как считает Ребекка Манлей, к ним весьма применима идея, вы-сказанная американским историком Даной Симмонс, о том, что эти врачи оставили документальные описания, в которых отражен их собственный жизненный опыт страданий от голода24.

Развивая мысли о блокаде, высказанные Лидией Гинзбург, Ре-бекка Манлей пишет и о том, что в самой системе распределения продовольствия была заложена возможность сносного выживания

188

для одних и невозможность для других, а это, в свою очередь, де-лало жителей блокадного города невольными участниками своего рода страшного эксперимента, проводимого над живыми людьми, по изучению влияния голода на человеческий организм25.

Интересны и рассуждения Ребекки Манлей о физиологии и пси-хологии голода. В частности, она ссылается на слова главного врача Ленинградского фронта Е.М. Гольштейна о том, что дефицит проте-ина является фундаментальным патогенным фактором алиментар-ной дистрофии. Профессор Е.М. Гольштейн писал о том, что голод выявил и разительную разницу между мужским и женским организ-мами. Говоря об этиологии и патогенезе алиментарной дистрофии в Ленинграде с декабря 1941 по январь 1942 гг., он подчеркивал, что среди больных доминировали и умирали, в основном, мужчины. На специальной конференции по дистрофии, организованной в Ленин-граде в конце 1942 г., на вопрос одного из участников о том, почему смертность от дистрофии была такой высокой среди мужчин, Е.М. Гольштейн, с горечью ответил, что болезнь «просто мстила мужчи-нам»26. Тем не менее, основным фактором выживаемости были жи-ровые отложения, которых больше у женщин, чем у мужчин.

В исследованиях ленинградских медиков об алиментарной дис-трофии отмечалось и деформирующее влияние голода на нервную систему и поведение человека. Так, наблюдения за ста больными, страдавшими дистрофией, которые включали не только клиниче-ские наблюдения, но и анализ их писем и дневников, выявили, что две трети из них проявляли вялость, угрюмость и безразличие, а остальная треть – раздражительность. В то же время все больные характеризовались эгоцентризмом, и они зачастую совершали дей-ствия, которые в довоенной жизни были бы немыслимы для них27.

В написанном Ребеккой Манлей разделе монографии говорится и о попытках лечения больных дистрофией. Так, на одном из сове-щаний в Ленинградском городском отделе здравоохранения в 1942 г. обсуждалась диета для дистрофиков и рекомендовалось исполь-зовать альбумин (сухой яичный белок) и казеин для приготовления различных блюд для больных. В самые страшные дни блокады, зи-мой 1941/42 гг., ленинградские врачи предложили использовать в пищу заменители, включая казеин и дрожжи, чтобы противостоять разрушительному действию голода на организм человека. И этим они спасли жизни тысячам блокадников.

Рассказывается и об известном педиатре, профессоре А.Ф. Туре. Ему, как известно, принадлежат фраза, ставшая крылатой: «Во вре-мя блокады мы страдали многими дефицитами, но у нас не было дефицита совести». Профессор Тур сделал очень многое, чтобы спа-сти страдавших от дистрофии ленинградских детей. В частности, он предупреждал о смертельной опасности перекармливания истощен-ных пациентов, особенно детей, и о необходимости использования только терапевтически оправданных легкоперевариваемых блюд28.

189

Научно-исследовательская работа советских медиков не прекра-щалась ни на день в блокадном городе. А в 1943 г. ученые ленин-градского Всесоюзного института экспериментальной медицины докладывали об изучении алиментарной дистрофии и практическом внедрении его результатов на заседании Президиума Всероссийско-го медицинского совета в Москве. Именно начиная с 1943 г. термин «дистрофия» стал появляться и на страницах блокадных дневников, описывавших ужасные последствия влияния голода на физическое состояние, ум и психику ленинградцев29.

В 1943 г. случаи голодной (алиментарной) дистрофии, как и смерть из-за нее, стали характерны и начали регистрироваться не только в блокадном городе, но и во многих других городах и насе-ленных пунктах советского тыла. Сам медицинский диагноз «али-ментарная дистрофия» стал официально приемлемым. Как сказал один из участников медицинской конференции, проведенной в Мо-скве в 1944 г., «нет такого уголка в Советском Союзе, где бы дис-трофические процессы не выявили себя в различных своих прояв-лениях»30. Причем в то время как в Ленинграде дистрофия являлась вопросом жизни и смерти, в тылу вопрос борьбы с дистрофией рас-сматривался не только как важнейшая медицинская проблема, но и как заболевание, способное снизить производительность труда.

Поэтому не удивительно, что алиментарная дистрофия во время войны также появилась в лексиконе ГУЛАГа. Условия содержания заключенных в лагерях значительно ухудшились, рабочий день уд-линился, в то время как поступление продовольствия для питания заключенных резко сократилось. И, как результат, к концу война одна треть всех заключенных умерла от голода и болезней. Согласно официальной статистике, среди 800 000 умерших в лагерях к 1945 г., было много тех, кто погиб из-за алиментарной дистрофии31.

В пятом, заключительном, разделе монографии, написанном Дональдом Филцером, дается уникальный статистический анализ такого мало изученного явления, как высокая смертность в при-фронтовых городах и тылу СССР в годы Великой Отечественной войны. До недавнего времени историки, занимавшиеся вопросами демографии военного периода в СССР, не имели возможности из-учать смертность по причине голода, в первую очередь потому, что в годы войны, вероятно до 1943 г., существовала негласная директива партийно-государственного руководства, не позволявшая статисти-ческим органам регистрировать такую причину смерти. Поэтому многие умиравшие из-за дистрофии регистрировались под широкой категорией «другие причины смерти». Согласно предположению, высказанному Дональдом Филцером, категория «другие причины смерти» в советской государственной статистике смерти является прямым указанием на то, что под ней пытались, до определенного времени, скрыть реальную причину – голод32.

Так, 1942 г. принес очень высокий уровень детской смертности.

190

Если в 1941 г. на тысячу родившихся детей пришлось 206 смертей, то в 1942 г. – 345. Статистика смерти в тылу говорит и о том, что настоящий кризис, вызванный голодом, пришелся на 1943 г. и его главными жертвами стали дети и старики. Статистика 1944 г. вы-глядит несколько иначе: уровень смертности упал, однако процент смертности от голода и связанных с ним болезней резко возрос.

Почему, задается вопросом Дональд Филцер, пиком смертности от голодания был 1943 г., а не 1942 г.? В этой связи он указывает на три главные причины. Во-первых, клинически голодание начинает проявлять себя со временем, когда организм истощается, теряя энер-гию и запасы протеина. K 1943 г. дисбалансе протеина в организмах людей за 18 месяцев войны достиг патологического уровня и привел к высокой смертности среди взрослого населения тыла СССР.

Во-вторых, в особенно больших масштабах голод имел место на Урале, где, в дополнение к суровому климату, фабрики и заводы в большинстве случаев не отапливали. К тому же, многим рабочим проходились ходить пешком на работу и возвращаться к себе домой, преодолевая большие расстояния. Труд, особенно на предприятиях оборонной промышленности, отличался особой интенсивностью. Иными словами, на физическое состояние рабочих влияло несоот-ветствие между затратами энергии и ее возмещением через потре-бляемую пищу.

В-третьих, 1943 г. был неурожайным и, как результат, в ноябре 1943 г. нормы снабжения в тылу были значительно сокращены. К тому же, на Урале полностью погиб весь урожай картофеля, одного из важнейших продуктов питания в военные годы33.

В своем анализе смертности от голода Дональд Филцер рас-сматривает ее не как результат только одного голода, но, как скорее всего, следствие комплекса заболеваний, включающих как алимен-тарную дистрофию, так и туберкулез. Недостаток протеина в орга-низме человека, как известно, ведет к большому числу заболеваний, а в ряде случаев и к смерти. Вот почему, считает исследователь, при демографическом анализе смертности от голодания должен рассма-триваться комплекс заболеваний, связанных с недостаточным пита-нием.

Конечно, туберкулез, как социальное заболевание, был энде-мическим в дореволюционной России. Однако трудно согласиться с мнением автора и статистикой, на которую он ссылается, о том, что в довоенном СССР туберкулез был главной причиной смерти как мужчин, так и женщин в возрасте от 5 до 45 лет. В условиях, когда антибиотики еще не были изобретены, инфекционные забо-левания – такие, как туберкулез, энтерит, колит, сыпной тиф и дру-гие, – вероятно, все вместе являлись главной причиной смертности населения. К тому же голод, имевший место в отдельных регионах страны, также был важной причиной. Если смертность от туберку-леза официально регистрировалась и учитывалась статистикой как

191

в центре, так и на местах, то другие многочисленные инфекционные заболевания, которые вели к смерти, не попадали в статистику. И в целом во многих районах СССР до войны существовал недоучет причин смертности населения. Вот почему представляется спорным называть туберкулез главной причиной смертности в довоенный пе-риод34.

Дональд Филцер отмечает также, что смертность от голода была особенно высока среди тех, кто получал паек меньше других. Среди них были рабочие, систематически не выполнявшие высокие норма-тивы труда и не получавшие по этой причине дополнительное пи-тание; эвакуированные граждане, не имевшие на новом месте ого-рода; рабочие, набранные в Средней Азии и прибывавшие в места назначения уже очень ослабленными и к тому же с трудом приспо-сабливавшиеся к суровому климату Урала и к новому для них пита-нию; рабочие «Трудовой армии» (активно изучается в современной российской историографии35); неработающие иждивенцы; все те, чье здоровье было очень плохим. Таким образом, в 1942 и в 1943 гг. все эти слабые и незащищенные граждане были обречены умереть первыми36.

Анализ статистических данных говорит и о роли ленд-лиза в продовольственном снабжении фронта. Так, в 1942–1943 гг. каждый советский солдат в своем рационе имел 1 162 калории, полученные через ленд-лиз, в 1943–1944 гг. – 2 014 калорий, а в 1944–1945 гг. – 1 622 калории37. Эти цифры говорят и об уровне советско-американ-ского сотрудничества в годы Второй мировой войны, о котором надо помнить всегда.

В заключении хотелось бы пожелать увидеть коллективную мо-нографию американских и английских историков переведенной на русский язык. Верится, что ее издание в России вызовет большой интерес как специалистов-историков, так и для всех тех, кто не рав-нодушен к истории своего Отечества.

Примечания

1 Рыблова М.А. «Территория детства» в пространстве Великой Отече-ственной войны (на материалах Сталинградской битвы) // Вестник Вол-гоградского государственного университета. Серия 4. История. Регионо-ведение. Международные отношения. 2014. № 4 (28). С. 37–50; Копылов Ф.В. Повседневная жизнь эвакуированного гражданского населения в при-фронтовых городах вологодской области и тыловом Урале в годы Великой Отечественной войны: сравнительный анализ // Вестник Череповецкого государственного университета. 2014. № 4 (57). С. 54–57; Чащухин А.В. Эвакуированные или депортированные? Образы чужаков и стратегии по-вседневности в отчетах партийных руководителей Прикамья // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2015. Вып. 1 (28). С. 228–235; Козлов Н.Д. Повседневная жизнь в советском тылу народа в годы Вели-кой Отечественной войны в отечественной историографии начала XXI в.

192

// Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пуш-кина. 2014. Т. 4. №. 2. С. 30–45.

2 Потемкина М.Н. Эвакуация и национальные отношения в советском тылу в годы Великой Отечественной войны (на материалах Урала) // От-ечественная история. 2002. № 3. С. 148–156.

3 Яров С.В. Соблюдение нравственных норм в блокадном Ленинграде: Люди в очередях // История и историческая память. 2011. Вып. 3. С. 79–90; Смирнова Л.В. Карточная система и нормированное снабжение граждан-ского населения г. Ленинграда и Ленинградской области в годы Великой Отечественной войны // Вестник Томского государственного университе-та. История. 2014. № 3 (29). С. 63–70.

4 Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War / Ed. by Wendy Z. Goldman and Donald A. Filtzer. Bloomington (IN): Indiana University Press, 2015.

5 Goldman W. Not by Bread Alone: Food, Workers, and the State // Hun-ger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 44–97.

6 Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 98–157.

7 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 158–205.

8 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 206–264.

9 Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union dur-ing the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 265–335.

10 Filtzer D., Goldman W. The Politics of Food and War // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 9.

11 Filtzer D., Goldman W. The Politics of Food and War // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 11.

12 Filtzer D., Goldman W. The Politics of Food and War // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 17.

13 Goldman W. Not by Bread Alone: Food, Workers, and the State // Hun-ger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 95.

14 Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 100.

15 Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 107.

16 Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 109.

193

17 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 161.

18 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 204.

19 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 170–174.

20 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 186.

21 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 185.

22 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 188.

23 Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942 // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 187–190.

24 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 219.

25 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 221.

26 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 225.

27 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 227, 228.

28 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 231, 232.

29 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 234, 237, 238.

30 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 245.

31 Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 251.

32 Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union dur-ing the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 268.

33 Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union dur-

194

ing the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 274–276.34 Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions

during World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union dur-ing the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 278, 279.

35 Гончаров Г.А. Категориальный состав «трудовой армии» на Урале в годы Великой Отечественной войны // Вестник Челябинского государ-ственного университета. 2011. № 34 (249). С. 60–64.

36 Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union dur-ing the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 312.

37 Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II // Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union dur-ing the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 335.

Авторы, аннотация, ключевые слова

Кац Наум Григорьевич – профессор Университета Карнеги–Меллона (Питтсбург, США)

kats@andrew.cmu.edu

Киличенков Алексей Алексеевич – докт. ист. наук, профессор Рос-сийского государственного гуманитарного университета (Москва)

kilichenkov@yandex.ru

В статье, в контексте современной историографии политической исто-рии России, дается оценка коллективной монографии «Голод и Война: Продовольственное снабжение в Советском Союзе в годы Второй миро-вой войны» (Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Sec-ond World War / Ed. by Wendy Z. Goldman and Donald A. Filtzer. Blooming-ton (IN): Indiana University Press, 2015. 392 p.). Коллективная монография написана несколькими американскими и английскими историками. Она является одним из первых в западной историографии обобщающих иссле-дований, которое освещает продовольственное снабжение гражданского населения и Красной армии в годы Великой Отечественной войны. Особая ценность монографии состоит в том, что использованные авторами новые документы и материалы, равно как и применение статистических методов в историческом исследовании, помогают лучше обобщить и понять опыт Советского государства в решении многосложной задачи обеспечения ар-мии и тыла продуктами питания в тяжелейших экономических и социаль-ных условиях Великой Отечественной войны.

Вторая мировая война, Великая Отечественная война, продовольствен-ное снабжение, паек, голод, голодная (алиментарная) дистрофия, смерт-ность, Ленинград, блокада Ленинграда, ленд-лиз, историография

References(Articles from Scientific Journals)

1. Chashchukhin A.V. Evakuirovannye ili deportirovannye? Obrazy chuzha-kov i strategii povsednevnosti v otchetakh partiynykh rukovoditeley Prikamya.

195

Vestnik Permskogo universiteta. Seriya: Istoriya, 2015, no. 1 (28), pp. 228–235. 2. Goncharov G.A. Kategorialnyy sostav “trudovoy armii” na Urale v gody

Velikoy Otechestvennoy voyny. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta, 2011. № 34 (249). S. 60–64.

3. Kopylov F.V. Povsednevnaya zhizn evakuirovannogo grazhdanskogo nas-eleniya v prifrontovykh gorodakh vologodskoy oblasti i tylovom Urale v gody Velikoy Otechestvennoy voyny: sravnitelnyy analiz. Vestnik Cherepovetskogo gosudarstvennogo universiteta, 2014, no. 4 (57), pp. 54–57.

4. Kozlov N.D. Povsednevnaya zhizn v sovetskom tylu naroda v gody Velikoy Otechestvennoy voyny v otechestvennoy istoriografii nachala XXI v. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina, 2014, vol. 4, no. 2, pp. 30–45.

5. Potemkina M.N. Evakuatsiya i natsionalnye otnosheniya v sovetskom tylu v gody Velikoy Otechestvennoy voyny (na materialakh Urala). Otechest-vennaya istoriya, 2002, no. 3, pp. 148–156.

6. Ryblova M.A. “Territoriya detstva” v prostranstve Velikoy Otechest-vennoy voyny (na materialakh Stalingradskoy bitvy). Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 4. Istoriya. Regionovedenie. Mezhdun-arodnye otnosheniya, 2014, no. 4 (28), pp. 37–50.

7. Smirnova L.V. Kartochnaya sistema i normirovannoe snabzhenie grazh-danskogo naseleniya g. Leningrada i Leningradskoy oblasti v gody Velikoy Otechestvennoy voyny. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Isto-riya, 2014, no. 3 (29), pp. 63–70.

8. Yarov S.V. Soblyudenie nravstvennykh norm v blokadnom Leningrade: Lyudi v ocheredyakh. Istoriya i istoricheskaya pamyat, 2011, no. 3, pp. 79–90.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

9. Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 265–335.

10. Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 268.

11. Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 274–276.

12. Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 278, 279.

13. Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 312.

14. Filtzer D. Starvation Mortality in Soviet Home-Front Industrial Regions during World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 335.

15. Filtzer D., Goldman W. The Politics of Food and War. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 9.

16. Filtzer D., Goldman W. The Politics of Food and War. Hunger and War:

196

Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 11.

17. Filtzer D., Goldman W. The Politics of Food and War. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 17.

18. Goldman W. Not by Bread Alone: Food, Workers, and the State. Hun-ger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 44–97.

19. Goldman W. Not by Bread Alone: Food, Workers, and the State. Hun-ger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 95.

20. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 206–264.

21. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 219.

22. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 221.

23. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 225.

24. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 227, 228.

25. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 231, 232.

26. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 234, 237, 238.

27. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 245.

28. Manley R. Nutritional Dystrophy: The Science and Semantics of Starva-tion in World War II. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 251.

29. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 158–205.

30. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 161.

31. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 170–174.

32. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 185.

197

33. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 186.

34. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 187–190.

35. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 188.

36. Peri A. Queues, Canteens, and the Politics of Locations in Diaries of the Leningrad Blockade, 1941 – 1942. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 204.

37. Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 98–157.

38. Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 100.

39. Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 107.

40. Schechter B. The State’s Pot and the Soldier’s Spoon: Rations (Paёk) in the Red Army. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War. Bloomington (IN), 2015. P. 109.

(Monographs)

41. Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War / Ed. by Wendy Z. Goldman and Donald A. Filtzer. Bloomington (IN), Indiana University Press, 2015, 392 p.

Authors, Abstract, Key words

Naum G. Kats – Professor, Carnegie Mellon University (Pittsburg, PA, USA)

kats@andrew.cmu.edu

Aleksey A. Kilichenkov – Doctor of History, Professor, Russian State Uni-versity for the Humanities (Moscow, Russia)

kilichenkov@yandex.ru

Proceeding from the context of the current political historiography of Rus-sia the article reviews the collective monograph Hunger and War: Food Supply in the Soviet Union during the Second World War, edited by Wendy Z. Goldman and Donald A. Filtzer (Indiana University Press, Bloomington, IN, 2015, 392 p.). The monograph features articles written by American and British historians. It is among the first western historical studies to present the latest consolidated research on the supplying of food to the civilian population and the Red Army during the Great Patriotic War. The particular value of this monograph lies in its authors’ use of new documents and materials as well as their application of sta-

198

tistical methods in historical research. Each of these helps to better understand and conceptualize the experience of the Soviet state in resolving the highly complex task of providing both the army and home front with foodstuffs under the extreme economic and social conditions of the Great Patriotic War.

World War II, Great Patriotic War, food supply, ration, hunger, nutritional (alimentary) dystrophy, mortality, Leningrad, Siege of Leningrad (Leningrad Blockade), Lend-Lease, historiography

Научное издание

Новый исторический вестник

Младший редактор Я.В. ЮркинаКомпьютерная верстка А.В. Надточенко

Лицензия ИД № 00843 от 25.01.2000Свидетельство о регистрации СМИ № 77-7347

от 19 февраля 2001 г.Подписано в печать 23.12.16

Формат 60х90/16Гарнитура Times New Roman

Печать офсетная. Усл. печ. л. 14Тираж 1 500 экз.

Издательство Ипполитова117513, Москва, Ленинский пр-т, д. 135, корп. 2

Телефон (495) 970-72-63E-mail nivestnik@yandex.ru

Сайт www.nivestnik.ru